Вот блядь.

Даже фургон, набитый пчелами и за рулем — клоун-убийца, не спас бы меня от этих мыслей. Ни одна картинка не могла вытеснить то, что сейчас творилось у меня в голове. Если я срочно не примусь за дело, точно взорвусь.

Я тоже закинул виноградину в рот, стараясь выглядеть так же невозмутимо:

— Не переживаю вовсе.

Потому что сейчас волновался не за Сейлор.

А за себя.

Я даже не помню, когда у меня в последний раз был такой спокойный и веселый день. В последнее время я только и думала о том, как открыть книжный магазин, где найти деньги, и еще подрабатывала в кофейне, чтобы как-то платить за жилье.

А сегодня был просто день для семьи, друзей и удовольствия.

Катлеру понадобилась помощь, чтобы найти все двести яиц, которые Кингстон для него подготовил, и мы все дружно помогали. Нэш весь день подшучивал над Кингстоном, что тот слишком переборщил, но именно за это его все и любят — и Нэш тоже, хотя и не признается. Катлер каждый раз устраивал праздничные танцы, открывая очередное яйцо и находя там то монетки, то конфеты, то наклейки, то мини-бейсбольные мячики. В некоторые яйца Кингстон даже положил семечки, за что удостоился косого взгляда от Нэша, но Катлер был счастлив каждую секунду.

Я удивилась, что Селена не пришла, но не стала спрашивать почему. Это не мое дело. Может, она сегодня с семьей.

Одним из лучших моментов дня стало то, что мама все-таки приехала. Мы с Хейсом ее уговаривали, но это всегда было сложно, потому что Барри здесь никто не ждал, а она обычно выбирала остаться с ним.

Она всегда выбирала его, да?

— Так здорово, что Перл смогла приехать, — сказала мама, когда мы доели.

Ривер как раз забрал свою бабушку, чтобы она могла пару часов провести с нами, а не в доме престарелых.

— Да, она замечательная. Я тоже так рада, что она здесь.

— Еда была потрясающая. Можно я возьму тарелку для Барри? — спросила она, и мне стало неприятно, как нервно она это произнесла.

Сказать, что воды утекло немало — ничего не сказать.

Я ненавидела, что этот человек встал между нами.

— Слушай, не надо даже говорить, для кого. Конечно, бери — сколько хочешь, — ответила я.

— Хейс какой-то отстраненный, — сказала мама, и я перевела взгляд туда, где брат подавал мячи Катлеру.

— Он просто не понимает твой выбор, мам. — Я отвела взгляд, а потом вновь посмотрела ей в глаза. — Барри всем нам принес немало боли. Я не понимаю, как ты этого не видишь или почему терпишь — а Хейс… он всегда был защитником. Это его суть.

Она кивнула:

— Я знаю. Но он последнее время стал лучше. Он сам подбодрил меня прийти сегодня. Он тоже хочет тебя видеть.

Я вздохнула:

— Я не могу строить отношения с мужчиной, который причинил столько боли. Неоднократно. Этого не будет.

— Понимаю. Но люди могут меняться.

— Конечно. И ему давали много шансов — только они никогда не длились долго, — я подняла руку, чтобы она не начала его защищать. — Я люблю тебя, мам. Всегда буду любить. Но рядом с ним меня не будет. Он слишком много раз сжигал этот мост.

— Но ты всегда готова простить своего отца и попытаться восстановить отношения с ним. В чем разница? — ее взгляд стал жестким, и это то, что я не переносила. Вот почему Хейс не любит находиться рядом, когда она с Барри. Она становится колючей и злой, будто впитывает всю эту тьму, что исходит от него.

В конце концов, она всегда ставила его на первое место. Я выросла в доме, где ни мама, ни папа ни разу не поставили меня или Хейса на первое место.

А вот мой брат всегда был таким для меня.

Он всегда выбирал меня.

— Разница в том, что отец никогда не поднимал на меня руку. Никогда не бил ни меня, ни тебя, ни Хейса. Вот и вся разница, мам, — покачала я головой и огляделась, чтобы убедиться, что никто не слышит. Все были на улице: кто-то болел за Катлера, кто-то сидел на пристани и любовался водой. Кингстон уже успел покатать часть гостей на лодке, и все выглядели румяными и растрепанными после ветра. — Но ты права: отец тоже не был с нами. Я, наверное, и сама давно должна бы была уйти, но мне просто хочется его узнать. Познакомиться с моими сводными братьями и сестрами. Вот и все.

— Прости. Не стоило мне все это начинать. Сегодня ведь Пасха, и я правда благодарна, что ты меня пригласила. Но мне пора, милая. Барри дома один, я обещала, что не задержусь.

Конечно, она уходит. Я уже автоматически осмотрела ее на предмет синяков. Насилие со стороны мужа не было таким, каким я себе его представляла в детстве. Оно было не постоянным. Он не был пугающим с виду. Барри был нормальным… пока не срывался. Иногда это случалось раз в год, иногда — каждый месяц. Мама утверждала, что уже много лет ничего не было, и мне оставалось только верить ей на слово. Он прошел кучу курсов по управлению гневом по предписанию суда, держал приличную работу, их дом выглядел чистым и безопасным.

Но я так себя там никогда не чувствовала.

Потому что жить в атмосфере, где всегда ждешь подвоха, было изматывающе. И я даже не прошла через то, что мама. Барри ударил меня три раза за всю жизнь и все три раза, когда я пыталась разнять их драки с мамой.

Я была нервным ребенком. В подростковом возрасте — застенчивой до боли, с жуткой тревожностью. Все изменилось, когда я переехала к Хейсу, когда ему исполнилось восемнадцать, и он стал моим опекуном. А потом, когда я уехала учиться, жизнь стала только лучше.

Много лет, проведенных вдали от этого яда, вернули мне уверенность.

Я обрела самостоятельность.

Я больше не жила в страхе и тревоге. И хочу того же для мамы.

Я не могу сосчитать, сколько желаний на одуванчиках я загадывала ради нее.

— Я оставила на кухне кучу контейнеров, так что бери еду с собой, сколько хочешь.

— Только не злись на меня, — сказала мама, и у меня сжалось сердце. Я взглянула на Хейса — он наблюдал за нами, его глаза были напряженными. Я улыбнулась ему, показывая, что все нормально.

— Я не злюсь. Я рада, что ты пришла, мам. Все, чего я хочу — чтобы ты была счастлива.

— Обещаю, я сейчас самая счастливая за всю свою жизнь, — сказала она, и тут я вдруг поняла, что даже не знаю, как выглядит счастье для моей мамы. Она всю жизнь боролась с депрессией. Если с Барри были проблемы, она мешала лекарства с алкоголем, и я не припомню ни одного момента, чтобы она выглядела по-настоящему счастливой. И это всегда преследовало меня. — Я попрощаюсь со всеми и загляну в книжный на открытие.

— Спасибо. Это важно для меня, — я обняла ее. — Люблю тебя, мам.

— И я тебя, малышка.

Я поднялась и следующий час провела у воды, болтая с девчонками.

— Ривер немного переживает за Кинга. Он в последнее время совсем не похож на себя, все время на нервах — для него это нетипично, — сказала Руби.

— Да, Ромео тоже говорил, что он много работает и больше обычного напряжен, — Деми откинулась на спинку кресла и улыбнулась мне. — Я так рада, что ты уговорила его покататься с нами на лошадях на прошлой неделе. Я давно пыталась его вытащить, но он согласился только когда ты предложила. В конной прогулке есть что-то особенное — будто все внутри встает на свои места, правда?

— Думаю, это почти как ездить на мужчине, — именно там я всегда нахожу гармонию, — вставила Пейтон, и вокруг нас тут же раздался громкий смех.

— У тебя самый пошлый мозг, — покачала головой Деми.

— Думаю, ему понравилось. Он сам говорил, что давно не катался на лошадях. Мне кажется, на него давит все это с книжным и ремонтом на ранчо Брайтон — так что теперь все должно немного утихнуть, — я скрестила ноги в ковбойских сапогах.

— Я его почти не вижу в городе в последние недели. Для Кинга это вообще не похоже — он же мистер Общительность, — заметила Руби.

— Может, он вечерами дома с Селеной, — сказала я, отпив глоток пива и невольно глядя туда, где Кингстон сидел у костра с парнями.