Мне надо мучиться и мучить... Мне надо мучиться и мучить, Твердя безумное: люблю, О миг, страшися мне наскучить, Я царь твой, я тебя убью! О миг, не будь бессильно плоским, Но опали, сожги меня И будь великим отголоском Веками ждущего огня. Солнце бросило для нас... Солнце бросило для нас И для нашего мученья В яркий час, закатный час, Драгоценные каменья. Да, мы дети бытия, Да, мы солнце не обманем, Огнезарная змея Проползла по нашим граням, Научивши нас любить, Позабыть, что все мы пленны, Нам она соткала нить, Нас связавшую с вселенной. Льется ль песня тишины Или бурно бьются струи, Жизнь и смерть – ведьто сны. Это только поцелуи. На горах розовеют снега... На горах розовеют снега, Я грущу с каждым мигом сильней, Для кого я сбирал жемчуга В зеленеющей бездне морей?! Для тебя ли, но ты умерла, Стала девой таинственных стран, Над тобою огнистая мгла, Над тобою лучистый туман. Ты теперь безмятежнее дня, Белоснежней его облаков, Ты теперь не захочешь меня, Не захочешь моих жемчугов. Но за гранями многих пространств, Где сияешь ты белой звездой, В красоте жемчуговых убранств, Как жених, я явлюсь пред тобой. Расскажу о безумной борьбе, О цветах, обагренных в крови, Расскажу о тебе и себе, И о нашей жестокой любви. И, на миг забывая покой, Ты припомнишь закат и снега, И невинной, прозрачной слезой Ты унизишь мои жемчуга. Зачарованный викинг, я шел по земле... Зачарованный викинг, я шел по земле, Я в душе согласил жизнь потока и скал. Я скрывался во мгле на моем корабле, Ничего не просил, ничего не желал. В ярком солнечном свете – надменный павлин, В час ненастья – внезапно свирепый орел, Я в тревоге пучин встретил остров Ундин, Я летучее счастье, блуждая, нашел. Да, я знал, оно жило и пело давно. В дикой буре его сохранилась печать. И смеялось оно, опускаясь на дно, Подымаясь к лазури, смеялось опять. Изумрудным покрыло земные пути, Зажигало лиловым морскую волну. Я не смел подойти и не мог отойти, И не в силах был словом порвать тишину. Слушай веления мудрых...
Слушай веления мудрых, Мыслей пленительный танец, Бойся у дев златокудрых Нежный заметить румянец. От непостижного скройся, Страшно остаться во мраке, Ночью весеннею бойся Рвать заалевшие маки. Девичьи взоры неверны, Вспомни сказанья Востока. Пояс на каждой пантерный, Дума у каждой жестока. Сердце пронзенное вспомни, Пурпурный сон виноградин, Вспомни, нет муки огромней, Нету тоски безотрадней. Вечером смолкни и слушай, Грезам отдавшись беспечным. Слышишь, вечерние души Шепчут о нежном и вечном. Ласковы быстрые миги, Строги высокие свечи, Мудрые, старые книги, Знающих тихие речи. Царь, упившийся кипрским вином... Царь, упившийся кипрским вином И украшенный красным кораллом, Говорил и кричал об одном, Потрясая звенящим фиалом. «Почему вы не пьете, друзья, Этой первою полночью брачной? Этой полночью радостен я, Я – доселе жестокий и мрачный. Все вы знаете деву богов, Что владела богатою Смирной И сегодня вошла в мой альков, Как наложница, робкой и смирной. Ее лилии были нежны, И, как месяц, печальны напевы. Я не видел прекрасней жены, Я не знал обольстительней девы. И когда мой открылся альков, Я, властитель, смутился невольно. От сверканья ее жемчугов Было взорам и сладко и больно. Не смотрел я на бледность лица, Не того мое сердце хотело, Я ласкал, я терзал без конца Беззащитное юное тело. Вы должны позавидовать мне, О друзья дорогие, о братья. Я услышал, сгорая в огне, Как она мне шептала проклятья. Кровь царицы, как пурпур, красна, Задыхаюсь я в темном недуге, И еще мне несите вина, Нерадиво-ленивые слуги». Царь, упившийся кипрским вином И украшенный красным кораллом, Говорил и кричал об одном. Потрясая звенящим фиалом. |
