— Мне нужно кое-что посерьёзнее, чем блендер, Саша, — сказал я, оглядываясь. Кроме нас и несчастного клиента, которому ничего не оставалось, кроме как покинуть магазин, в магазине никого не было. — Мне нужны игрушки для взрослых. Для очень-очень взрослых игр.

Её глаза вспыхнули азартом. Такие разговоры были её любимым развлечением.

— Интригующе! — она понизила голос до заговорщического шёпота и поманила меня пальцем. — Пошли, расскажешь.

Мы прошли в её крохотную подсобку, заваленную коробками, мотками проводов и разобранной техникой. Пахло канифолью и пылью.

— Я еду на встречу, — начал я, не называя имён. — Люди там серьёзные. Очень. И они очень не любят, когда их слова записывают. А мне, наоборот, очень нужно, чтобы всё было записано. Страховка, понимаешь?

— Понимаю, — кивнула она. — Тебе нужны жучки. Диктофоны, камеры. Самые мелкие и незаметные. Но есть проблема.

— Магические сканеры? — предположил я.

— Именно! — она присвистнула. — Запросы у тебя, повар, как у шпиона из имперской контрразведки. Обычная техника тут бесполезна. Любой охранный амулет у аристократа учует работающий диктофон за десять метров. Он просто зашипит и сгорит. Но… — она хитро прищурилась, — для особых клиентов у меня есть кое-что эксклюзивное. Контрабанда.

Она отодвинула какую-то тяжёлую коробку в углу, поддела ногтем доску в полу и достала оттуда небольшой металлический кейс. Щёлкнули замки. Внутри, в гнёздах из чёрного поролона, лежали несколько крошечных устройств, похожих на пуговицы.

— Привет из Содружества Американских Республик, — с гордостью объявила Саша, подцепив ногтем одну из «пуговиц». — Их главная фишка в том, что они сделаны из специальных композитных сплавов. Полностью инертны к магии. Для любого поискового заклинания это просто кусок пластика. Он не фонит, не светится, не откликается. Абсолютная невидимка. Качество записи, конечно, не голливудское, но голос с трёх-четырёх метров пишет идеально. А вот эта кроха, — она показала на другую «пуговицу» с объективом размером с игольное ушко, — может снимать видео. Примерно час-полтора.

Я смотрел на эти чудеса враждебной техники, и на душе становилось как-то спокойнее. Вот это уже разговор. С этим уже можно было работать.

— Беру, — коротко сказал я. — Всё, что есть.

— Отличный выбор, — Саша захлопнула кейс и протянула его мне. — С тебя…

Она сделала театральную паузу, окинув меня с ног до головы очень откровенным, оценивающим взглядом.

— … один ужин. Но не в «Очаге». У меня дома. Когда вернёшься. Победителем, разумеется.

Она подмигнула так нагло, что я невольно усмехнулся.

— Договорились, Саша. С меня самый лучший ужин в твоей жизни.

Я вышел из её магазина, чувствуя в одной руке приятную тяжесть кейса, а другой — холод серебряного медальона под рубашкой. Магия и технология. Древний мир и будущее. Я был вооружён. Поездка в столицу губернии переставала быть самоубийственной авантюрой. Она превращалась в хорошо подготовленную диверсию. И я был к ней готов.

Утро выдалось на удивление тихим. Настолько тихим, что в ушах звенело. Я почти не сомкнул глаз, раз за разом прогоняя в голове наш план. На бумаге он выглядел гениально-дерзким. В реальности же — чистейшим самоубийством с мизерным шансом на успех. Но когда первые бледные лучи рассвета просочились сквозь щели в занавесках, я почувствовал не страх, а какое-то холодное, злое спокойствие. Выбора не было. А когда его нет, остаётся лишь одно — делать то, что должен, и делать это хорошо.

Моя дорожная сумка выглядела почти пустой. Пара сменных рубах, брюки, дешёвая зубная щётка. Главное сокровище — плоский кейс с американскими «игрушками» для слежки и серебряный медальон-листик, — лежало на самом дне, придавая сумке неожиданный вес. Я как раз застёгивал молнию, когда дверь в комнату скрипнула, и в щель проскользнула Настя. Тихо, словно мышка. Я сделал вид, что не заметил, продолжая возиться с замком.

Она замерла на пороге, словно не решаясь подойти. Потом, набравшись духу, подошла к кровати, где лежала сумка. Я услышал тихий шорох — она расстегнула молнию, которую я только что застегнул. Я не обернулся. Просто ждал, напряжённо вслушиваясь в её тихую возню. Секунда, другая… Молния снова закрылась.

Только тогда я медленно выпрямился и повернулся.

Руки её были пусты, она просто стояла и теребила край своей дурацкой пижамы с совами. Но я уже всё понял. Молча шагнул к кровати и снова открыл сумку. Там, поверх моей единственной чистой рубашки, лежал старый, выцветший шерстяной шарф. Когда-то, наверное, тёмно-синий, но время и бесчисленные стирки превратили его в почти серый. От него пахло чем-то до боли знакомым, чем-то из того самого детства, которое принадлежало не мне, а настоящему Игорю. Это был отцовский шарф.

— Настюш, зачем? — голос сел, и вопрос прозвучал глуше, чем я хотел.

Она подняла на меня глаза, похожие на пасмурное небо. В них до краёв плескались слёзы, но она упрямо сдерживала их, и от этого её губы мелко дрожали.

— Чтобы… чтобы ты помнил, — прошептала она едва слышно. — Чтоб не забывал, что тебе есть куда вернуться. Игорь… пожалуйста.

Её голос сорвался на последнем слове. Она шагнула ко мне, и в её взгляде было столько отчаяния и мольбы, что у меня самого в горле встал колючий ком.

— Я прошу тебя, будь осторожен. Я знаю, ты хочешь докопаться до правды об отце. Я тоже хочу. Но… не мсти. Умоляю. Месть ничего не исправит. Она только всё испортит. Сделай это не ради него, он бы не хотел. Сделай это ради нас. Ради «Очага». Ради Даши, Вовчика… Ради меня.

Она не выдержала. Одна-единственная слеза, крупная и горячая, сорвалась с ресниц и медленно покатилась по щеке.

Я молча шагнул к ней и неловко, но крепко обнял. Так, как, наверное, и должен обнимать старший брат свою маленькую сестрёнку, отправляясь в опасный путь. Она тут же уткнулась носом мне в грудь, и её худенькие плечи затряслись от беззвучных рыданий.

— Эй, ты чего удумала, — я погладил её по волосам, пахнущим ромашковым шампунем. — Слышишь? Прекрати сейчас же. Я что, на войну собрался? Всего лишь на кулинарный конкурс.

Она ничего не ответила, только сильнее вцепилась пальцами в мою рубашку.

— Месть — это отвратительная приправа, Настюш, — сказал я ей на ухо так тихо, как только мог. — Она делает любое блюдо горьким и несъедобным. Я еду не мстить. Я еду за нашим будущим. Чтобы больше ни одна сволочь не могла прийти в наш дом и указывать, как нам жить и что готовить. Понимаешь?

Она медленно, неуверенно кивнула, не отрывая головы от моей груди.

— Я вернусь, — твёрдо пообещал я. — Обязательно вернусь. И привезу рецепт нового яблочного пирога. Специально для тебя. С корицей. Договорились?

Она снова кивнула и, всхлипнув в последний раз, наконец отстранилась. Вытерла глаза рукавом старой кофты, совсем как маленькая, и даже попыталась выдавить из себя улыбку. Вышло, прямо скажем, так себе. Я аккуратно свернул шарф и положил его обратно в сумку. Теперь она действительно была полной.

Наш маленький, почти деревенский вокзал в Зареченске напоминал съёмочную площадку фильма о проводах на фронт. У вагона старенького поезда, который раз в день тащился до губернской столицы, собралась моя новая, странная, но абсолютно моя семья.

Степан подошёл первым. Он не любил лишних слов. Просто положил свою ручищу мне на плечо, стиснул так, что хрустнули кости, и крепко, по-мужицки, тряхнул мою руку.

— Держись там, парень, — пробасил он, глядя мне прямо в глаза без тени улыбки. — Не дрейфь. Если что, мы тут всё прикроем. Себя береги.

Даша стояла чуть поодаль. Она не плакала, как Настя. Она смотрела на меня своими пронзительными зелёными глазами, и в них плескался целый ураган чувств: тревога, гордость, надежда и что-то ещё, очень тёплое и личное.

— Возвращайся, Игорь, — тихо сказала она. — Только обязательно возвращайся. И надери им всем задницу. Мы будем очень ждать.