Сквозь зубы я мысленно выругался всеми известными мне словами, оценивая расстояние до двери как марафонскую дистанцию.

            — Ох-ох-ох… — пыхтел я, продвигаясь к двери. — Чё ж я маленький не сдох? Отрубите мне кто-нибудь эту башку…

            И на эту ругань мгновенно отозвалась нейросеть, беззвучно и ясно прозвучав в сознании:

            «Владимир, я могу временно заблокировать нейронные пути, ответственные за обработку болевых сигналов от похмельного синдрома. Это облегчит ваше физическое состояние».

            Я замер на полпути к двери.

            «ЧТО⁈И ты это только сейчас вспомнила? Да я же реально помирал последние полчаса!»

            «Владимир, это вы сами только что сформулировали запрос, соответствующий моим протоколам вмешательства в сенсорное восприятие пользователя, – невозмутимо парировала Лана. — До этого вы выражали недовольство исключительно в форме нецелевых ругательств, не содержащих конкретных указаний. Я же, напомню, нейросеть, а не экстрасенс. Мне нужны четкие команды.Напомню вам протокол 14-B, подпункт 'Г»: «Не угадывать желания пользователя во избежание непрошенного вмешательства в его нейробиологию».

            «Подпункт „Г“? — Я с силой потер виски. — Похоже твой Разработчик — Руслан, никогда с похмелья не поднимался. Ладно, включай уже свою „анестезию“, пока я не передумал и не решил выброситься в окно, чтобы это всё поскорее закончилось».

            «Активирую, - бесстрастно отозвалась сеть . — Вы можете ощутить легкое головокружение».

            И буквально через секунду свинцовая чушка в черепе начала медленно плавиться, и грёбанный молотобоец куда-то смылся, оставив мои виски в покое. Давящая боль отступила, оставив после себя лишь странную, слегка ватную легкость. Я тут же вздохнул с облегчением.

            «Вот это да… — выдохнул я уже без сарказма. — Вот это торжество современных технологий! Ну, на этот счет мы с тобой еще поговорим!»

            «Буду ожидать нашего разговора с нетерпением!»

            Тля, да она еще и ёрничает? Эйфория длилась ровно до следующей серии стуков в дверь, на этот раз более настойчивых и, как мне показалось, раздраженных. Тело, уже не отягощенное болью, легко понесло меня к источнику звука. Я щелкнул замком и потянул дверь на себя. На пороге, прислонившись к косяку, стояло… воплощение тоски и разрухи.

            Это был молодой человек лет двадцати пяти, но в тот момент он выглядел как минимум на девяносто. Бледное, землистого оттенка лицо, глаза, красные и слезящиеся, смотрели на меня с немым укором, будто именно я был виновником его страданий.

            Его некогда пышная шевелюра сейчас напоминала гнездо взъерошенной птицы, а сам он был облачен в мятую рубашку и штаны, в которых, похоже, он и улёгся спать, не раздеваясь. Это был Лёва Дынников, мой подчинённый и, видимо, сосед по общежитию.

            — Родь… — просипел он с интонацией умирающего лебедя, а из его рта пахнуло такой мощной волной перегара, что, мне на секундочку показалась, что даже Лана в моей голове вздрогнула (Хотя от меня, я подозреваю, сейчас шибает не лучше). — Ты… небось… тоже еле ноги волочишь и… дышишь через раз?

            Он помолчал и судорожно сглотнул, словно пытаясь протолкнуть обратно подступающую тошноту.

            — Говорила мне мама — не смешивай, сынок… — произнёс он, и вновь замолчал, а его лицо посерело еще больше.

            — Мама тебе другое говорила, — усмехнулся я, — не пей сынок, а то козлёночком станешь!

            — А… я смотрю, ты живчиком… Значит, таблетку уже принял с утра… — продолжил он, с тоской глядя куда-то мне за спину.

            — Отчего такие подозрения? Может, я похмелился?

            Лёва на моих глазах сменил цвет от серого до серо-буро-малинового с явным оттенком зеленцы. Даже рот прикрыл рукой. Некоторое время он стоял неподвижно, лишь слегка подрагивая и стараясь загнать обратно сработавший рвотный рефлекс. К моему глубокому облегчению у него это прекрасно получилось.

            — Не-е-е… — наконец произнёс он, немного отдышавшись. — Мы с тобой не первый год — ты не похмеляешься, как и я…

            М-да, еще один прокол.

            — Всё когда-нибудь случается в первый раз, — пожал я плечами, постаравшись перевести всё в шутку. — Сейчас дам тебе таблетку — у меня, вроде, оставались еще… — Пока я обыскивал комнату, в одном из ящиков тумбочки, рядом с одиноким носком и пачкой сигарет, я мельком видел початую бумажную упаковку цитрамона.

            Я развернулся и направился к тумбочке. Движения были уверенными, боль прошла абсолютно. Лана явно знала свое дело. Я открыл ящик, отодвинул носок и достал заветную упаковку. Таблеток оставалось три штуки. Лёве точно хватит, а уж и без них обойдусь, раз нейросеть разобралась с этой проблемой.

            — На, держи! — Вернувшись к двери — Лева не пошел за мной следом, а стоял, привалившись лбом к прохладной стене, выкрашенной зелёной краской, я протянул спасительный препарат своему помощнику.

            Лева посмотрел на таблетки с таким благоговением, будто я только что вручил ему ключи от рая.

            Он сунул две таблетки в рот тут же, у двери, и принялся с шумом глотать слюну, пытаясь протолкнуть их внутрь без воды.

            — Спасибо, Родик… — сипел он. — Выручил… — Он тяжело вздохнул, сделал шаг назад, чтобы пойти к себе, но вдруг замер и прищурил свои красные, слезящиеся глаза.

            — Слушай, а ты чего такой… бодрый? И глаза ясные. Не похоже, чтобы тебя вчерашнее вообще зацепило. Но я же помню, как тебя на себе тащил до комнаты…Неужели цитрамон так быстро помог?

            — Сейчас и тебе поможет, — пообещал я Дынникову, поглядывая на часы. — Иди-ка приляг на полчасика — нам на службу скоро. И в порядок себя приведи! И зубы обязательно почисть!

            — Да… пожалуй… пойду… лягу… — протянул Лёва.

            Он развернулся и поплелся по коридору, немного пошатываясь. Я закрыл дверь, прислонился к ней спиной и облегчённо выдохнул.

            Первое испытание было пройдено. Теперь предстояло привести себя в порядок и двигаться на работу, где меня ждали новые рифы и подводные камни в виде людей, которые знали «меня» куда лучше, чем я сам. Спустя час, приведя себя в более-менее человеческий вид с помощью ледяной воды и бритвы (с которой пришлось потрудиться, осваивая новые, чужие изгибы собственного лица), я вышел в коридор.

            К моему удивлению, Лёва уже поджидал меня. Выглядел он, конечно, не идеально — под глазами все еще лежали фиолетовые тени, а сам он напоминал сильно помятый, но тщательно отглаженный лист бумаги. Однако, в его глазах уже не стояла та посталкогольная жуть, что была там час назад. Цитрамон и короткий сон сделали свое дело.

            — Жив? — криво улыбнулся я.

            — Вроде…- буркнул он в ответ. — Только мир до сих пор кажется слишком громким и ярким.

            Дорога до НИИ заняла не больше десяти минут пешком — это нам повезло, что общага находилась рядом с местом работы. Лёва молчал, сосредоточенно дыша и стараясь не смотреть на блики утреннего солнца в лужах — ночью прошёл дождь. Я же, пользуясь анестезией от Ланы, чувствовал себя если не прекрасно, то уж точно бодрым огурцом, только что сорванным с грядки.

            Пройдя КПП, длинный коридор и лестницу в подвал, мы наконец вошли в нашу лабораторию.

            Первое, что я увидел, войдя в лабораторию, был не привычный хаос проводов и приборов, а… генерал-майора Яковлева. Он стоял у стойки с оборудованием, заложив руки за спину, и смотрел на нас с Лёвой с таким выражением лица, будто мы опоздали на три часа, а не пришли за десять минут до начала рабочего дня.

            Эдуард Николаевич нетерпеливо кашлянул, устремив свой взгляд, тяжелый и пронзительный, прямо на меня.