И сделал шаг ко мне. Но я не двинулся, даже зная, что в драке он сломает меня за десять секунд. Мое тело — дохлятина.

Значит, драки и не будет.

Я приподнял подбородок и, глядя поверх плеча Жиги, прокричал в сторону двери, где топтался дежурный дядька:

— Спиридоныч!

В трапезной повисла мертвая тишина. Слышно было, как капает вода из крана. Все замерли, даже Жига застыл на полпути, как будто не веря своим ушам.

В дверях, кряхтя, появился Спиридоныч.

— Чего орешь?

— Жигарев у младшего хлеб отбирает, — спокойно и громко доложил я.

Спиридоныч устало перевел взгляд с меня на Жигу, на плачущего мальца. Он, понятное дело, плевать хотел на наши разборки. Но ему нужен был порядок.

— Опять ты, Жигарев? А ну, отдал мальчонке хлеб и сел на место! Чтоб тихо было!

Лицо Жиги залила багровая краска, кулаки сжались. Но против «дядьки» не попрешь.

— Разошлись все! — пробурчал Спиридоныч и, убедившись, что порядок восстановлен, отвалил.

Как только его шаги стихли, Жига медленно повернулся ко мне. На его лице больше нет было ухмылки. Только ледяная ненависть. Подошел вплотную и прошипел мне прямо в лицо, так, чтобы слышали все вокруг:

— Ты, оказывается, ябеда?

Хм. То-то они застыли, будто привидение увидали. Позвать «дядьку» — это нарушение закона. Стукачество. Да, подзабыл я эти понятия… Впрочем, наплевать.

— Хах, — усмехнулся я. — И это говорит тот, кто у своих, да еще у младших, последний кусок отбирает. Хуже крысы помойной.

Физиономия Жиги исказилась от бешенства.

— Нича. Ночью посчитаемся. Устроим «темную», попомнишь.

Напоследок побуравив меня взглядом, полным обещания боли, он резко развернулся. Свита трусливо посеменила следом.

Неловкую тишину разорвал невысокий востроносый парень. Спица. Закадычный Сенин приятель. Бледный как полотно, он схватил меня за рукав.

— Ты чего творишь⁈ — прошипел прямо в ухо. — Он же калекой тебя сделает!

И потащил меня в наш угол. Следом, озираясь, начали подтягиваться другие. В Сенькиной памяти вспыхнули лица:

Высокий, нескладный Ефим — Грачик.

Коренастый, рыжий — Васян. У него кулачищи как гири.

— Посмотрим, — спокойно ответил я Спице.

От моего равнодушия он, кажется, перепугался еще больше.

— «Посмотрим»? Сенька, ты что, не знаешь, как они «темную» устраивают? Ночью накинут одеяло, чтобы не кричал, и будут месить. Пока кости не захрустят!

— Видал я… — басовито произнес Васян, хмуро глядя в спину удаляющемуся Жиге. — Ты на него глядел, будто он мертвый уже. Но Жига зло помнит. И слово сдержит.

Я кивнул, принимая к сведению. Один враг снаружи, в мастерской. Другой — здесь, внутри. Что ж. Ночная проблема выглядела более актуальной.

С сожалением посмотрел на свой так и не начатый хлеб. Потом нашел взглядом кудрявого Бяшку.

— Эй, шустряк. Давай гвозди свои. Махнемся.

Через несколько минут пришел другой дядька — Ипатыч. С собой притащил Псалтырь. Прозвучала вечерняя молитва — как по мне, слишком долгая — и команда «Отбой!».

Дортуар погрузился в темноту и холод. Окна были распахнуты настежь, и сквозняк гулял между рядами коек, принося запах речной сырости и беды. Вокруг слышалось сонное сопение, покашливание и сонное бормотание.

А я лежал, глядя в темноту и не спал, ожидая.

В потном кулаке были зажаты два ржавых, кривых гвоздя.

И вдруг шорох прорезал ночную тишину.

Они пришли.

Глава 3

Ждать, пока накинут одеяло и начнут месить, превращая в отбивную, а то и делая инвалидом? Это не мой метод.

Бесшумно, как тень, я сполз с койки на ледяной пол. Секунда — сунул под одеяло тощую подушку, чтобы имитировать спящее тело.

И тут же, на брюхе, заскользил под кровать.

Видимость — нулевая. Только слух.

В каждой руке по гвоздю.

Вот они.

Мои глаза уже привыкли к темноте, и я увидел, как четыре тени отделились от угла. Шли босиком, тихо, стараясь не шуметь. Точно знали, что делают. Видимо, не впервой.

Я видел их ступни, шлепающие по доскам. Тени замерли у моей койки.

— Давай, — послышался хриплый шепот.

Они подняли руки, готовясь набросить одеяло на «подушку», и в этот момент стали максимально уязвимы.

Сейчас.

Я ударил не замахиваясь. Коротко и быстро. Целясь в самое уязвимое место — прямо в ступни.

Мой кулак с гвоздем врезался в мягкое. Я почувствовал сопротивление кожи, мышц, и тут же раздался хруст.

— А-а-а-а-ай!

Это был не крик, а поросячий визг.

Я тут же ударил второй рукой. И снова попал.

— Нога! Моя нога!

Послышался грохот. Кто-то из них рухнул на пол.

— Тихо, суки! Заткнитесь! — зашипел Жига, но было поздно.

Визг разорвал ночную тишину. Весь дортуар взорвался сонными воплями, кто-то испуганно взвыл.

В коридоре послышался топот и грозный рев Спиридоныча:

— А ну, что там за чертовщина⁈

Пока Жига в панике пытался заткнуть рты своим шакалам, я рванул гвозди назад. Капли крови попали мне на руки.

Не медля ни секунды, я вытер гвозди о нижнюю, пыльную сторону матраса и сунул в щель в полу.

В тот самый миг, когда Жига пытался оттащить скулящих подельников от моей кровати, я выскользнул из-под нее с противоположной стороны. Прыжок на койку — под одеяло. Сжаться в комок.

Все заняло не больше двух секунд.

Дверь распахнулась, и Спиридоныч ворвался внутрь с раскачивающейся в руках керосиновой лампой. По спальне замелькали косые, ломаные тени.

— Что случилось⁈ — взревел он.

Лампа осветила картину всеобщего хаоса.

Жига, белый как полотно, стоял над двумя корчащимися телами. Его шестерки скулили и зажимали ступни, а вокруг быстро расползались темные, липкие лужи крови.

— Он… он… — один из раненых, тот, что с крысиными глазками, ткнул в меня пальцем. — Это Сенька! Он нас… Порезал чем-то!

Спиридоныч медленно повернулся ко мне.

Я сидел на койке дрожа, адреналин бил так, что и симулировать не пришлось, и хлопал «испуганными» глазами.

— Что?.. — пролепетал я. — Я… я не знаю… спал… А они… А они как закричат…

Жига, поняв, что отпираться бесполезно, пошел в атаку:

— Он, Спиридоныч! Он нам «темную» устроил! Мы просто мимо шли!

«Мимо шли. Втроем. К моей койке. Ага», — мелькнула в голове мысль.

Спиридоныч тоже был не дурак и перевел тяжелый взгляд с Жиги на меня. Потом на кровавый след, который тянулся от моей койки к раненым.

Дядька медленно подошел. Наклонился, поднял лампу.

— А ну, руки покажь.

Я протянул ладони — грязные, в саже и пыли, которую успел собрать под кроватью. Но не в крови.

Спиридоныч посветил под кровать. Пусто. Посветил на пол. Кровь.

— Порезал, говоришь? — устало спросил он у раненого.

— Да! У него нож был! — взвыл тот.

— И где он? — Спиридоныч обвел дортуар взглядом. — Нет ничего.

Он все понял. И уж, конечно, сообразил, кто начал. И чем кончилось. А потому тяжело вздохнул.

Ему нужен был порядок, а не справедливость.

— Так… — протянул дядька. — Этих двоих — в лазарет. С утра немчик придет, посмотрит. Ты, Жигарев, их и потащишь. А ты, — ткнул он пальцем в меня, — Тропарев… в карцер. До утра.

— За что⁈ — пискнул я, идеально играя обиженного.

— За то, что не спишь, когда положено! — рявкнул Спиридоныч. — И без завтрака! А ну, пошел!

Он грубо схватил меня за локоть и вытолкал в коридор, я едва успел схватить одежду. Зато брел впереди него в ледяную «холодную» каморку, едва сдерживая ухмылку.

Карцер и без завтрака.

За две пробитые ноги «шакалов» Жиги?

Дешево отделался. Очень дешево.

Дверь карцера захлопнулась с противным лязгающим звуком. Ключ повернулся в замке.

— Сиди, — донесся усталый голос Спиридоныча. — И остынь.

Шаги удалились. А я остался один в простом каменном чулане под лестницей. Метр на полтора. Вместо мебели — голый пол. Вместо окна — щель под дверью.