Это было не раз Это было не раз, это будет не раз В нашей битве глухой и упорной: Как всегда, от меня ты теперь отреклась, Завтра, знаю, вернешься покорной. Но зато не дивись, мой враждующий друг, Враг мой, схваченный темной любовью, Если стоны любви будут стонами мук, Поцелуи – окрашены кровью. Молитва Солнце свирепое, солнце грозящее, Бога, в пространствах идущего, Лицо сумасшедшее, Солнце, сожги настоящее Во имя грядущего, Но помилуй прошедшее! Рощи пальм и заросли алоэ... Рощи пальм и заросли алоэ, Серебристо-матовый ручей, Небо, бесконечно-голубое, Небо, золотое от лучей. И чего еще ты хочешь, сердце? Разве счастье – сказка или ложь? Для чего ж соблазнам иноверца Ты себя покорно отдаешь? Разве снова хочешь ты отравы, Хочешь биться в огненном бреду, Разве ты не властно жить, как травы В этом упоительном саду? Вечер Еще один ненужный день, Великолепный и ненужный! Приди, ласкающая тень, И душу смутную одень Своею ризою жемчужной. И ты пришла… ты гонишь прочь Зловещих птиц – мои печали. О, повелительница ночь, Никто не в силах превозмочь Победный шаг твоих сандалий! От звезд слетает тишина, Блестит луна – твое запястье, И мне во сне опять дана Обетованная страна — Давно оплаканное счастье. Беатриче Музы, рыдать перестаньте, Грусть вашу в песнях излейте, Спойте мне песню о Данте Или сыграйте на флейте. Дальше, докучные фавны, Музыки нет в вашем кличе! Знаете ль вы, что недавно Бросила рай Беатриче, Странная белая роза В тихой вечерней прохладе… Что это? Снова угроза Или мольба о пощаде? Жил беспокойный художник. В мире лукавых обличий — Грешник, развратник, безбожник, Но он любил Беатриче. Тайные думы поэта В сердце его прихотливом Стали потоками света, Стали шумящим приливом. Музы, в сонете-брильянте Странную тайну Отметьте, Спойте мне песню о Данте И Габриеле Россетти. В моих садах – цветы, в твоих – печаль. Приди ко мне, прекрасною печалью Заворожи, как дымчатой вуалью, Моих садов мучительную даль. Ты – лепесток иранских белых роз, Войди сюда, в сады моих томлений, Чтоб не было порывистых движений, Чтоб музыка была пластичных поз, Чтоб пронеслось с уступа на уступ Задумчивое имя Беатриче И чтоб не хор мэнад, а хор девичий Пел красоту твоих печальных губ. Пощади, не довольно ли жалящей боли, Темной пытки отчаянья, пытки стыда! Я оставил соблазн роковых своеволий, Усмиренный, покорный, я твой навсегда. Слишком долго мы были затеряны в безднах, Волны-звери, подняв свой мерцающий горб, Нас крутили и били в объятьях железных И бросали на скалы, где пряталась скорбь. Но теперь, словно белые кони от битвы, Улетают клочки грозовых облаков. Если хочешь, мы выйдем для общей молитвы На хрустящий песок золотых островов. Я не буду тебя проклинать, Я печален печалью разлуки, Но хочу и теперь целовать Я твои уводящие руки. Все свершилось, о чем я мечтал Еще мальчиком странно-влюбленным, Я увидел блестящий кинжал В этих милых руках обнаженным. Ты подаришь мне смертную дрожь, А не бледную дрожь сладострастья, И меня навсегда уведешь К островам совершенного счастья. Возвращение Одиссея
Сердце – улей, полный сотами, Золотыми, несравненными! Я борюсь с водоворотами И клокочущими пенами. Я трирему с грудью острою В буре бешеной измучаю, Но домчусь к родному острову С грозовою сизой тучею. Я войду в дома просторные, Сердце встречами обрадую И забуду годы черные, Проведенные с Палладою. Так! Но кто, подобный коршуну, Над моей душою носится, Словно манит к року горшему, С новой кручи в бездну броситься? В корабле раскрылись трещины, Море взрыто ураганами, Берега, что мне обещаны, Исчезают за туманами. И шепчу я, робко слушая Вой над водною пустынею: «Нет, союза не нарушу я С необорною богинею». Только над городом месяц двурогий Остро прорезал вечернюю мглу, Встал Одиссей на высоком пороге, В грудь Антиноя он бросил стрелу. Чаша упала из рук Антиноя, Очи окутал кровавый туман, Легкая дрожь… и не стало героя, Лучшего юноши греческих стран. Схвачены ужасом, встали другие, Робко хватаясь за щит и за меч. Тщетно! Уверены стрелы стальные, Злобно-насмешлива царская речь: «Что же, князья знаменитой Итаки, Что не спешите вы встретить царя, Жертвенной кровью священные знаки Запечатлеть у его алтаря? Вы истребляли под грохот тимпанов Все, что мне было богами дано, Тучных быков, круторогих баранов, С кипрских холмов золотое вино. Льстивые речи шептать Пенелопе, Ночью ласкать похотливых рабынь — Слаще, чем биться под музыку копий, Плавать над ужасом водных пустынь! Что обо мне говорить вы могли бы? – Он никогда не вернется домой, Труп его съели безглазые рыбы В самой бездонной пучине морской. — Как? Вы хотите платить за обиды? Ваши дворцы предлагаете мне? Я бы не принял и всей Атлантиды, Всех городов, погребенных на дне! Звонко поют окрыленные стрелы, Мерно блестит угрожающий меч, Все вы, князья, и трусливый и смелый, Белою грудой готовитесь лечь. Вот Евримах, низкорослый и тучный, Бледен… бледнее он мраморных стен, В ужасе бьется, как овод докучный, Юною девой захваченный в плен. Вот Антином… разъяренные взгляды… Сам он громаден и грузен, как слон, Был бы он первым героем Эллады, Если бы с нами отплыл в Илион. Падают, падают тигры и лани И никогда не поднимутся вновь. Что это? Брошены красные ткани, Или, дымясь, растекается кровь? Ну, собирайся со мною в дорогу, Юноша светлый, мой сын Телемах! Надо служить беспощадному богу, Богу Тревоги на черных путях. Снова полюбим влекущую даль мы И золотой от луны горизонт, Снова увидим священные пальмы И опененный, клокочущий Понт. Пусть незапятнано ложе царицы, — Грешные к ней прикасались мечты. Чайки белей и невинней зарницы Темной и страшной ее красоты». Еще один старинный долг, Мой рок, еще один священный! Я не убийца, я не волк, Я чести сторож неизменный. Лица морщинистого черт В уме не стерли вихри жизни. Тебя приветствую, Лаэрт, В твоей задумчивой отчизне. Смотрю: украсили сады Холмов утесистые скаты. Какие спелые плоды, Как сладок запах свежей мяты! Я слезы кротости пролью, Я сердце к счастью приневолю, Я земно кланяюсь ручью, И бедной хижине, и полю. И сладко мне, и больно мне Сидеть с тобой на козьей шкуре, Я верю – боги в тишине, А не в смятеньи и не в буре. Но что мне розовых харит Неисчислимые услады?! Над морем встал алмазный щит Богини воинов, Паллады. Старик, спеша отсюда прочь, Последний раз тебя целую И снова ринусь грудью в ночь Увидеть бездну грозовую. Но в час, как Зевсовой рукой Мой черный жребий будет вынут, Когда предсмертною тоской Я буду навзничь опрокинут, Припомню я не день войны, Не праздник в пламени и дыме, Не ласки знойные жены, Увы, делимые с другими, — Тебя, твой миртовый венец, Глаза, безоблачнее неба, И с нежным именем «отец» Сойду в обители Эреба, |
