Пролог

Я всегда знал, что умру не в своей постели. Но, черт возьми, вид с моей террасы в Рио стоил того, чтобы поспорить с судьбой. Океан, сливающийся с небом, и трущобы-фавелы, карабкающиеся по склонам, как разноцветная плесень.

— … всю Грецию, сука, перевернули, Саныч! Всю! — Голос моего гостя был мягким, почти вкрадчивым, но я-то знал этот «бархат».

Сидя в плетеном кресле, в тени, я смотрел, как Вадим — или Лютый, мерил шагами раскаленную плитку. Двое его «помощников» стояли у входа в дом. Напряженные, потные, в пиджаках, оттопыренных на боках.

— Мы думали, ты на Кипре залег. В олигарха играешь. А ты… — он обвел рукой мою скромную, но хорошо укрепленную виллу. — В фавелы подался. Шеф, когда узнал, даже не поверил.

Я лениво повел плечом.

— А что, плохой вид? Кондиционер работает, кайпиринья холодная.

Лютый криво усмехнулся.

— Ты не юли, Саныч. Мы ж тебя тут не с первого дня нашли. Думали, по-тихому через полицию пробить. Хрен. Пришлось с местными «авторитетами» говорить. С этим… Команда Вермишель… или как их там.

— Команду Вермелью, — поправил я. — Красная Команда. Душевные ребята. Почти как наши, люберецкие, в конце восьмидесятых.

— Вот-вот, — скривился Лютый. — Шеф им столько «зелени» отвалил за информацию, что на эти деньги можно было всю их фавелу купить. А ты, оказывается, тут, под носом сидел. Тебе вообще понравилось, Саныч? Жизнь в трущобах? Обезьяны, самба, вот это всё?

Он явно издевался, пытался выбить меня из равновесия.

— А чего ж не понравиться? — я пожал плечами, делая глоток ледяного коктейля. — Экзотика. Тепло. Фрукты круглый год. Обезьяны, правда, воруют, заразы. Но в остальном — пенсия. Настоящая. Тебе тоже советую, когда-нибудь. Если доживешь.

Он перестал улыбаться.

— Кончай паясничать. А знаешь, где прокололся, Саныч? — он достал сигарету. — Блогер. Какая-то сучка с камерой снимала карнавал. И ты на две секунды попал в кадр. Две. Секунды. Новая программа по распознаванию лиц. У шефа теперь лучшие игрушки.

— Прогресс, — кивнул я. — Страшная штука.

— Так вот, — он глубоко затянулся. — На хрена, Саныч? Ну вот на хрена? Ты же… авторитетом был. Уважаемый человек. Все при тебе. И так слинять? Из-за чего?

Из-за чего…

Я усмехнулся про себя. Он не поймет. Он еще молодой, голодный. А я — старый. И сытый. Вернее — нахлебавшийся по уши.

Я хорошо помнил, как вернулся из Афгана. Молодой, злой, умеющий только убивать. А страна как раз вошла в штопор. Другого пути для амбициозного и местами глупого парня с боевым опытом не было. Я попал в струю. В плохую компанию.

Прошли годы. Я вырос. Поумнел и понял: «уважаемый человек» — это просто мишень, на которую пока не нашли нужную пулю. Меня могли убрать свои, чтобы не делиться. Могли убрать чужие. А могли — и новые «государственники», подчищающие следы.

Я устал!

Сделал паспорта, обналичил часть и свалил. А флешка… О, флешка — это чистая случайность. Мой рефлекс «прихватить то, что плохо лежит». А на ней оказались пароли и счета с офшоров. Не мои. Его. Я даже не знал, что на ней, пока не открыл ее в Каракасе. Это был мой смертный приговор и — золотой билет в одном флаконе.

Я мотался по миру, путал следы и осел здесь. Бразилия. Идеальное дно. Коррупция такая, что за деньги тебе найдут динозавра.

Но было один нюанс, эта вилла, кроме отменного вида на океан, еще была отменной ловушкой, и возможно моей могилой. Идеальной, сделанной на заказ. Местные спецы за хороший гонорар заложили под фундамент, в несущие стены и под эту самую террасу столько взрывчатки, что хватило бы на небольшой квартал.

— Так что, Саныч? — Лютый докурил и бросил бычок на плитку. — Шеф велел спросить. Флешка где? Отдай по-хорошему. Шеф простит. Может быть.

Я медленно перевел на него взгляд.

— Флешка? — я изобразил удивление. — Ах, эта… Так я ее в океан выкинул. Сразу.

— Не верю, — отрезал Лютый.

— А зря, — я вздохнул. — Знаешь, ты прав. Скучно тут стало. Одно и то же. Океан, обезьяны, карнавалы, бразильские жопы… Спасибо, что приехали. Развлекли старика!

Лютый напрягся. Он не был дураком — понял, что я не шучу. И что я его не боюсь.

— Что ты…

— Ты вот спросил, Вадим, нравится ли мне вид. А я отвечу: вид отсюда просто убийственный. Насладись моментом!

Я видел, как его глаза расширились. Понял, значит. Его рука дернулась к кобуре, а «помощники» как по команде рванулись вперед.

Поздно.

Мой большой палец уже лежал на маленькой кнопке пульта.

Без всяких колебаний я нажал.

Я не услышал взрыва. Просто увидел, как мир превращается в слепящий белый свет.

Глава 1

Голова гудела. Будто раскаленный гвоздь вбили точно в висок! Сознание возвращалось рвано, нехотя, цепляясь за гул и обрывки чужих голосов. Холодный пол вытягивал последнее тепло.

— … говорю тебе, не жилец! Прибил ты его, Семён.

— Молчи, дурак. Дышит он. Ничаго, отойдет! Просто поучил малость. Я ж не со зла…

Голоса были мужские, низкие. Один — испуганный, почти паникующий. Второй — злой, но в его злости тоже сквозил страх, только другого толка.

Я где?

Попытка открыть глаза провалилась. Веки будто свинцом налили. Во рту — сухость и пыль. Пахло едко: кислым потом, машинным маслом и горячей металлической стружкой.

— … да какая разница, со зла или нет?

— Да он заготовку-то запорол сопляк! Я ему сколько раз показывал, как сувальду точить! А он…

Чего? Сувальд? Какой, к черту, «сувальд»?

Пытаюсь вспомнить. Последнее, что помню — как нажимал на кнопку. А этих двух хмырей в упор не помню.

— Ты вот что, Семён. Если он до вечера не очнется…

— Я из-за этого щенка на каторгу не пойду. Понял меня?

Голос стал тише, злее.

— И что делать?

— Что-что… Рогожей вон прикроем в углу. А как стемнеет, вытащим да в канаву у моста скинем. Их тут, сирот, десятками мрет. Спросят — скажем, сбежал. Мало ли их бегает? А ты, Федор, подтвердишь. Не пойдешь же ты со мной в Сибирь из-за паршивца?

Пауза. Долгая, тяжелая. Слышно было только, как где-то скрипит приводной ремень.

— Подтвержу…

Щенка. В канаву. Сбежал.

Усилием воли заставил себя разлепить веки. Сначала правый, потом левый. Левый почему-то открылся с трудом и видел как-то плохо, будто через красную пелену. Мир ворвался мутной, расфокусированной картинкой. Пришлось моргнуть несколько раз, восстанавливая резкость.

Картина прояснилась.

Я лежал на боку, на чем-то пыльном и жестком. Вокруг было… помещение. Небольшие окна почти под потолком, сквозь которые косыми столбами, высвечивая миллионы пляшущих в воздухе пылинок, падал солнечный свет. Пахло так же, как и слышалось: масло, металл, кислый угольный дым.

Под потолком тянулся длинный вал, от которого к стоявшим рядами станкам шли приводные ремни. Все очень странное, архаичное.

В десяти шагах от него, возле большого верстака, стояли двое. Они не смотрели на меня — были уверены, что «щенок» в отключке. Тот, что повыше и шире в плечах, зло шипел, тыча пальцем в сторону двери. Второй, сутулый и испуганный, только мотал головой. Они спорили, но уже шепотом. Решали как, а не что.

Что это за клоунада?

Мужики были одеты… странно. Грубые рубахи-косоворотки, жилеты, пахнущие дегтем сапоги. Херня какая-то. Ряженые.

Почему-то вспомнили школьные времена, как нас водили в драмтеатр, на пьесу «Дядя Ваня». Такой же прикид был у актеров.

Где я? Это явно не Бразилия. Слишком дикие тут обезьяны… И точно не госпиталь.

Голова снова пульсанула болью, возвращая к реальности. Я медленно, стараясь не шуметь, повел рукой к затылку. Пальцы нащупали волосы, слипшиеся от чего-то теплого и вязкого. Кровь. Запекшаяся и свежая. Рана саднила.