Творчество Моим рожденные словом, Гиганты пили вино Всю ночь, и было багровым, И было страшным оно. О, если б кровь мою пили, Я меньше бы изнемог, И пальцы зари бродили По мне, когда я прилег. Проснулся, когда был вечер. Вставал туман от болот, Тревожный и теплый ветер Дышал из южных ворот. И стало мне вдруг так больно, Так жалко стало дня, Своею дорогой вольной Прошедшего без меня… Умчаться б вдогонку свету! Но я не в силах порвать Мою зловещую эту Ночных видений тетрадь. Утешение Кто лежит в могиле, Слышит дивный звон, Самых белых лилий Чует запах он. Кто лежит в могиле, Видит вечный свет, Серафимских крылий Переливный снег. Да, ты умираешь, Руки холодны, И сама не знаешь Неземной весны. Но идешь ты к раю По моей мольбе, Это так, я знаю. Я клянусь тебе. Прапамять И вот вся жизнь! Круженье, пенье, Моря, пустыни, города, Мелькающее отраженье Потерянного навсегда. Бушует пламя, трубят трубы, И кони рыжие летят, Потом волнующие губы О счастье, кажется, твердят. И вот опять восторг и горе, Опять, как прежде, как всегда, Седою гривой машет море, Встают пустыни, города. Когда же, наконец, восставши От сна, я буду снова я, — Простой индиец, задремавший В священный вечер у ручья? Канцона первая В скольких земных океанах я плыл, Древних, веселых и пенных, Сколько в степях караваны водил Дней и ночей несравненных… Как мы смеялись в былые года С вольною Музой моею… Рифмы, как птицы, слетались тогда, Сколько – и вспомнить не смею. Только любовь мне осталась, струной Ангельской арфы взывая, Душу пронзая, как тонкой иглой, Синими светами рая. Ты мне осталась одна. Наяву Видевший солнце ночное, Лишь для тебя на земле я живу, Делаю дело земное. Да, ты в моей беспокойной судьбе — Ерусалим пилигримов. Надо бы мне говорить о тебе На языке серафимов. Канцона вторая
Храм Твой, Господи, в небесах, Но земля тоже Твой приют. Расцветают липы в лесах, И на липах птицы поют. Точно благовест Твой, весна По веселым идет полям, А весною на крыльях сна Прилетают ангелы к нам. Если, Господи, это так, Если праведно я пою, Дай мне, Господи, дай мне знак, Что я волю понял Твою. Перед той, что сейчас грустна, Появись, как Незримый Свет, И на все, что спросит она, Ослепительный дай ответ. Ведь отрадней пения птиц, Благодатней ангельских труб Нам дрожанье милых ресниц И улыбка любимых губ. Канцона третья Как тихо стало в природе! Вся – зренье она, вся – слух. К последней страшной свободе Склонился уже наш дух. Земля забудет обиды Всех воинов, всех купцов, И будут, как встарь, друиды Учить с зеленых холмов. И будут, как встарь, поэты Вести сердца к высоте, Как ангел водит кометы К неведомой им мете. Тогда я воскликну: «Где же Ты, созданная из огня? Ты видишь, взоры все те же, Все та же песнь у меня. Делюсь я с тобою властью, Слуга твоей красоты, За то, что полное счастье, Последнее счастье – ты!» Самофракийская победа В час моего ночного бреда Ты возникаешь пред глазами — Самофракийская Победа С простертыми вперед руками. Спугнув безмолвие ночное, Рождает головокруженье Твое крылатое, слепое, Неудержимое стремленье. В твоем безумно-светлом взгляде Смеется что-то, пламенея, И наши тени мчатся сзади, Поспеть за нами не умея. |
