Но он лишь кладёт тяжёлую ладонь мне на плечо.

— Кстати о твоём руководстве, — произносит он медленно. — Есть ещё одно, что я хотел обсудить.

Все мышцы у меня под кожей напрягаются, словно струны, готовясь к тому, какая новая мерзость вот-вот откроется передо мной...

— Да?

— Эта омега, которую ты… приобрёл. — Его губы скривились, будто слово само по себе неприятно ему на вкус. — Она была с вами на миссии, верно?

Я напрягаюсь. Но виду не подаю. Не могу позволить, чтобы хоть тень слабости прорвалась наружу. Поэтому заставляю себя выдохнуть, выпрямиться и встретить его взгляд демонстративным безразличием.

— Не скажу, что понимаю, зачем она понадобилась Совету, но да. Была.

— И она была покорна? — уточняет он.

Я могу сказать, что он тщательно анализирует каждое моё слово — до такой степени, что я начинаю задумываться: а не он ли на самом деле предложил взять её с собой, просто прикрывшись «желаниями» Совета?

С этой мыслью я сожалею, что проявил хоть какое-то сопротивление. Любой намёк на то, что Айви — это то, через что он может ударить по мне. Он воспользуется малейшей трещиной в моей броне и обратит её в оружие против меня.

Поэтому я закапываю истину глубоко, пряча её под слоями показного безразличия.

— Да, — отвечаю я. — Сначала были некоторые трудности, но после того, как Чума надел на неё ошейник, она послушна.

— Понимаю. — Его глаза сужаются, оценивающий взгляд скользит по мне с новой интенсивностью. —И ты правильно с ней управляешься? Мне бы не хотелось, чтобы всё время и ресурсы, вложенные Центром в её подготовку, пропали даром.

Тонкий укол, замаскированный под заботу о “ценном активе” Совета — на деле же это насмешка над моими способностями. Я с трудом сдерживаюсь, челюсть напрягается от желания огрызнуться.

— Разумеется, — выдавливаю я, и слова на вкус как яд.

Он приподнимает бровь с издёвкой, явно сомневаясь.

— Правда? А по тому, что я слышал, эта была… проблемной. Даже по меркам Центра. Если она слишком для тебя сложна, есть и другие варианты. Учреждения, лучше приспособленные к её… особенностям.

Острая, животная паника пронзает меня при невысказанном намёке.

Размножительные комплексы.

Туда отправляют омег, которые слишком непокорные или “неудобные”. Мысль о том, что омегам угрожают этим местом даже в самом Центре, всегда вызывала у меня отвращение — и это было ещё до того, как я узнал, что Центр сам по себе — дыра. И теперь я могу лишь представить, каким настоящим адом являются эти комплексы, если ими пугают даже тех несчастных омег.

Представить Айви там… достаточно, чтобы я с размаху пробил стену кулаком.

Но я не могу — не здесь. Не перед этим «альфой», который без колебаний отправил бы её в тот ад.

Поэтому я заставляю себя дышать. Подавить бушующий огонь эмоций, пока не смогу ответить с той холодной ровностью, которой на самом деле не чувствую.

—В этом нет нужды, — говорю я, отмеряя каждое слово. — Сначала она была норовистой, но теперь — кроткая как котёнок. Не хочу, чтобы кто-то подумал, что Призраки не способны укротить одну маленькую омегу.

Бешеный котёнок с ножами вместо когтей — но это ему знать незачем.

И тем более он не должен знать, что мне это нравится.

Как бы я ни старался, он не поверит в моё полное равнодушие — значит, лучше всего — пусть думает, что вопрос исключительно в моей гордости.

Ложь на вкус как пепел. Как яд. Но это язык эго альфы — единственный, который он понимает. И уж точно безопаснее, чем позволить ему подумать, будто я забочусь о ней.

Он смотрит на меня мгновение, затем коротко кивает.

— Хорошо. Я сообщу Совету, что задание пока проходит успешно.

Невысказанная угроза висит в воздухе, тяжёлая и очевидная.

Сорвёшься — будут последствия.

Прежде чем я успеваю ответить, в дверь раздаётся тихий стук. Секретарь моего отца просовывает голову внутрь, лицо напряжено тревогой, едва скрываемой улыбкой вежливости.

— Сэр, простите, что прерываю, — говорит она, взгляд беспокойно мечется между нами. — Но генерал Корвальд здесь, и он… ну, он очень настаивает на разговоре.

У моего отца дёргается мышца на челюсти — первое внешнее проявление раздражения, бурлящего под поверхностью.

— Разумеется, — бурчит он. — Как всегда.

Он поворачивается ко мне, выражение вновь становится гладким, почти спокойным.

— Похоже, долг зовёт, Тэйн. Подожди здесь, пока я разберусь с этим… вмешательством. Мы продолжим разговор за обедом.

Я киваю, натягивая маску бесстрастного согласия.

— Конечно. Я буду здесь.

Он разворачивается и выходит из кабинета, дверь за ним закрывается с глухим, окончательным звуком.

Я остаюсь стоять в тишине, ощущая тяжесть нашего разговора, давящую на плечи. Медленно выдыхаю, позволяя напряжению уйти из тела. Мой взгляд сразу же скользит по кабинету — как только мы остаёмся одни.

Власть. Богатство. Всё выставлено напоказ.

Лакированный стол из красного дерева, кожаные кресла, полки, заставленные бесценными томами и артефактами.

Почти не отдавая себе отчёта, я двигаюсь к столу, пальцы проходят по полированной поверхности.

Желание копать глубже, найти правду, скрытую от меня все эти годы, — непреодолимо. Я знаю, что это риск. Если отец поймёт, что я роюсь в его личных документах — последствия будут. Как минимум.

Даже сын генерала не выше наказания за подобное предательство.

Но я уже не могу остановиться. Мне нужно знать. Нужно получить доказательства.

Я выдвигаю верхний ящик, и дыхание перехватывает в горле, когда я вижу аккуратно разложенные папки. Большинство подписаны безобидными названиями: бюджетные отчёты, кадровые дела, оперативные сводки.

Но там, в самом конце, спрятана тонкая папка с единственным словом, которое сразу кажется неуместным в подобном месте.

Поставки.

Я вытаскиваю её, сердце стучит о рёбра, когда я раскрываю папку.

Первая страница — служебная записка, датированная всего несколькими неделями ранее. Адресована моему отцу, от некой доктора Элизы Дюван.

Генерал Харгроув,

Рада сообщить, что договорённость, которую мы обсуждали при последней встрече, продвигается по плану. Последняя партия омег из Центра проявила себя как полностью соответствующая требованиям.

Наши союзники во внешних территориях выразили живой интерес к приобретению этих активов для собственных целей, и, полагаю, мы можем использовать это для получения дополнительного финансирования и ресурсов. Я позволила себе составить предварительный контракт, который прилагаю для ознакомления.

С нетерпением жду возможности обсудить это подробнее на следующей встрече.

С уважением,

д-р Дюван

Я смотрю на текст, и в животе опускается тяжёлый, тошнотворный ком.

"Подготовка". "Активы".

Они говорят об омегах как о… вещах. О товарах, которые можно покупать и продавать, использовать и выбрасывать по прихоти.

И Центр Перевоспитания поставляет их. Превращает невинных омег в покорные игрушки для развлечения так называемых союзников Совета.

Мой отец не просто закрывает глаза. Он не просто косвенно вовлечён.

Он тот, кто отдаёт чёртовы приказы.

Горечь подступает к горлу, горячая и едкая. Я хочу заорать. Разбить стол. Вывернуть всё это дерьмо наружу.

Но я не могу дать отцу понять, что я это видел. Нельзя дать ему даже намёк, что я начал распутывать его гнилую схему.

Я делаю глубокий, дрожащий вдох и, с руками, которые лишь немного дрожат от ярости, тихо снимаю несколько снимков на аналоговую микрокамеру, спрятанную в моём тактическом ремне — единственный способ сохранить доказательства, не подвергаясь отслеживанию Столичной сети. Затем кладу папку точно туда, где она лежала.

Мне нужно уйти отсюда. Нужно уйти как можно дальше от этого чудовища, притворяющегося человеком. От человека, который воспитал меня, который якобы учил меня чести, долгу и служению. От человека, который лгал мне всю мою жизнь.