Вдруг экран делится надвое, и появляется лицо Брика. Он ухмыляется, ослепительно белые зубы сверкают.

— Ты выиграла этот раунд, Молотова, — рычит он, — но война ещё не окончена. И близко нет.

Мила разворачивается прямо к камере. С демонстративным клик-клик взводит обе оружейные руки.

— Давай, сладенький. В этих детках у меня хватит патронов до следующего тысячелетия.

Титры начинают ползти снизу вверх — и безо всякой причины Мила с Бриком принимаются сосаться, а из динамиков орёт самая ужасная синти-поп песня, которую я когда-либо слышала. Я едва улавливаю отдельные строки вроде «вкус свободы, стекающий по моему горлу» — что бы это вообще ни значило.

Я моргаю, пытаясь переварить весь этот абсурд.

— Это… это так заканчивается? — спрашиваю я, отрывая голову от груди Виски и недоверчиво глядя на него.

Виски разражается громким смехом, от которого меня слегка трясёт.

— Ага! Оставили простор для «Bros, Hos, and Foes 4: The Reckoning of the Reckoning.».

— Ты шутишь.

— Неа. Но его не существует. На следующий день после выхода этого фильма мир закончился. — Он сжимает мои плечи. — Но ничего. Думаю, у него всё равно счастливый финал, даже если мы так и не узнаем, отомстила ли Мила своим кибер-ковбой-ниндзя.

— Понятия не имею, как я теперь усну, — поддразниваю я, позволяя себе ещё глубже устроиться в его тепле.

Это… приятно.

Комфортно — так, как я никогда не ожидала почувствовать рядом с альфой. Ритмичное вздымание его широкой груди, контрастирующее с мягкостью живота, убаюкивает, создавая ощущение безопасности, в которое мне вообще-то не стоит погружаться. Хотя, если честно, его будто в лаборатории создавали максимально пригодным для обнимашек.

— Ну и как тебе, Валек? — бросает Виски через плечо, его голос гулко разносится по тихой комнате. — Так же круто, как ты помнил?

Тишина.

Я вытягиваю шею, пытаясь разглядеть альфу позади нас. Он всё ещё там — тёмная, внушительная фигура на краю нашего «гнезда». Но по уровню жизненных признаков он скорее статуя.

— Да ладно, — подначивает Виски. — Не говори, что ты уснул.

Ещё тишина.

И наконец — тихое бормотание:

— Было… сносно.

Я не могу сдержать фырканья.

— Высшая степень похвалы.

Смех Виски проходит сквозь меня вибрацией, но при этом я ловлю себя на беспокойстве из-за Валека. Он правда мог серьёзно пострадать раньше? Обычно он — неуёмная стихия, сплошное насилие и хаос.

А сейчас он просто… тихий. Отстранённый. И это по-своему пугает.

— Я же говорил, что фильм охуенный, — говорит Виски. — Нет ничего лучше старого доброго боевика, чтобы выбить всё из головы.

И он прав. Пару часов я думала только о взрывах, идиотских однострочниках и человекообразной медвежьей печке, прижимающей меня к себе в гнезде из пледов и подушек.

Я потягиваюсь, осознавая, насколько затекла от долгого сидения в одной позе. Мышцы протестуют — я не привыкла к такому уровню расслабленности. Когда я шевелюсь, до меня доносится запах Валека. Он всё ещё здесь — холодный, дымный, но уже слабее.

Я поворачиваюсь, заглядывая за край гнезда.

Валека нет. И я даже не заметила, когда он ушёл.

— Когда он ушёл? — хмурюсь я.

Виски пожимает плечами.

— Не знаю. Ты же знаешь, какой он.

— Наверное, — бормочу я.

Но на самом деле — нет. Я вообще их не знаю.

И в этом вся дикость ситуации. Несмотря на то, как отчаянно я сопротивлялась привязанности к этим альфам, как старалась закалить себя против их странного, необъяснимого уюта, чтобы не было больно, когда я уйду… я начинаю чувствовать, что они — моя стая. И при этом я не знаю о них почти ничего — кроме обрывков, которые случайно удалось собрать по пути.

Я запрокидываю голову, чтобы взглянуть на него.

— А у тебя какая история?

Он смотрит на меня сверху вниз, нахмурив брови.

— В смысле?

Я перекатываюсь, и моё куда более маленькое тело без труда устраивается на широкой груди Виски. Его мягкий живот служит подушкой, когда я укладываюсь поудобнее, упираясь предплечьями в твёрдую поверхность его груди. Подпираю подбородок рукой и смотрю прямо в его тёплые, медово-карие глаза. Моё тело поднимается и опускается вместе с его глубокими вдохами, подчёркивая разницу в размерах между нами. Я чувствую себя куклой.

— Я имею в виду… я ничего о тебе не знаю. Да и вообще ни о ком из вас, если честно, — говорю я, изучая линии и углы его лица. Контраст между грубыми чертами и мягкостью в его взгляде завораживает. — А я хочу знать.

По его лицу скользит удивление — брови слегка приподнимаются.

— Хм. Если честно, мы и сами друг о друге знаем немного.

Он чешет подбородок, щетина мягко шуршит под короткими ногтями. От этого движения я чуть смещаюсь, и меня снова накрывает осознание, как легко он мог бы отшвырнуть меня — даже случайно. Но вместо этого одна из его огромных ладоней ложится мне на поясницу, удерживая и поддерживая.

— Да и рассказывать особо нечего, — продолжает он. — Обычный солдат из-за моря.

Я провожу кончиком пальца по звёздчатому шраму на его груди.

— Всё равно расскажи, — настаиваю я, любопытство берёт верх. — Откуда ты?

Свободная рука Виски поднимается и начинает играть с прядью моих волос, аккуратно накручивая её на толстые пальцы.

— Колумбия, — говорит он после паузы. — Ну… то, что от неё осталось.

Я наклоняю голову.

— Никогда не слышала.

Он смеётся, и звук проходит через меня целиком.

— Не удивлён. Сейчас это бардак — куча враждующих городов-государств. Страной это уже не назовёшь. У каждого своё мнение, как её «исправить», но нихрена не выходит.

Я хмурюсь, пытаясь представить.

— Значит, ты ушёл из-за войны?

Виски коротко ржёт.

— Неа. Война — это всё, что я знал. А ушёл, потому что облажался. — Он ухмыляется, в глазах мелькает озорство. — Хочешь узнать, как я получил своё имя?

Я киваю.

— Я был зелёным рекрутом, едва достаточно взрослым, чтобы держать пушку. Вообще-то соврал про возраст, чтобы взяли. Мы были под обстрелом в порту, где я служил, и у меня заклинило оружие. И тут мне в голову пришла «гениальная» идея — сделать коктейль Молотова из бутылки виски. — Он усмехается. — Оказалось, я херово бросаю. Промахнулся на милю и поджёг наши же казармы.

Мои глаза округляются.

— И что ты сделал?

— То, что сделал бы любой уважающий себя солдат, — подмигивает он. — Дал дёру как чёрт. Решил, что в Колумбии подумают, будто я сделал это специально — саботаж и всё такое. Командир меня и так терпеть не мог. Так что я тайком пробрался на грузовое судно и свалил в Райнмих, добровольцем в большую войну, что шла здесь. Я умел только драться, так что… почему бы не применить это умение где-нибудь ещё?

— И так ты стал одним из Отряда Призрачных Альф? — спрашиваю я, складывая картину.

Он кивает.

— Типа того. Наверное, увидели во мне потенциал. Или просто нужен был кто-то, кто умеет взрывать всё к чертям и задавать вопросы потом.

Я фыркаю.

— Звучит как полезный набор навыков.

Смех Виски снова прокатывается по мне, и я не могу не улыбнуться. В его добродушии есть что-то заразительное — даже несмотря на всё дерьмо в его прошлом. Мне хочется знать больше. Не только о нём — обо всех них.

— А как тебя зовут на самом деле? — спрашиваю я, продолжая лениво выводить узоры на его груди.

— Виски, — отвечает он с ухмылкой. — Тот, прежний я, давно умер.

— Понимаю, — тихо говорю я. — А остальные?

Он мягко целует меня в лоб, щетина царапает кожу.

— Почему бы тебе не спросить их самой? Готов поспорить, им бы понравилось рассказать тебе свои истории — даже если о них трудно говорить. Может, так тебе будет проще их понять.

— Может быть, — бормочу я, не обещая ничего.

В голову закрадывается озорная мысль, и прежде чем я успеваю её остановить, слова вырываются сами:

— А у тебя правда что-то было с Чумой?