А я спокойно взял деревянную лопатку и помешал на сковороде то, что ещё секунду назад было безнадёжно испорченной мокрой кашей, а теперь превратилось в раскрывшие весь свой скрытый потенциал специи. Саботаж провалился. Я на глазах у всей империи, у сотен зрителей, превратил его в часть своего шоу.

Обернулся и посмотрел на Викентия.

Он так и стоял посреди студии с отвисшей челюстью и совершенно пустыми, ничего не понимающими глазами. Он был похож на человека, который выстрелил в своего врага в упор из самого большого ружья, а тот просто отряхнулся, широко улыбнулся и пошёл дальше, насвистывая весёлую песенку.

План провалился.

«Завтра будет весело», — говорил вчера Рат.

И усатый оказался прав. Веселье началось.

Эффект от моего фокуса со специями оказался даже лучше, чем я мог себе представить. В павильоне на пару секунд стало абсолютно тихо. Я видел, как люди на трибунах замерли, как перестали жевать жвачку операторы, как застыли ассистенты с разинутыми ртами. Все просто перестали дышать.

Я медленно обернулся и посмотрел на своих конкурентов. Они выглядели так, словно только что стали свидетелями чуда. Антонина застыла с открытым ртом, напрочь забыв о своём фиолетовом вареве. Пижон Жорж выронил на пол дорогущую салфетку и теперь тупо пялился на неё, не решаясь поднять. Даже старый мастер Верещагин, который до этого сохранял ледяное спокойствие, смотрел на меня с нескрываемым изумлением.

А я наслаждался этим моментом. Дал им понять без единого слова: не стоит со мной играть в такие игры. Я вернулся к своему столу и снова взял в руки нож. Всё, представление окончено, пора возвращаться к работе.

Теперь, когда со специями всё было в порядке, можно было заняться главной героиней дня — тыквой. Я взял её и одним сильным движением разрезал пополам. Она поддалась с глухим, сочным хрустом. Внутри она была ярко-оранжевая, почти солнечная. Я быстро выскреб ложкой волокнистую сердцевину с семечками. Чистить её было одно удовольствие — нож шёл как по маслу. Затем я принялся за нарезку. Одну половину я аккуратно нарезал ровными кубиками — они пойдут в суп. А вторую половину — тонкими ломтиками. Их я ссыпал в большую миску, щедро посыпал теми самыми «взорвавшимися» специями, плеснул немного масла, кинул щепотку соли и аккуратно перемешал руками, стараясь не сломать. Потом выложил на противень в один слой и отправил в раскалённую печь. Пусть себе запекаются, пусть сахар в них превращается в блестящую карамель, а специи делают своё дело.

Пришло время для главного — для супа. В кастрюле с толстым дном уже тихо шкворчало масло. Я бросил в него горсть мелко нарезанного лука. Потом туда же отправилась нарезанная морковь — она добавит супу не только яркого цвета, но и дополнительной, естественной сладости. И только когда овощи стали совсем мягкими и отдали маслу весь свой аромат, я добавил в кастрюлю кубики тыквы.

Я снова почувствовал, как камера бесшумно подкралась совсем близко, буквально заглядывая мне в кастрюлю. В наушнике зашипел голос Светланы:

— Давай, повар, не молчи. Рассказывай им свою историю.

Я усмехнулся. Что ж, историю так историю.

— Знаете, почему многие не любят тыкву? — начал я, помешивая овощи. — Потому что она просто сладкая. Как очень хороший, но немного скучный парень. С ним приятно, но неинтересно. А чтобы стало интересно, нужен кто-то с характером.

Я залил овощи в кастрюле бульоном так, чтобы он едва их покрывал, убавил огонь до самого минимума и накрыл крышкой. Пусть себе томятся, обмениваются вкусами, становятся одним целым.

— В хорошей истории, как и в хорошей еде, всегда должен быть какой-то неожиданный поворот. Что-то, что заставит тебя удивиться, — продолжил я свой небольшой урок.

Я взял с разделочной доски блестящий апельсин. Ножом аккуратно снял с него несколько тонких полосок цедры, стараясь не задеть белую, горькую часть, а потом разрезал его пополам и выдавил сок прямо в стакан. Яркий цитрусовый аромат тут же смешался с пряным запахом тыквы.

— Вот он, наш хулиган, — я показал стакан с соком камере. — Мы добавим к этой тыквенной сладости немного дерзости. Немного наглой апельсиновой кислинки. Это как в скучную, правильную историю вдруг врывается какой-то весёлый парень и всё переворачивает с ног на голову. И история от этого становится только интереснее.

Овощи в кастрюле уже стали совсем мягкими, их можно было раздавить ложкой. Я снял её с огня, влил туда апельсиновый сок, бросил цедру и взял в руки погружной блендер.

— А теперь немного простой, не магической, но очень эффектной физики, — сказал я, подмигнув камере.

В-ж-ж-ж-ж-ж!

Блендер взревел, и на глазах у всех варёные куски овощей за несколько секунд превратились в бархатную массу. Это был самый красивый момент. То, что было просто овощным бульоном, вдруг стало чем-то совершенно иным. А цвет! Он был невероятным. Казалось, я и вправду только что перелил в кастрюлю жидкий солнечный свет.

— Но наш хулиган-апельсин и наша добрая тыква-солнце всё ещё спорят, — закончил я свою лекцию. — Они кричат, перебивая друг друга. Нам нужен кто-то третий. Мудрый и спокойный. Дипломат, который их помирит, сгладит все острые углы и заставит их спор звучать как хорошая песня.

Я взял пакет с жирными сливками и тонкой, ровной струйкой влил их в кастрюлю, аккуратно помешивая венчиком. Ярко-оранжевый цвет тут же стал мягче.

— Сливки, — просто сказал я. — Иногда для полной гармонии не нужно ничего, кроме них.

Взял ложку и попробовал то, что получилось. Идеально. Сладость тыквы, кислинка апельсина, нежность сливок и лёгкая острота от специй где-то на самом заднем плане. Это было именно то, что нужно.

Я достал из печи противень. Ломтики тыквы запеклись. Они стали мягкими, но не превратились в кашу, а по краям на них выступила тёмная, блестящая карамельная корочка.

Час истёк. Всё было готово.

Я взял глубокую белую тарелку. В центр налил густой суп. Сверху, как маленький плот на оранжевом озере, я аккуратно уложил несколько запечённых ломтиков тыквы. Потом взял бутылочку с тёмно-зелёным тыквенным маслом и капнул всего несколько капель. Они тут же красиво разошлись по поверхности, как круги по воде. В самый центр я водрузил пару обжаренных тыквенных семечек и ярко-зелёный листик мяты.

Всё. Блюдо было готово.

Я посмотрел на своё творение и впервые за день почувствовал ничем не замутнённое удовольствие.

Да, это было хорошо. Это было чертовски хорошо.

В кабинете графа Ярового было очень тихо. Так тихо, что можно было услышать, как старые напольные часы в углу отсчитывают секунду за секундой. Единственным светом в комнате был гигантский экран, занимавший почти всю стену, на котором беззвучно шло то самое кулинарное шоу.

На экране суетливый, потный повар картинно споткнулся на ровном месте. Стакан с водой, описав в воздухе нелепую дугу, опрокинулся прямо в миску соперника

— Идиот! Какой же он идиот! — Свечин, который до этого не мог усидеть на месте и мерил шагами дорогой ковёр, резко остановился. — Я же говорил тебе, что этот Маслов — ничтожество! Мы заплатили ему кучу денег! Объяснили, как для тупого, что нужно сделать! И что⁈ Что он сделал в итоге⁈

Яровой даже не дёрнулся. Он спокойно сидел в глубоком кресле, закинув ногу на ногу, и, не отрываясь, смотрел на экран. Его лицо ничего не выражало, будто он смотрел не на провал их плана, а на скучный прогноз погоды. Только пальцы, которые лежали на резном подлокотнике, чуть-чуть побелели. Он смотрел, как на экране этот провинциальный повар Белославов, вместо того чтобы впасть в панику или ярость, смотрит на испорченные специи, а потом поднимает глаза на перепуганного диверсанта и… улыбается.

— Спасибо, коллега. Вы только что подали мне отличную идею, — произнёс с экрана спокойный, уверенный голос повара.

А потом произошло то, что и заставило Свечина вскочить. Мокрые, испорченные специи с шипением полетели на раскалённую сковороду.