— Обещаю, — сказал я абсолютно серьёзно. — Как только я разберусь с «Империей Вкуса», вернусь из Стрежнева и поставлю на место всех этих зажравшихся графов, я весь твой. На один вечер. Выключу телефон, выкину эти диски в реку и буду смотреть только на тебя.

Саша просияла так, словно я ей миллион подарил.

— Ловлю на слове, Игорь! — она подмигнула и легонько коснулась кончиком пальца моего носа. — И учти, у меня отличная память. Гораздо лучше, чем у этих твоих жёстких дисков. Я ничего не забываю.

— Я запомню.

Я засунул пакет в рюкзак, чувствуя, как приятная тяжесть успокаивает нервы. Развернулся и пошёл к выходу. У самой двери не удержался и обернулся. Саша всё ещё стояла за прилавком и махала мне рукой. В этом жесте было столько тепла и надежды, что мне стало даже немного неловко за свою вечную занятость.

Выйдя на улицу, я глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух. Теперь у меня есть настоящий сейф для моих тайн. Осталось только заполнить его содержимым, от которого у графа Ярового случится несварение желудка.

От магазина электроники до аптеки было всего два квартала. Но за эти десять минут я словно перешагнул из одного века в другой. Современный мир с его шумом и суетой остался позади, уступая место чему-то древнему и тягучему.

Возле вотчины Вероники Зефировой пахло иначе. Здесь в воздухе висел густой аромат сушёной ромашкой, медицинского спирта и десятком других трав. Вывеска над входом была подчёркнуто скромной: простая деревянная доска, потемневшая от времени. На ней золотой краской были старательно выведены весы и змея, обвивающая чашу. Классика, ничего лишнего. Никаких тебе мигающих лампочек или кричащей рекламы.

Я толкнул тяжёлую дверь. Колокольчик над головой звякнул не приветливо, а как-то гулко и низко, будто предупреждал хозяев: пришёл незваный гость, будьте начеку.

Внутри было тихо и прохладно. Вдоль стен тянулись высокие шкафы, заставленные сотнями, если не тысячами одинаковых баночек. На каждой — аккуратная этикетка с латинским названием. Здесь время текло совсем по-другому — медленнее, ленивее.

За массивным прилавком я увидел знакомую спину, обтянутую безупречно белым халатом. Вероника что-то взвешивала на маленьких аптекарских весах, аккуратно постукивая пальцем по медной чашечке.

Перед ней стояла сухонькая старушка в вязаном платке, которая следила за каждым движением аптекарши с благоговейным трепетом.

— И помните, Марфа Игнатьевна, — голос Вероники звучал мягко, обволакивающе, словно тёплый мёд стекал с ложки. — Три капли перед сном. Строго три, не больше! Это сбор сильный, с предгорий, он суеты не любит. Переборщите — будете спать двое суток.

Она ловко свернула бумажный кулёк, перевязала его грубой бечёвкой и с улыбкой протянула бабушке. Та приняла лекарство как величайшую драгоценность, дрожащими узловатыми руками пряча его в потёртый кошель.

— Спасибо, Вероничка, спасибо, дочка… — зашамкала старушка. — Уж и не знаю, что бы я без твоих травок делала. Ноги-то совсем не ходят, крутит их на погоду, спасу нет.

— Будут ходить, — уверенно улыбнулась Зефирова, поправляя локон. — Главное — верьте и режим соблюдайте.

В этот момент она подняла глаза и, наконец, увидела меня, стоящего у порога.

Выражение её лица изменилось мгновенно. Это было похоже на фокус. Дежурная, профессионально-сочувственная маска доброго доктора сползла, исчезла без следа. На её месте появилось что-то живое, настоящее и хищное. Уголки её полных губ дрогнули в знакомой полуулыбке — той самой, от которой у большинства мужиков в этом городе наверняка пересыхало в горле, а сердце начинало биться с удвоенной скоростью.

Старушка, шаркая, побрела к выходу. Я вежливо придержал для неё тяжёлую дверь.

— Здоровья вам, — сказал я искренне.

— И тебе, милок, и тебе… — пробормотала она, даже не глядя на меня, и растворилась в уличном шуме.

Как только дверь за ней закрылась, отрезая нас от внешнего мира, Вероника вышла из-за прилавка.

Я невольно залюбовался. Её халат сидел на ней вовсе не как скучная медицинская униформа. Он больше напоминал дорогое, сшитое на заказ платье. Ткань плотно облегала фигуру, подчёркивая всё, что нужно — высокую грудь, тонкую талию, крутые бёдра — и скрывала ровно столько, чтобы разбудить самую буйную фантазию.

Она неспешно подошла к двери, щёлкнула замком, запирая нас, и перевернула табличку на стекле: «Технический перерыв».

— Ну здравствуй, герой эфира, — промурлыкала она, поворачиваясь ко мне. В её глазах плясали озорные искорки. — Весь город только и обсуждает, как ты умыл этих столичных снобов. Говорят, это было эффектно.

Она подошла ближе, совсем вплотную. Я почувствовал аромат её духов — сложный, терпкий, с нотками горьких трав. Вероника бесцеремонно взяла меня за подбородок и повернула моё лицо к свету, рассматривая, как диковинную зверушку. Её пальцы были прохладными и пахли ментолом.

— Выглядишь паршиво, — констатировала она без обиняков. — Глаза красные, как у кролика, кожа серая, под глазами мешки. Ты вообще спишь, Белославов? Или питаешься одним адреналином и своей гордостью?

— Сплю урывками, — я мягко, но настойчиво убрал её руку от своего лица. — А питаюсь тем, что сам приготовлю, ты же знаешь. Вероника, у меня мало времени. Я здесь не за витаминами и не за комплиментами.

Её улыбка стала чуть холоднее, но жадный интерес в глазах никуда не делся. Она словно сканировала меня, пытаясь понять, где у меня кнопка.

— Конечно. Ты всегда по делу. Романтика — это не про тебя, да? Всё бежишь куда-то, воюешь… Проходи.

Она кивнула на неприметную дверь за прилавком, приглашая в свои владения.

Мы вошли в святая святых — её лабораторию. Здесь пахло куда резче и сложнее, чем в торговом зале. Если там был аптечный покой, то здесь царила напряжённая работа. В нос ударила густая смесь эфирных масел, горечи и формалина.

На длинных столах стояли колбы, змеевики, какие-то сложные конструкции из стекла и меди, в которых что-то булькало, шипело и переливалось разными цветами. Это была не современная скучная фармацевтика с таблетками в блистерах. Это была самая настоящая алхимия, приправленная научным подходом.

Вероника по-хозяйски присела на край стола, скрестив длинные ноги, и выжидательно посмотрела на меня.

— Рассказывай. Я же вижу, что тебя что-то гложет. Ты пришёл не просто поздороваться. У тебя взгляд человека, у которого горит земля под ногами.

Я молча сунул руку в карман и достал то, что осталось от моего медальона. Маленький кожаный мешочек, который теперь казался почти невесомым. Я вытряхнул содержимое прямо на стол, рядом с её инструментами.

На полированную поверхность высыпались жалкие осколки тёмного дерева и горстка серого пепла.

Вероника нахмурилась. Её игривость как ветром сдуло. Она взяла пинцет и аккуратно потрогала один из обугленных осколков, словно боялась, что он может укусить.

— Это ведь была лунная мята? — спросила она тихо, не поднимая головы. — Та самая, что я тебе давала перед поездкой? Заговорённая?

— Она самая.

— И что с ней случилось, Игорь? Она выглядит так, будто побывала в доменной печи. Или будто её кинули в костёр инквизиции.

— Почти, — я тяжело вздохнул и опёрся о соседний стол. Усталость накатила внезапной волной, ноги гудели. — Я уже рассказывал. Это случилось на конкурсе. Во время первого тура. Граф Яровой… он смотрел на меня, давил.

Я невольно потёр грудь, вспоминая то жуткое ощущение.

— Я физически чувствовал это давление. Словно мне на плечи положили бетонную плиту, а воздух вокруг стал густым и горячим. Дышать было нечем. Медальон сначала начал просто греться. Сначала приятное тепло, потом — горячо, а в конце он раскалился, как утюг.

Я сделал паузу, подбирая слова.

— А в финале, когда Яровой понял, что я не ломаюсь, что я всё ещё стою и готовлю, эта штука просто лопнула. Треснула с таким звуком, будто сухую кость переломили. Но я выстоял.