Мужики, узнав, что я вернулся в город, побросали всё — огороды, скотину, жён — и примчались сюда.

— Явился! — рявкнул бас, от которого задребезжали стёкла.

Николай, которого звали Гром, поднялся мне навстречу. Этот человек-гора занимал сразу два стула, и я всё боялся, что они под ним разъедутся. Лицо у него было широкое, красное и счастливое. Он шагнул ко мне, заслоняя собой свет, и хлопнул лапищей по плечу. У меня аж колени подогнулись, а зубы клацнули.

— Живой! — констатировал он, оглядывая меня с ног до головы, будто коня на ярмарке. — А мы уж грешным делом думали, тебя там столичные фифы совсем заездили! Съели нашего повара с потрохами!

— Не дождётесь, Коля, — я выдавил улыбку, разминая плечо. — Я жилистый, мной подавиться можно.

Из-за стола поднялся Павел — тот самый фермер, которому люди Фатимы спалили сарай. Выглядел он всё ещё неважно: бледный, под глазами тени. Но того тупого отчаяния, с которым он смотрел на пепелище, уже не было.

— Игорь, — он подошёл и крепко сжал мою руку. Ладонь у него была сухая и горячая. — Спасибо. За всё спасибо. Если б не ты… по миру бы пошли с семьёй.

— Брось, Паша, — я махнул свободной рукой, пресекая сантименты. Терпеть не могу, когда меня благодарят за то, что мне самому выгодно. — Мы своих не сдаём. Это бизнес.

За столом восседал дед Матвей. Он степенно кивнул мне, оглаживая седую бороду, в которой, кажется, застряла крошка хлеба. Потом выразительно постучал вилкой по пустой тарелке. Мол, разговоры разговорами, а война войной, и обед по расписанию.

Я прошёл вдоль стола, оглядывая поляну. Всё было просто, по-деревенски, но богато. Горы варёного картофеля, посыпанной укропом, от которой валил пар. Хрустящая квашеная капуста с клюквой. Сало, нарезанное толстыми ломтями, с нежными розовыми прожилками. И, конечно, мясо. Много тушёного мяса. Команда постаралась, сразу видно.

Кстати, о команде. Между столами, лавируя с подносами, носились мои девчонки — Настя и Даша. А на подхвате у них был… Кирилл.

Я прищурился, наблюдая за парнем. Старался он изо всех сил, аж взмок. Фартука на нём не было, просто закатал рукава рубашки. Вот он подхватил тяжёлую миску с рагу, которую тащила Настя, и ловко водрузил её перед носом Николая. Вот подлил в кружку деду Матвею. Улыбался, шутил, кланялся. Идеальный зять, мечта тёщи.

Но я видел, как он напряжён. Плечи каменные, взгляд бегает.

Стоило нам встретиться глазами, как Кирилл на долю секунды сбился с шага. В его взгляде мелькнул тот самый липкий страх, что и днём в Управе. Испуг загнанной крысы. Но он тут же натянул дежурную улыбку и кивнул мне, изображая радушного помощника.

Старайся, старайся, — подумал я. — Отрабатывай свой страх, паренёк. Пока я добрый.

Я прошёл во главу стола. Гул голосов стих, как по команде. Десятки глаз смотрели на меня. Простые мужики. Руки грубые, в мозолях, в трещинах, с въевшейся землёй. Взгляды прямые, без двойного дна. Они верили мне. И от этого доверия становилось тяжелее, чем от магического прессинга графа Ярового.

— Ну что, мужики, — начал я, опираясь руками о столешницу. — Вижу, вы тут без меня не голодаете. Морды вон у всех какие довольные.

Раздались смешки, кто-то хмыкнул.

— Ты нам зубы не заговаривай! — прогудел Николай, накладывая себе картошки с горкой. — Мы шоу смотрели! Всем городом у ящика сидели, боялись моргнуть! Как ты этого хмыря уделал, а! Как ты их бурду разнёс! Бабы наши аж ревели от восторга!

— Да, Игорь, — поддержал дед Матвей скрипучим голосом, наконец-то получив свою порцию. — Дело ты сделал великое. Показал этим городским, что есть настоящая еда, а что — корм для свиней.

Я взял со стола бутылочку красного, налил себе полный бокал.

— Это не моя победа, мужики. Честно говорю.

В зале повисла тишина. Даже жевать перестали.

— Я там, на экране, только лицом торгую да языком мелю. Работа у меня такая. А вкус… вкус — это вы. — Я обвёл их взглядом, стараясь посмотреть каждому в глаза. — Мы начали здесь в Зареченске, но теперь я договорюсь насчёт поставок и в Стрежнев. Так что, поверьте, работы у вас будет предостаточно.

Я видел, как распрямляются их плечи. Как светлеют лица. Им это было нужно, как воздух. Знать, что их каторжный труд важен. Что они не «деревенщина», не обслуживающий персонал, а партнёры. Равные.

— Мы строим новую систему, — продолжил я, повысив голос, чтобы слышали даже на кухне. — Честную. Без магии, без обмана. И там, в Стрежневе, в этих высоких кабинетах с дубовыми столами, они это уже чувствуют. Они боятся, мужики. Боятся, потому что правда на нашей стороне. А теперь — и закон.

Я коротко рассказал им про договор с Управой. Про то, что теперь «Зелёная Гильдия» — это официальный поставщик «Культурно-гастрономического альянса». Звучало пафосно, но бумажка была гарантией.

— Пусть только попробует какая-нибудь тварь теперь спичку к вашему сараю поднести, — закончил я жёстко. — Будет иметь дело не со мной, и не с участковым. А с градоначальником и прокуратурой. Мы их в порошок сотрём.

— За это надо выпить! — рявкнул Николай, поднимая стопку с чем-то явно покрепче морса.

— За правду! — поддержал Павел, вскакивая.

— За «Очаг»! — крикнул кто-то с дальнего конца стола.

Я сделал пару глотков. Внутри разлилось тепло. Не от напитка, а от этого единства. Я создал здесь, в этой глуши, что-то настоящее. Семью. Клац. И я буду грызть глотки любому, кто попробует это разрушить.

Краем глаза я заметил Кирилла. Он стоял у стены, сжимая в руках пустое блюдо, как щит. Он не пил и не кричал. Он смотрел на меня. И во взгляде его была какая-то странная, жалкая смесь зависти и тоски. Кажется, парень начинал понимать, что выбрал не ту сторону баррикад. И что бежать с тонущего корабля ему уже некуда.

Дверь «Очага» открылась, впустив с улицы облако холодного воздуха. Колокольчик звякнул, и разговоры в зале начали стихать. Николай-Гром замер с вилкой у рта, остальные тоже повернули головы.

Пришла «элита».

Первой вошла Наталья Ташенко. Строгая, прямая, в дорогом пальто. Рядом возвышался Степан — огромный, в распахнутой дублёнке. Следом, придерживая подол платья, зашла Вера Андреевна Земитская, жена главы Попечительского Совета.

Я вытер руки полотенцем и вышел навстречу.

— Добрый вечер. Проходите, — сказал я громко. — У нас сегодня по-семейному, но место найдём.

Степан глянул на сдвинутые столы, увидел знакомые лица и расплылся в улыбке.

— В тесноте, да не в обиде! — гаркнул он басом. — Здорово, мужики! Паша, двигайся давай!

Он скинул тяжёлую дублёнку на руки подбежавшему Кириллу и втиснулся на лавку рядом с фермером Павлом.

Наталья подошла ко мне. Выглядела уставшей, но смотрела тепло.

— Мы гордимся тобой, Игорь, — тихо сказала она и крепко, по-мужски, пожала мне руку. — Весь город говорит.

Подошла и Вера. Осмотрела миски с простой едой, улыбнулась.

— Муж и Совет передавали поклон. Бумаги уже подписаны. «Очаг» теперь под официальной защитой города. Любая проверка в вашу сторону теперь расценивается как саботаж.

Фермеры одобрительно загудели. Для них такие новости звучали как сказка.

— Спасибо, Вера Андреевна, — кивнул я. — Это лучшая новость.

— Ну, хватит болтать! — скомандовал Степан, наливая себе и жене. — Давайте праздновать! За шефа!

— За шефа! — подхватили остальные.

Началось веселье. Я отошёл к барной стойке и просто наблюдал.

Степан уже что-то жарко доказывал Николаю. Им плевать на статусы, у них общие темы — корма, свиньи, цены. Вера Земитская, вся такая утончённая, с удовольствием пробовала квашеную капусту, а Даша что-то ей объясняла, активно размахивая руками. Наталья внимательно слушала деда Матвея.

Кирилл носился между ними с тарелками. Он видел: фермеры, которых пытались запугать, и городская власть сидят вместе. Я поймал его взгляд. Парень всё понял. Пусть расскажет своим хозяевам, что нас так просто не сломать.