Наконец, мы добрались до цели. Миновав Ямской торг, увидели берега Обводного канала, поросшие редкими зарослями ивняка.

— Подойдет тебе для вершей-то? — спросил я Спицу.

— А что? Пойдет! — одобрил он.

Тут в нем как будто проснулся скрытый ген деревенского мужика. Он преобразился.

Через пару минут мы добрались до ивняка.

— Не то, — решил он, деловито обламывая ветку и пробуя ее на изгибе. — Ломкая. А вот эта — в самый раз!

Уяснив, какие именно ветки ему нужны, мы принялись за работу, с сочным звуком ломая прутья.

Спица сел на землю, расчистив пятачок для работы. Его длинные пальцы работали быстро и уверенно. Несколько толстых прутов он согнул в обручи — каркас. А потом, взяв тонкую, гибкую лозу, начал оплетать их, формируя тело ловушки. Прут за прутом, крест-накрест. В его руках родилась ловушка, сплетенная из ивовых прутьев.

— Главное — вот!

Он показал нам, как сделать вход. Это должна быть воронка из гибких, заостренных веточек, уходящая внутрь.

Первая верша у Васяна сильно напоминала пьяного ежика. Грачик тоже сплел что-то кривобокое и плоское. Но Спица терпеливо показывал, подправлял. И через час работы перед нами лежали четыре уродливые, но крепкие корзины-ловушки. Еще через час их стало восемь.

С готовыми вершами мы выглядели как племя дикарей, собравшихся на охоту на мамонта. Оставался главный вопрос: куда их пристроить?

— Здесь и кинем, — предложил Спица, указав на мутную, стоячую воду Обводного канала. — Тихо, рыбаков нет.

Я покачал голову. По всем приметам, в этой тухлой канаве можно было поймать саблезубую тифозную палочку, но никак не приличную рыбу.

— Нет, — отрезал я. — Пойдем к большой воде. Где канал в Неву впадает.

Пройдя с полверсты, мы пересекли железную дорогу. Здесь через канал был перекинут тяжелый мост.

— Чугунка, — уважительно произнес Грачик, хотя рельсы, похоже, были стальные.

За дорогой потянулись унылые пакгаузы, сараи, какие-то казармы, у которых о чем-то своем разговаривали бородатые казаки, Затем показалась низкая толстая стена, за которой в сером небе проступали маковки церквей и огромной высоты купол Александро-Невской лавры.

Наконец мы вышли на берег Невы. Пейзаж вокруг был достоин кисти художника, которого только что выгнали из Академии художеств за беспробудное пьянство и лютую меланхолию.

Слева за каналом виднелся островок цивилизации: насколько я помнил, это была сама лавра. А справа, на соседнем берегу канала, раскинулся огромный, закопченный Императорский стеклянный завод. Его похожие на крепостные стены кирпичные корпуса дымили в серое небо десятками труб. Воздух тут был едким, со стойким привкусом дыма и какой-то химозы. Землю под ногами покрывал шлак и осколки битого стекла, которые тускло поблескивали, как драгоценные камни в куче навоза.

Пришлось идти еще метров триста выше по течению от этого гиблого места.

— Ставим здесь, — скомандовал я, когда мы миновали завод, выйдя в место, где мутные воды канала уже не смешивались с чистым течением Невы.

Для приманки ребята вытащили свои ломти черного хлеба и, разломав, затолкали по куску в каждую ловушку. Негусто, но рыбе хватит. И так от себя отрывали.

Первую вершу мы осторожно опустили в воду в самом устье, где создавался небольшой водоворот. Второй конец бечевы Грачик ловко замаскировал, привязав к коряге, торчащей из воды. Вторую ловушку закинули чуть ниже по течению, за россыпью камней. Третью и четвертую пристроили у самого берега, под нависающими подмытыми водными потоками старыми ивами. Остальные поставили еще выше по течению.

Все верши были заложены. Восемь ловушек, не хухры-мухры. Мы отошли и посмотрели на воду. Ничего. Поверхность была такой же серой и бесстрастной. Но мы знали, что там, в течении, наши маленькие, сплетенные из прутьев ловушки уже начали работать.

Дело сделано. Теперь остается только ждать.

Верши решили проверить завтра утром: чем больше ждем, тем больше рыбы поймаем. Опьяненные вольным летним воздухом, мы брели вдоль бесконечной кирпичной стены стекольного завода. Васян шлепал ладонью по карманам, выискивая завалявшуюся крошку, Спица с Грачиком вполголоса обсуждали, сколько рыбы может набиться в вершу, как и где мы ее будем готовить. Впервые за долгое время мы были не забитыми сиротами-воспитанниками, а просто беззаботными пацанами.

Но когда подходили к мосту через канал, наше безмятежное странствие было внезапно прервано. Из-под моста вылезли пятеро оборванных, чумазых подростков.

И они молча перегородили нам дорогу.

Глава 8

Главным у них был жилистый парень лет шестнадцати с жестким, колючим взглядом. От него веяло не дешевой бравадой, а такой закаленной в уличных драках уверенностью, что Жига рядом с ним показался бы напуганным гимназистом. Он был настоящим хозяином дна. А потому начал первым, поигрывая отточенным осколком зеленого бутылочного стекла.

— Тю, смотри-ка, братцы. Какого ляда алешки приютские на нашей земле забыли? — хриплым, прокуренным голосом проскрипел он. — Вы кто такие, что тут ошиваетесь? Чего ищете?

Я окинул их оценивающим взглядом.

Одетые в немыслимое рванье, чумазые, загорелые до черноты, держались они с хищной уверенностью. Что за город — шагу нельзя ступить, чтобы не встрять в историю.

Васян же тут вышел вперед.

— А ты купил эту землю, что ли⁈ — с угрозой спросил он, сжимая кулаки. Спица и Грачик растерянно переглянулись.

Босяки, напротив, оскалились и полезли за пазухи. Воздух наэлектризовался до предела. Казалось, еще слово — и начнется драка, в которой мы проиграем. Нас меньше, Спица и Грачик явно слабее этих лбов.

Надо срочно разруливать!

— Стоять!

Я шагнул вперед, положив Васяну руку на плечо, задвигая его назад. Затем обернулся к вожаку.

— Слышь, тормози. Ты чего зря стекло вынул? Мы здесь не затем, чтоб ссориться.

Парень, выглядевший главным, на мгновение опешил. Тут же из-за его спины вылез какой-то низенький, но плотный хмыреныш со злыми глазами.

— А ты на кой лепишь, стрелок приютский? — заверещал он, опасно покручивая перед моим носом куском тряпки, в которую, видно, был обернут камень. — Какой еще «ссориться»? Да пошел ты, срань казенная! Кремень, не слушай этих. Давай им бока намнем и накидалища сымем!

— А ты куда лезешь? — тут же обрушился я на наглого коротышку, повышая голос. — Куда поперед старшого лезешь? Я не с тобой, а с человеком говорю! Отлезь, гнида!

Кремень на мгновение опешил: не ожидал, что я буду так дерзко осаживать его приятеля, и я тут же посмотрел на него.

— Тебя как звать-то? — спросил, спокойно глядя ему прямо в глаза. — Кремень, что ли? Слыхал, как твой подручный тявкнул.

Тот угрюмо набычился, но стекло опустил чуть ниже.

— Ну, Кремень. А ты кто такой будешь?

Я поморщился, вспоминая, как меня окрестила Даша, а за ней и Грачик. Не нравилось мне это слово, но здесь, на улице, оно звучало как надо.

— Пришлым зови, — криво усмехнулся я.

— Пришлый, значит… — протянул он. — А тебе что за дело, Пришлый?

— А мне есть дело, Кремень, — так же ровно ответил я. — Мы тут с тобой как люди гуторим, а твой встревает… Нехорошо. Особенно этот шкет борзый. — И я кивнул на говнюка с самодельным кистенем.

Кремень зыркнул на мелкого. Он и сам понимал: в разговор вожаков лезть — это авторитет подрывать.

— Тут, конечно, твое дело, Кремень, но у деловых так не положено, чтоб бакла[1] поперек слово вставлял!

Парень изучающе уставился на меня колючими глазами. Не знаю, каким шестым чувством, но я понял, что хожу по краю. Мой язык был смесью современного жаргона и того, чего я успел нахвататься здесь.

— Странный ты, паря, — наконец процедил он. — Бармишь[2] вроде складно, но чудно. Не поймешь, кто ты такой есть!

Я чертыхнулся про себя. Точно. Другая эпоха. Мой современный жаргон здесь звучит так себе. Пришлось перестраиваться на ходу, искать слова попроще, местные.