Тягучая рубиновая жидкость полилась по рюмкам. Сладкая, коварная вещь.

Кремень опрокинул стопку залпом, сморщился.

— Вода… — протянул он разочарованно. — Только сладкая. Говорил же, водки надо.

Но спустя минуту сахар и градус ударили в пустую голову тяжелым молотом. Лицо Кремня, распаренное горячими щами, пошло нехорошими багровыми пятнами. Глаза подернулись мутной, масляной пленкой. Он рывком расстегнул воротник куртки, обнажая серую, давно не мытую шею.

— Ух, жарко! — Ладонь с размаху хлопнула по столешнице. — Вот это жизнь, а? Я так, братцы, только на Пасху ел, когда еще батька живой был.

Он оглядел зал мутным взглядом «хозяина жизни».

— Гляди-ка, сидят, давятся извозчики всякие… Что, дядя, вылупился? — вдруг крикнул он какому-то купчику за соседним столом. — Не видел, как люди гуляют⁈

Кремень явно почувствовал себя «победителем по жизни». Развезло же его с одной рюмки…

Смотрел я на этих огольцов, и перед глазами всплывали картины прошлого.

Ничего не меняется. Век другой, декорации сменились — вместо кожаных курток и треников теперь картузы и армяки, — а «пехота» все та же. Избытком интеллекта не обременена. Рефлексы простейшие: урвал, нажрался, лег спать. Или подрался.

И вот с этими людьми мне предстоит делать серьезные дела… Так что надо крепко подумать. Еще в прошлой жизни я понял: дураков не переубедить. В логику они не умеют. Бесполезно объяснять инфузории стратегию. Ее надо давить. Морально ломать через колено, навязывать свою волю, увлекать за собой не умными речами, а звериной харизмой. Иначе сожрут. Или разбегутся. За волевыми идут, за умными — только если умный держит их за глотку. Надо показать им чудо: продемонстрировать, что я настолько умнее, хитрее, предусмотрительнее их, что им даже пытаться не надо понять мои слова. Надо принимать их на веру. Слепо идти за мной, доверяя во всем.

Пришло время натягивать поводья.

Пустая тарелка отодвинулась в сторону. Ладонь накрыла горку сдачи, принесенную половым. Ну, рубль с копейками мы проели. Многовато, но подъемно. Под рукой оставался еще целковый серебром и россыпь меди, а еще мне надо было вернуть полтину в тайник на чердаке.

— Отлично. — Голос прозвучал сухо, привлекая внимание. — Брюхо набили. Теперь о деле.

Мои пальцы аккуратно разделили кучку монет.

— Рубль ушел в топку. Осталось… сейчас посчитаю… Рупь восемьдесят. Расклад такой: полтину сейчас пускаем на провиант. Берем мешок сухарей, крупу. Спрячем. Чтобы зимой с голоду не сдохнуть, когда фарт отвернется. А остальное…

Серебро с легким звоном исчезло в моем кулаке.

— Остальное идет в общак. В тайник положим. На инструмент, на взятки, на всякие хитрые дела. Ну и полтину мне вернуть надо.

Кремень, только потянувшийся за второй рюмкой, замер. Его рука метнулась через стол, перехватывая мое запястье.

— Осади, Пришлый! — Лицо его приблизилось, пахнуло луком и сладким спиртом. — Ты чего лепишь? Какие, к бесу, сухари⁈

Тут Кремень осушил вторую стопку и поднялся.

— Мы богаты, ****! У нас серебро карман жжет! Пошто нам сухари грызть, как крысам? Гулять так гулять!

Его несло. Алкоголь требовал продолжения банкета, выключая тормоза.

— Эй, человек! — Рев полетел в зал. — Цыган давай! Медведя тащи! Осетрины неси, да чтоб куски побольше! Расстегаев с икрой! Я угощаю!

В свару тут же ввязался Штырь. Мелкий провокатор почуял смену ветра и плеснул в огонь керосина.

— А и правда, атаман… Чего это он тут раскомандовался? Ишь, барин нашелся! Деньги-то общие. Мы горбатились, мы таскали. А он все под себя гребет. Может, он все заныкать хочет? А нас сухарями кормить будет, как псов цепных?

Слова упали на благодатную почву. Кремень накрутил себя мгновенно. Ему показалось, что у него отбирают законную добычу, статус, праздник.

— Точно! — рявкнул он, наливаясь дурной кровью. — Я здесь атаман! Я решаю, куда монету деть! Гони сюда серебро, Пришлый! Живо!

Сивый перестал жевать, переводя испуганный взгляд с меня на Кремня. Чайник, стоявший посреди стола, казался теперь не трофеем, а немым укором — единственная вещь, купленная для хозяйства, среди гор обглоданных костей.

Медленно, с показным спокойствием, я выдохнул. Вставать не стал. Посмотрел так, что Кремень осекся. Бить было рано. Сначала — слово.

— Ты атаман, Кремень. Фарт имеешь и стаю кормишь, — произнес я тихо, но четко выговаривая каждое слово. — А если сегодня все спустишь — завтра твои лапу сосать будут. И тебя же проклянут. Я не жадный. Я дальновидный. Хочешь осетрины? Заработай на осетрину. Пока — не заработал!

— Да мне плевать! — взревел Кремень и с размаху ударил кулаком по столу.

Посуда подпрыгнула. Наливкой плеснуло на скатерть, расплываясь пятном, похожим на свежую кровь. В зале стало тихо. Десятки глаз повернулись в нашу сторону.

Глава 16

Конфликт вошел в штопор. Сдать назад не вариант, а давить нахрапом — начнется драка, где я буду в меньшинстве. Да и нельзя нам здесь драться!

Половой, застывший с подносом в трех шагах, уже явно прикидывал, надо ли кликать вышибалу. Кулак Кремня, сжатый до побелевших костяшек, намертво впечатал хлебные крошки в липкий стол.

— Остынь. — Мой голос прозвучал тихо, но отчетливо, разрезая гул трактира.

Кремень засопел, наклоняясь ко мне через стол. От него тяжело разило перегаром, луком и дешевым табаком. Мутные глаза налились бычьей яростью. Хмель ударил ему в голову, вымывая остатки осторожности.

— Я сказал — гуляем! — прохрипел он, брызгая слюной. — Это моя добыча! Мое серебро! Гони монету сюда, гнида!

Его рука дернулась, явно намереваясь схватить меня за грудки. Сивый напрягся, перестав жевать, и медленно опустил ложку. Штырь хищно подобрался, как хорек перед прыжком. Воздух за столом наэлектризовался так, что, казалось, чиркни спичкой — рванет.

Не шелохнувшись, я смотрел ему прямо в переносицу. Спокойно. Без страха.

— «Твое», — не повышая голоса, произнес я. — И потому ты его сейчас пропьешь? Все до копейки? Цыган тебе подавай? Медведя?

— А хоть бы и медведя! — взревел он, чувствуя за собой право силы. — Имею право!

— А завтра что? — жестко перебил я, ударив вопросом как хлыстом. — Завтра ты чем брюхо набьешь?

Кремень замер. Вопрос был простой, но пьяный мозг споткнулся об него.

— Завтра будет завтра… — буркнул он неуверенно, но тут же снова взвился: — Ты мне зубы не заговаривай! Деньгу давай!

— Нет денег на гулянку, — отрезал я холодно. — Нету. Мы нищие, Кремень. У нас рубль восемьдесят на четверых. Ты на что «гулять» собрался? На такие деньги можно «погулять» только по улице, да и то тихонечко, чтоб никто не заметил. Такие деньги — это чтобы с голоду не сдохнуть, пока нормальное дело не выгорит.

Я специально говорил с ним грубо, без экивоков. Сбивал спесь.

— Прожрать все сейчас — дело нехитрое. Много ума не надо. А вот до весны дожить — тут голова нужна. И дело фартовое. Настоящее! А не эта чепуховина…

Кремень стоял, нависая надо мной, тяжело дыша. В его взгляде боролись пьяный кураж и злоба на то, что я ломаю ему отдых. Он уже чувствовал себя королем жизни, а я макал его обратно в помойку реальности. Его рука медленно поползла к карману.

Ситуация балансировала на грани. Ему нужен был только повод. Или толчок.

— А тебе, гнида, какое дело до нас⁈ — Визгливый голос, как бритва, распорол напряженную тишину.

В свару снова влез Штырь — мелкий провокатор.

— Не слушай его, Кремень! Ты чего уши развесил⁈ Он же зубы заговаривает! Треплется, как цыган на ярмарке!

Штырь быстро зыкнул по сторонам, ища поддержки у Сивого, потом снова впился взглядом в пахана.

— Чужой он! Пришлый! Сегодня здесь, завтра — ищи ветра в поле! Ты погляди на него!

Кремень моргнул, сбитый с толку этой пулеметной очередью обвинений. Его пьяный взгляд метнулся от меня к своей шестерке и обратно.