Штырь понял, что попал в точку, и плеснул в огонь керосина. Он наклонился к самому уху пахана, зашептал громко, захлебываясь слюной:

— Он же специально деньги при себе держит. Проснемся, ни денег, ни его!

В мутных глазах Кремня качнулась стрелка весов — от пьяной обиды к черной, липкой паранойе.

— Точно, братцы… — прохрипел он, краснея до корней волос. — Так он и задумал!

Мысль о том, что его обманут, ударила по самолюбию сильнее водки. Подозрение — вечный спутник босяка — подняло голову. Ему вдруг стало кристально ясно: у него отбирают не просто гулянку. У него крадут «законную» добычу.

— Ты это… — Кремень медленно выпрямился, и рука его снова нырнула в карман, нащупывая холодную сталь. — Ты меня за дурака держишь, Пришлый?

Сивый перестал жевать, переводя взгляд с меня на Кремня.

Не тратя время на оправдания, я резко, без замаха, с грохотом опустил ладонь на затылок Штыря, буквально впечатывая его в стол.

— Пасть захлопни, — рявкнул я, перекрывая вой механической музыки. — Еще раз гавкнешь — зубы выплюнешь.

Затем медленно поднялся, смотря только на Кремня. Глаза в глаза. Жестко. Не отводя взгляда.

— Ты этого слушать будешь, атаман? — пренебрежительно кивнул на сжавшегося Штыря. — Балаболку эту завистливую? Ну давай, слушай. Только сначала давай посчитаем!

Поднял руку перед его лицом и начал демонстративно, по одному, загибать пальцы. Каждый жест — как удар молотком, вбивающий истину в его хмельную башку.

— Я сказал, что соль принесу? И что? Принес?

Кремень молчал, тяжело сопя, но взгляда не отводил.

— Принес, — сам ответил я за него, рубя воздух ладонью. — Я сказал, что рыба будет? Будет у нас ужин царский? Мы сейчас, Кремень, объедки жрем или мясо с пирогами?

— Мясо… — буркнул Сивый с набитым ртом. — Знатное мясо…

— Вон серебро лежит. — Я ткнул пальцем в горку монет, которую Кремень так боялся потерять. — Я сказал, что свинец в деньги превратим? Сделали?

Подавшись вперед, я приблизил свое лицо к красной физиономии пахана, заглядывая ему прямо в глаза.

— Три раза я слово дал — и три раза сделал. А этот, — ткнул пальцем в сторону Штыря, даже не глядя на него, словно на пустое место, — что делает? Кроме того, что воняет, скулит и смуту наводит?

Штырь попытался было вякнуть, открыть рот для нового навета, но я зыркнул на него так, что он поперхнулся воздухом.

— Хоть копейку он положил? — продолжил я, не отпуская взгляда пахана. — Хоть корку хлеба добыл? Нет. Только языком мелет. Я дело делаю, а он — воздух портит.

Кремень перевел мутный взгляд со Штыря на меня. Потом на серебро. Потом снова на Штыря, который теперь выглядел не «борцом за правду», а побитой шавкой.

— Вот я сейчас пошлю вас едрене фене, да и уйду. И чем вы жить-то будете? Как прежде, у Лавры побираться да по базарам булки тырить? Добро. Не вопрос. Только ты смекни, сколько те булки стоят. А на паперти, сам знаешь, таким лбам, как ты, не подают!

В голове пахана скрипели шестеренки. Алкогольная пелена боролась с уличной сметкой. Но факты — вещь упрямая. Сытое брюхо и блеск монет перевешивали любые слова.

— Что тебя ждет-то, подумай! Погоришь ты, паря, на каком-нибудь гопе, и отправят тебя в Сибирь по этапу, к генералу Топтыгину в гости.

Рука Кремня медленно покинула карман. Пустая. Без «розочки».

— Дело говоришь… — выдавил он наконец, и злость в его глазах сменилась чем-то вроде угрюмого уважения. — Правильный ты, Пришлый.

Раунд остался за мной. Теперь нужно было закрепить успех.

И, выждав паузу, я продолжил:

— Так вот, огольцы. Свинец — это так, семечки. Гроши на поддержание штанов. У меня на примете есть дело жирное. По-настоящему жирное.

Глаза Штыря загорелись алчным блеском, но рот он раскрыть не посмел — мой урок был усвоен. Кремень же нахмурился, пытаясь переварить услышанное.

— Где? — спросил он отрывисто.

— Не сейчас. — Я покачал головой, остужая его пыл. — Там с наскока не возьмешь, только шею свернешь. Или в «дядин дом» загремишь. Там, братцы, подход нужен. Умный.

Вновь я начал загибать пальцы, но уже не для счета собственных заслуг, а этапами выстраивая план.

— Первое: инструмент. Голыми граблюхами мы там ничего не сделаем. Второе: подготовка. Мне нужно время, чтобы все разведать, ходы-выходы проверить. Может, неделя уйдет, может, полторы.

— Неделя⁈ — возмущенно выдохнул Кремень. — Ты чего, Пришлый? Мы неделю лапу сосать будем, как «стрелки» у паперти?

— Вот! — Я хлопнул ладонью по кучке серебра, накрывая ее, как коршун. — Вот поэтому нам и нужны эти деньги. Не на пропой. Можно, конечно, по-тихому еще свинца нарыть, только аккуратно. Но запас карман не тянет.

Я обвел взглядом их лица, останавливаясь на каждом.

— Потому покупаем крупу, хлеб, масло, солонину — все, что лежит долго. Забиваем тайник под завязку. Зачем?

Вопрос повис в воздухе, перекрывая шум трактира.

— А затем, — ответил я сам себе, жестко чеканя слова. — Чтобы мы эту неделю не бегали по городу с высунутыми языками и голодными глазами, выискивая, где бы корку раздобыть.

И я многозначительно посмотрел на Сивого. Тот слушал, открыв рот. Для него, вечно недоедающего здоровяка, перспектива иметь гарантированный запас еды на неделю звучала куда слаще, чем любые обещания пьянки.

— Будем сытые, спокойные. Подготовимся, инструмент справим. И когда время придет — сделаем дело чисто и красиво. Станем «деловыми», а не швалью подзаборной.

Сивый первым не выдержал. Он шумно сглотнул, представив мешок еды в личном пользовании.

— Дело говорит, — прогудел он басом, и его поддержка сейчас стоила дороже золота. — Жито — оно надо… А водка — что? Выпил — и нету, только башка трещит. А сухари — они надежные.

Кремень перевел взгляд с Сивого на меня. Потом на деньги под моей ладонью. В его голове шла тяжкая борьба: привычка жить одним днем сцепилась с жадностью к будущему богатству.

Но логика — вещь упрямая. Особенно когда она обещает не просто еду, а «жирную тему».

— Смотри, Пришлый… — прохрипел он наконец, и я понял: перелом случился.

Он с размаху ударил кулаком по столу, но уже не со злобой, а ставя жирную точку.

— Лады! Твоя взяла. Берем харч.

— Заметано, — кивнул я, убирая руку с денег, но тут же сгребая их в кулак, не давая никому передумать.

Пьяный кураж угас, раздавленный тяжелой плитой здравого смысла… Вот только злость их никуда не делась. И от нее надо было избавиться.

Им нужна была «маленькая победа». Прямо сейчас. Кровь и деньги — лучший цемент для такой публики.

Я глянул на темные часы с кукушкой над стойкой буфетчика. Начало восьмого. Самое время.

— А чтобы вы не думали, что я вас веселья лишаю… — хищно усмехнулся, понижая голос. — Есть маза прямо сейчас удачу за хвост подержать. И кулаки заодно почесать!

— Чего там? — Кремень моментально подался вперед, хищно раздувая ноздри. Глаза его блеснули, как у гончей, почуявшей лису.

— Жига. Знаешь такого?

— Слыхал, — пренебрежительно сплюнул Пахан. — Алешка приютский.

— Вот этот фраер сейчас с деньгами пойдет. Мастеру за водкой бегает как раз в это время. Рубль, а то и два хозяйских при нем. Идет один, важный.

В глазах Сивого вспыхнул нехороший, темный огонек. Штырь заерзал на стуле.

— Веди! — рявкнул Кремень, поднимаясь.

Лицо его просветлело. Никаких сложностей, только сила и добыча.

Мы вышли из душного кабака.

— Не отставать, — бросил я через плечо. — И не базланить.

Мы свернули в Свечной переулок. Темные подворотни, глухие стены доходных домов — мазурикам здесь раздолье.

— В общем так, — остановился я у арки, ведущей в глухой двор-колодец. Тень здесь была густой, как деготь. — Кремень, ты встаешь здесь, за выступом. Вжимаешься в кирпич, чтоб даже крыса не увидела.

Атаман молча кивнул, занимая позицию.

— Штырь, — глянул я на мелкого. Тот дрожал — то ли от холода, то ли от азарта. — Твоя задача — отрезать отход. И смотри мне. Если появится кто, фараон или гаврила, свисти. Понял?