— И что ищут? — я подался вперёд.

— Документы на недвижимость. Планы зданий, историю владельцев лет за пятьдесят. Особенно смотрят пустующие помещения в центре, которые у казны в залоге. Проверяют каждую запятую, каждую печать. Похоже, готовят какую-то железобетонную сделку. Или суд.

Я откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Недвижимость. Юристы. Архив. В голове щёлкнуло. Пазл сложился. Печорин.

Тот самый чиновник. Я-то думал, он мне мозги пудрит про «проволочки» и «бюрократию». Думал, тянет время, цену набивает или вообще хочет слить меня по-тихому. Решил, что он обычная канцелярская крыса.

— А я, дурак, решил, что он палки в колёса ставит, — пробормотал я.

— Кто? — не понял Рат.

— Наш друг из Управы, — я усмехнулся. — Печорин.

Я встал и прошёлся по номеру.

— Он не тянет время, Рат. Он зачищает территорию.

Крыс внимательно слушал, склонив голову набок.

— Понимаешь, открыть ресторан здесь — это минное поле. Тут любой сарай может принадлежать какому-нибудь графу, а половина зданий заложена перекупщикам. Откроемся не там — завтра придут люди Ярового и выгонят. Или санинспекция найдёт, что тут сто лет назад конюшня была, и закроет нас.

Я остановился у окна.

— Печорин это знает. Он перекапывает архивы, чтобы к зданию бывшего банка ни одна собака не придралась. Проверяет чистоту сделки так, что даже если сам Император захочет нас выселить, замучается бумаги подписывать.

Рат хмыкнул:

— Значит, он не тормоз?

— Нет, — я покачал головой. — Он бульдозер. Медленный, но надёжный. Раз он подключил банковских архивариусов — значит, нашёл что-то важное. И готовит нам базу, которую в суде не оспоришь.

Мне стало даже немного стыдно. Привык считать чиновников врагами или взяточниками. А этот, похоже, отрабатывает свой интерес честно.

— Зря я его со счетов списал, — сказал я, возвращаясь к столу. — Скользкий тип, конечно, но, кажется, он на нашей стороне. По-настоящему.

— Это хорошо, — философски заметил Рат. — Потому что воевать на два фронта — и с поварами, и с бюрократами — никаких сил не хватит. А так у тебя тыл прикрыт.

— Прикрыт, — кивнул я. — В Зареченске — Настя. Здесь — Света с камерами. И в кабинетах свой человек есть.

Я посмотрел на сытого крыса.

— И шпионская сеть у меня лучшая в Империи.

Рат довольно почистил усы:

— Стараемся, шеф. За такую курицу мы и государственную тайну добудем.

Я рассмеялся. Завтра эфир. Завтра я дам бой. А пока Печорин ведёт свою тихую войну в архивах, прикрывая мне спину, я могу заняться главным.

Едой.

— Ладно, хвостатый, — я выключил свет. — Доедай и исчезай. Завтра тяжёлый день. Выспаться надо.

В темноте зацокали коготки по паркету.

— Спокойной ночи, шеф. Удачи завтра. Покажи им там.

— Покажу, — шепнул я в темноту. — Я им такое покажу, что они добавки попросят.

Утро выдалось серым и мокрым. Дождь лениво полз по стеклу такси, а дворники скрипели в каком-то убаюкивающем ритме. Город только просыпался, и мы вместе с ним.

Я сидел сзади и просто смотрел на мелькающие дома. Внутри — тишина. Никакого мандража, руки не дрожат. Такое спокойствие бывает перед запарой на кухне в пятницу вечером, когда ты точно знаешь: будет жарко, но ты справишься. В голове сами собой прокручивались граммовки, температура масла, время обжарки. Я мысленно резал, смешивал и пробовал.

Света, сидевшая рядом, наоборот, места себе не находила. Она вибрировала, как телефон на беззвучном. То хваталась за телефон, что-то там проверяя, то рылась в сумочке, то поправляла причёску, глядясь в крохотное зеркальце.

— Ты точно всё взял? — спросила она уже в третий раз, нервно крутя пуговицу на пальто. — Ножи? Фартук? Тот список, что ты утром черкал?

— Света, выдохни, — я даже от окна не отвернулся. — Всё на месте. Мы едем курицу жарить, а не ракету в космос запускать.

Она фыркнула, но успокаиваться и не думала.

— Для меня это важнее ракеты! Это мой шанс закрепиться в губернской столице. Если облажаемся…

— Не облажаемся, — перебил я её.

Света замолчала, покусала губу, а потом вдруг наклонилась ко мне и зашептала, косясь на затылок таксиста:

— А… «чёрная жижа»? Ты её взял?

Я невольно усмехнулся. «Чёрная жижа». Звучит как название дешёвого ужастика, а не кулинарной заготовки. Я похлопал по рюкзаку на коленях.

— Главный калибр со мной. Не переживай. Без нашего «секретного ингредиента» я на площадку не выйду.

В рюкзаке, надёжно замотанный в полотенце, лежал аптечный пузырёк с готовым соусом. Моё биологическое оружие. Только бить оно будет не по людям, а по их привычке жрать химию.

Машина мягко затормозила у главного входа в телецентр. Здание нависало над нами огромной глыбой из стекла и бетона. На фасаде висел гигантский экран, где крутили рекламу какого-то магического пятновыводителя.

Мы вышли под дождь. Света тут же преобразилась: расправила плечи, нацепила свою фирменную улыбку «акулы пера» и уверенно зацокала каблуками к вертушке входа. Я накинул капюшон и пошёл следом, чувствуя себя оруженосцем при рыцаре.

В холле было людно. Охрана, турникеты, люди с папками бегают туда-сюда. Но нас ждать не заставили. Едва мы прошли контроль, как навстречу выплыл сам Увалов.

Выглядел он внушительно. Дорогой костюм сидел на его фигуре как влитой, скрывая лишний вес. Пахло от него крепким кофе и дорогим табаком.

— Игорь! Света! Доброе утро, мои дорогие! — прогремел он на весь холл. Какая-то девушка с кофе в руках даже шарахнулась в сторону. — Как настроение? Боевое?

— Лучше не бывает, Семён Аркадьевич! — прощебетала Света, пожимая ему руку. — Готовы рвать эфир!

Увалов широко улыбнулся, но глаза оставались цепкими, внимательными. Он по-хозяйски приобнял меня за плечи и повёл к лифтам.

— Это отлично. Настрой мне ваш нравится. Значит так, план у нас утверждённый, работаем чётко по графику.

Мы зашли в лифт, Увалов нажал кнопку этажа и повернулся к нам, сияя, как начищенный самовар.

— С режиссёром мы всё утрясли. Решили так: сразу в прямой эфир не лезем. Снимем пилот и несколько выпусков про запас, в «консервы».

Света слегка споткнулась на ровном месте.

— В «консервы»? — переспросила она с лёгким разочарованием. — А я думала, будет прямой эфир… Ну, знаете, драйв, живые эмоции, нерв! Зрители ведь любят, когда всё по-настоящему.

Увалов покачал головой, словно объяснял ребёнку прописные истины.

— Светочка, драйв — это для новостей и скандальных ток-шоу, где друг другу волосы дерут. Там грязь нужна, оговорки, истерики. А у нас — искусство!

Он поднял палец вверх, придавая веса своим словам.

— Нам нужна картинка. Красивая, вкусная, дорогая. Чтобы у домохозяек слюни на ковёр текли!

Лифт звякнул, выпуская нас в коридор.

— В прямом эфире мы упустим детали, — продолжал Увалов, увлекая нас за собой. — Оператор не успеет фокус поймать, свет криво ляжет. А нам нужно, чтобы зритель видел, как масло на сковородке шипит! Чтобы видел, как сок из мяса течёт, каждый блик, каждую капельку! Это называется «фуд-порн», уж простите за выражение. И такое делается только в записи. С дублями, с правильным светом, с макросъёмкой.

Он остановился перед дверьми студии и посмотрел на меня.

— Смонтируем динамично, сочно, музыку подложим. И в понедельник бахнем премьеру в самый прайм-тайм. Рекламой город завесим так, что даже слепой узнает. Ну, что скажешь, Игорь? Тебе такой подход ближе?

Я молчал пару секунд. Света выглядела немного расстроенной — у неё отобрали адреналин прямого включения. А вот я почувствовал облегчение. Огромное такое облегчение.

— Согласен, — кивнул я.

Света удивлённо на меня покосилась:

— Игорь, ты серьёзно? Это же как кино снимать, дубль за дублем… Скучно же!

— Кухня не терпит суеты, Света, — сказал я спокойно. — Если я буду объяснять людям суть процесса, рассказывать, как продукты работают, мне нужно время. Мне не нужно, чтобы в ухе орал режиссёр: «У нас минута до рекламы, кидай всё в кастрюлю, быстрее!».