Молитва мастеров Я помню древнюю молитву мастеров: Храни нас, Господи, от тех учеников, Которые хотят, чтоб наш убогий гений Кощунственно искал всё новых откровений. Нам может нравиться прямой и честный враг, Но эти каждый наш выслеживают шаг, Их радует, что мы в борении, покуда Петр отрекается и предает Иуда. Лишь небу ведомы пределы наших сил, Потомством взвесится, кто сколько утаил. Что создадим мы впредь, на это власть Господня, Но что мы создали, то с нами посегодня. Всем оскорбителям мы говорим привет, Превозносителям мы отвечаем – нет! Упреки льстивые и гул молвы хвалебный Равно для творческой святыни непотребны. Вам стыдно мастера дурманить беленой, Как карфагенского слона перед войной. Перстень Уронила девушка перстень В колодец, в колодец ночной, Простирает легкие персты К холодной воде ключевой. – Возврати мой перстень, колодец, В нем красный цейлонский рубин, Что с ним будет делать народец Тритонов и мокрых ундин? — В глубине вода потемнела, Послышался ропот и гам: – Теплотою живого тела Твой перстень понравился нам. — – Мой жених изнемог от муки И будет он в водную гладь Погружать горячие руки, Горячие слезы ронять. — Над водой показались рожи Тритонов и мокрых ундин: – С человеческой кровью схожий, Понравился нам твой рубин. — – Мой жених, он живет с молитвой, С молитвой одной о любви, Попрошу, и стальною бритвой Откроет он вены свои. — – Перстень твой наверно целебный, Что ты молишь его с тоской, Выкупаешь такой волшебной Ценой, любовью мужской. — – Просто золото краше тела И рубины красней, чем кровь, И доныне я не умела Понять, что такое любовь. Дева-птица Пастух веселый Поутру рано Выгнал коров в тенистые долы Броселианы. Паслись коровы, И песню своих веселий На тростниковой Играл он свирели. И вдруг за ветвями Послышался голос, как будто не птичий, Он видит птицу, как пламя, С головкой милой, девичьей. Прерывно пенье, Так плачет во сне младенец, В черных глазах томленье, Как у восточных пленниц. Пастух дивится И смотрит зорко: – Такая красивая птица, А стонет так горько. — Ее ответу Он внемлет, смущенный: – Мне подобных нету На земле зеленой. – Хоть мальчик-птица, Исполненный дивных желаний, И должен родиться В Броселиане, Но злая Судьба нам не даст наслажденья, Подумай, пастух, должна я Умереть до его рожденья. – И вот мне не любы Ни солнце, ни месяц высокий, Никому не нужны мои губы И бледные щеки. – Но всего мне жальче, Хоть и всего дороже, Что птица-мальчик Будет печальным тоже. – Он станет порхать по лугу, Садиться на вязы эти И звать подругу, Которой уж нет на свете. – Пастух, ты наверно грубый, Ну, что ж, я терпеть умею, Подойди, поцелуй мои губы И хрупкую шею. – Ты юн, захочешь жениться, У тебя будут дети, И память о Деве-птице Долетит до иных столетий. — Пастух вдыхает запах Кожи, солнцем нагретой, Слышит, на птичьих лапах Звенят золотые браслеты. Вот уже он в исступленьи, Что делает, сам не знает, Загорелые его колени Красные перья попирают. Только раз застонала птица, Раз один застонала, И в груди ее сердце биться Вдруг перестало. Она не воскреснет, Глаза помутнели, И грустные песни Над нею играет пастух на свирели. С вечерней прохладой Встают седые туманы, И гонит он к дому стадо Из Броселианы. |
