Я пил жадно, большими глотками. Кипяток прожигал горло, но растекался по желудку успокаивающим теплом. Мне, наконец-то, основательно захорошело, даже дрожь окончательно прошла. Лева сидел напротив, на своем табурете, нахохленный словно сыч. Он молча наблюдал, как я возвращаюсь к жизни, время от времени прикладываясь к собственному стакану.

            — Спасибо! — хрипло выдохнул я, опустошив кружку. — Выручил.

            — Да брось, — он отмахнулся, смущенно опустив глаза. — Любой бы помог… Мишка тоже бы в стороне не остался.

            Ага, Мишка, это я так понимаю — второй мой подчинённый, напарник этого любителя заграничной музыки и нетрудовых доходов. Вроде так назывался этот бизнес в СССР.

            — А меня прости, Родион — ну, натурально бес попутал! — В его голосе звучала неподдельная вина. — Я вот сейчас как представлю, что бы началось, если б меня повязали… Я же действительно сотрудник КГБ и…

            — Забыли, Лёва! — остановил я приступ самоедства Дынникова. — Просто голову иногда включай — потерять всё из-за какой-то ерунды совершенно недальновидно. Ты же учёный Лёва!

            — Я понял Родион Константинович… — Лева забрал пустую кружку и поставил ее на стол.

            — Костантиныча оставь для начальства, Лев. Мы же друзья?

            — Конечно, Родь! — с горячностью подтвердил Дынников. — Я вот тут думаю, отчего у тебя мог случиться такой температурный скачок? Неужели из-за подключения к мозгу того мертвяка? Да, и ты так и не рассказал, удалось ли подтвердить то, что ты увидел?

            — Еще как удалось, Лёва! — кивнул я. — Слушай, а у нас тут есть какие-нибудь сухие шмотки? Не могу вспомнить… А то как-то голышом совсем не комильфо валяться — зайдет ещё кто…

            — Да кто сюда сунется ночью-то? Да и дверь заперта.

            — А Яковлев? Он вроде здесь был.

            — Да не-е-е… — протянул Дынников. — Он к нам просто так не суётся. Так действительно всё получилось? — Вновь вернулся он к интересующему его моменту.

            — Да, Лёва! Да!

            — Евпатий Коловратий! — пораженно выдохнул Дынников. — Но давай мы об этом завтра — все равно отчет сочинять. Сейчас я тебе сухие вещи принесу, и ты поспи. А я тут побуду — подпаяю контакты на считывателе, раствор из ванны солью. До утра тебя никто не потревожит. А утром придет Мишка, и мы вместе разберём все «полёты». Но главное надо выяснить, отчего такой скачок температуры? Может, опасные они, такие опыты…

            Он смотался куда-то и принёс мне старую растянутую футболку с синим логотипом «Динамо», и такие же растянутые хлопчатобумажные треники. Лева помог мне переодеться, а затем погасил в каморке свет, погрузив её в почти кромешную тьму. Когда он закрыл за собой дверь, лишь слабая полоска света пробивалась из-под неё.

            Я закрыл глаза, пытаясь расслабиться и заснуть. Но что-то не давало мне этого сделать. А вот что, я никак не мог сообразить. После всего пережитого голова напрочь отказывалась думать. Я скрипел старыми пружинами, вращаясь на продавленном диване, пока не понял, что виртуальные часы, мозолившие мне глаза целый день, куда-то странным образом пропали.

            Сначала я даже не поверил. Неужели этот навязчивый интерфейс наконец-то отключился? Я зажмурился, потом широко распахнул глаза, вглядываясь в потолок, едва различимый в темноте. Ничего. Ни зеленоватого свечения, ни цифр, отсчитывающих секунды моего нового, но весьма непонятного существования.

            Было пусто, а ведь я уже начал привыкать к этим часам. Куда они подевались? Так просто ничего не пропадает. Значит, произошел какой-то системный сбой. Возможно, из-за резкого подъёма температуры. Ведь нейросеть-то у меня тоже на биологической основе.

            Все кусочки сложного пазла начали складываться в одну тревожную картину. Да, температурный скачок, который едва не угробил меня, и исчезновение интерфейса — это не два разных события, а симптомы одной болезни. Только, скорее всего, не подъем температуры угробил нейросеть, а как раз наоборот — нейросеть заставила температуру так стремительно подняться.

            Я вспомнил, как еще там, в моем родном времени, мы с Русланом обсуждали проблемы, которые могли возникнуть после вживления чипа и нейросети непосредственно в мозг. Тогда он сравнил весь процесс с компьютером, который чудовищно разогнали и заставили работать буквально на износ. Процессор взвывает, вентиляторы свистят, корпус раскаляется докрасна.

            Примерно то же самое произошло и со мной. Нейросеть, встроенная в мой мозг, похоже, пыталась обработать неподъемный для нее объем информации, решить десятки взаимосвязанных задач одновременно. Она работала на пределе, выжигая мои собственные ресурсы, пока защитные механизмы организма — тот самый перегрев — не сработали как аварийное отключение.

            Это был своего рода «предохранитель», который выбило, чтобы система «не сгорела» окончательно. А виртуальные часы были лишь самым заметным для меня элементом этой системы. Если они пропали, значит, нейросеть отключилось. Но, если бы не своевременная помощь Лёвы, я мог бы тоже отключиться. И, увы, навсегда!

            Мысль была пугающей и отрезвляющей одновременно. Я лежал неподвижно, прислушиваясь к собственному организму. Ничего не болело, лишь небольшая слабость напоминала о недавнем коллапсе. В голове стояла непривычная тишина. Я закрыл глаза, с облегчением думая, что этот кошмар наконец-то закончился. Я уже начал проваливаться в долгожданный сон, как вдруг почувствовал знакомое и противное покалывание в висках.

            Прямо в темноте, под веками, вспыхнуло резкое зеленое свечение. Я тихо застонал:

            — Нет, только не снова!

            В нижнем правом углу моего «зрения», как ни в чем не бывало, парили те самые пропавшие часы: «03:47 06.09.1979». Цифры ярко пылали, казалось, даже ярче, чем прежде, буквально выжигая сетчатку глаза. Но я-то знал, что светочувствительная оболочка глаза — тот тонкий слой нервной ткани в задней части глазного яблока, содержащий фоторецепторные клетки — палочки и колбочки, которые преобразуют свет в нервные импульсы, передавая их в мозг через зрительный нерв, не получает в данный момент никакой визуальной информации. Нейросеть «транслирует» эти светящиеся цифры прямо в зрительную область коры головного мозга.

            Затем перед глазами вновь ярко вспыхнуло. А когда погасло, часы стали выглядеть иначе — они опять заняли почти весь обзор. Цифры уже были не зелеными, а тускло-белыми, мерцающими, как будто сели питающие их батарейки. Сейчас они показывали «00:00:07». Последняя цифра подрагивала раз за разом, пытаясь смениться на восьмерку. Но всё время откатывалась назад.

            «00:00:0… 7…»

            «00:00:0… 8… 7»

            «00:00:0… 8… 7»

            И буквально тут же, прямо в моём сознании, раздался голос. Беззвучный, лишенный тембра и эмоций, как голос допотопного синтезатора речи. Я его уже слышал, поэтому и не особо испугался. Речь искусственного интеллекта дублировались на мой виртуальный интерфейс прямо под подрагивающими цифрами, которые существенно уменьшились в размерах.

            «…Системный сбой уровня 4. Критический перегрев носителя. Аварийное отключение нейросети „е-Рус“ v.9.3. Запуск процедуры восстановления… Ошибка. Недостаточно энергии…»

            Я замер, боясь пошевелиться, а сам напряженно ожидал, что же последует дальше.

            «…Обнаружен низкоуровневый резервный контур. Приоритетная задача: стабилизация носителя. Активация базового интерфейса… Успешно. Время до полного восстановления: не определено…»

            Следом голос отчеканил последнее сообщение:

            «Процесс восстановления завершен. Аварийный перегрев купирован. Нейросеть „е-Рус“ v.9.3 полностью распакована и установлена в бионейроноситель нового физического реципиента. Начата калибровка интерфейса под текущие запросы пользователя. Текущее время синхронизировано. Ожидайте дальнейших инструкций…»