— Собирайтесь в дорогу, Алексей Иванович, — сказал тот. — Вы направляетесь в распоряжение начальника ОВС седьмой армии. эшелон отправляется завтра, в семь утра с Финляндского вокзала.

— Есть, товарищ интендант 1-го ранга, — упавшим голосом отозвался Воронов.

— Можете идти.

«Жаворонок» деревянными шагами зашагал к выходу. Мысли его метались. «Вяйнемёйнен» назначил встречу в бане только на послезавтра. Может, слинять по-тихому? Ищи свищи его на линии фронта.

Воронов понимал, что не все так просто. Разозленный его исчезновением Лахти может отомстить. Вряд ли он его заложит советской госбезопасности. Этому ему дороже станет. А вот ликвидировать физически — может.

Наверняка у финской разведки хватает агентов в прифронтовой полосе. Придется воспользоваться запасным каналом связи. И «Жаворонок» едва дождался окончания служебного дня. Не заезжая к себе, сразу поехал на явочную квартиру.

Хозяйку звали Маней. Она работала закройщицей в пошивочном ателье. Симпатичная вертихвостка. Воронов пытался однажды за ней приударить. Маня его отшила, а «Вяйнемёйнен», во время одной из встреч намекнул, что площадка занята.

С того времени «Жаворонок» не испытывал радости, посещая закройщицу. Тем более, что это случалось редко. Вот и теперь он сошел с трамвая, пересек Лиговку, углубился во двор-колодец бывшего доходного дома. Вошел в подъезд. Поднялся на второй этаж. Позвонил.

Дверь открылась сразу. Странно, обычно Маня тянула кота за хвост, словно жила в графский апартаментах, а не в коммуналке. Техник-интендант 2-го ранга снял фуражку, отряхивая с нее мокрый снег. Переступил порог, оказавшись в темном коридоре.

— А ну, тихо! — сказал грубый мужской голос и под лопатку Воронову уткнулось что-то твердое.

Штабной вагон, прицепленный к составу с техникой и личным составом 123-й стрелковой дивизии, с виду отличался от других лишь зашторенными окнами и усиленной охраной. Внутри пахло хорошим табаком, одеколоном и кожей дивана.

Я сидел у стола, разложив карты Карельского перешейка. Напротив устроился комдив Чибисов. Свет плафонов отблескивал в его залысине. Лязг буферов и мерный стук колес служили звуковым фоном нашему разговору.

— Георгий Константинович, разрешите доложить обстановку в полосе предстоящих действий 7-й армии, — начал Чибисов, раскладывая перед собой оперативную сводку.

Я кивнул, продолжая изучать схему финских укреплений. Карта пестрела условными обозначениями долговременных огневых точек, но большинство из них были отмечены вопросительными знаками.

— Противник занимает главную полосу обороны по линии… — Чибисов зачитал стандартные, оторванные от реальности формулировки, основанные на довоенных разведданных.

— Остановитесь, — прервал я его. — Эти данные устарели. Меня интересует не то, что было месяц назад, а то, что есть сейчас. Финны могли успеть создать новые укрепрайоны. Где расположены огневые точки на участке, к примеру, 50-й стрелкового корпуса? Какая система огня в районе высоты 65,5?

Чибисов растерянно замолчал, его пальцы беспомощно забегали по карте.

— Точных данных… пока нет. Финны ведут себя пассивно, активной разведки не ведут…

— А мы? — холодно спросил я. — Наши разведгруппы проявляют активность? Или тоже ведут себя «пассивно»?

Вагон резко качнулся, заставляя Чибисова ухватиться за край стола. За окном поплыли покрытые снегом леса. И чем ближе мы были к линии будущего фронта, тем очевиднее становилась пропасть между штабными отчетами и суровой реальностью, которая ждала нас за этими лесами.

— Да, Никандр Евлампиевич, много нам еще предстоит работы, — сказал я. — А пока давайте отдыхать.

— Спокойной ночи, товарищ комкор! — сказал он, вставая.

— Спокойной ночи!

Чибисов ушел в свое купе, а я отправился в ванную. В суматохе напряженных суток, проведенных мною в Ленинграде, я не успел толком помыться. Благо в штабном вагоне имелась полноценная ванная комната.

Лично мне всегда легче думается, лежа в горячей воде. И пока состав погромыхивал на стрелках, я попытался осмыслить все, что произошло со мною и благодаря мне с момента моего появления в прошлом.

Стук колес укачивал, но мысли не успокаивались. Подводил итоги — не для отчета, для себя. Вспоминал все, с момента того провала в темноту и пробуждения в теле Жукова на Халхин-Голе. Не сильно ли напортачил?

Первые дни. Недоумение быстро прошло. Ни паники, ни смятения. Скорее — холодная ясность. Первый приказ, отданный еще чужим голосом. Не сразу осознал, что это навсегда. Хотя и не думал, что это случайность, которая скоро закончится.

Халхин-Гол. Не столько победа, сколько урок. Понял, что знание будущего — не ключ к победе, а лишь подсказка. Да и то не всегда надежная. Реализовать ее должны люди. Те самые командиры и красноармейцы, которые смотрят на меня с надеждой.

Отдавать приказы мне было не впервой, но вот уровень ответственности, конечно, несравнимый. Тем более зная, что они означают чью-то смерть. Научился посылать людей на верную гибель, чтобы спасти сотни других. Это до сих пор тяжелым камнем лежит на душе.

Операция с Танакой. Рискованный ход, но он сработал. Хотя не только благодаря мне. Понял — судьбы людей влияют на ход войны. Японец, который должен был погибнуть или остаться врагом, теперь работает на нас. Значит, ничто не предопределено окончательно.

Возвращение в Москву. Звезда Героя, внимание Сталина. Казалось бы, триумф, но именно тогда началась настоящая война — с инерцией, косностью, неповоротливостью не только системы — самой истории.

Попытки реформ. Танки, авиация, связь, форма… Каждый шаг — сопротивление. Не злой умысел, а болото бюрократии. «Не по плану». «Нет ресурсов». «Не утверждено». Понял, чтобы изменить армию, нужно было менять всю страну. Неподъемная задача.

Берия. Союзник-соперник. Отношения, построенные на взаимной выгоде и опасности. Использовать его, зная, что он использует тебя. Опасаться его, но делать вид, что доверяешь. Не самая чистая игра, но по другому нельзя.

Семья. Александра Диевна, Эра, Элла. Сначала — чужие люди. Постепенно стали своими. Их безопасность — теперь моя забота. Их привязанность — слабость, которую могут использовать враги, но без них — я одинокий волк.

И вот теперь — Финляндия. Новый вызов. Здесь сходятся все нити. Моя репутация. Доверие Хозяина. Все та же инерция событий. И жизни десятков тысяч людей, которые пойдут в бой по моим планам.

Что в итоге? Не изменил ход истории кардинально. Не смог предотвратить войну, которая уже на пороге, но спас одних людей на Халхин-Голе и погубил других. Заставил машину военной промышленности чуть повернуться в нужную сторону.

Создал задел, который, возможно, спасет многих в будущем. Вопрос только — заставил ли? Создал ли? Будущее покажет. Главное — перестал быть посторонним наблюдателем. Стал частью этой эпохи. Принял ее правила, ее жестокость, ее надежды.

Георгий Жуков постепенно растворяется в Алексее Волкове. И это, наверное, самое странное и неизбежное изменение. Вагон резко дернулся, сбрасывая скорость. Мы приближались к Белоострову. Время размышлений закончилось. Впереди была работа.

Штабной «ГАЗ-64», пробиваясь сквозь хлопья мокрого снега, резко затормозил у разбитой дороги, ведущей к переднему краю. Я вышел, вдохнув воздух, густой от запаха влажной хвои, махорки и далекой гари.

Впереди, за редкой цепью берез, угадывались линии окопов и блиндажей в расположении 50-го стрелкового корпуса. На первый взгляд — все чинно, благородно, но обманываться не стоило.

Меня встретил комдив Гореленко, немолодой уже служака с усталыми глазами и обветренным лицом. Он вытянулся в струнку, но в его глазах я видел недоумение и тревогу. Что комкор, да еще из самой Москвы, делает в его расположении в такую погоду?

— Товарищ комкор, 50-й стрелковый корпус в полной боевой готовности! — отрапортовал он, стараясь вложить в голос бодрость.