Мне стало не по себе от расписанных перспектив, и я просто не знал, что на это сказать. Грозный Владыка Севера тоже молчал. Впервые я видел его по-настоящему растерявшимся. Даже воздух в комнате будто стал тяжелее.

Пока мы обдумывали и пытались как-то осознать услышанное, достопочтенный Згал повторил свой совет:

— Убейте мальчика. Никакая потенциальная выгода от использования огневеста не перевесит того вреда, который он может нанести, если однажды у него помутнеет рассудок.

— А с чего вдруг он должен мутнеть? — возмутился я. — Добран — нормальный, адекватный мальчишка.

— Рассудок — слабое место у очень сильных чаровников, — спокойно ответил Згал. — Почти всё руководство Братства Истинного огня, все Старшие братья — безумцы. Каждый со своей формой помешательства, но нормальных среди них почти нет. А может, вообще нет. К тому же известен далеко не один случай, когда огневесты творили жуткие вещи, лишившись разума. Но огневест огневесту рознь. Иные просто в силу своего дара не обладают разрушительными или опасными навыками, а вот тронувшийся умом или просто озлобившийся по какой-то причине огневест-зверослов — это едва ли не самый жуткий и опасный тип чаровника-безумца, это худший из всех возможных вариантов.

Самое паршивое, что слова Згала звучали не как предостережение о возможных проблемах, а как точный диагноз, поставленный Добрану на основании многолетних наблюдений за огневестами и сильнейшими огневиками. И это пугало больше всего.

— Хорошо, — согласился я. — Тронуться умом в теории при таких нагрузках немудрено. Но я сказал, в теории, потому как, я уверен, что само окружение здесь играет большую роль. Но с чего вдруг он должен озлобиться? Добран исключительно добрый мальчик.

Згал пожал плечами и опять совершенно спокойно, без какого-либо негатива в голосе ответил:

— Да с чего угодно. На почве защиты животных, например. Увидит, что кто-то собаку ударил, и взбесится. Или какой-нибудь крестьянин крыс потравит в своём амбаре, а огневесту этих крыс жалко станет, и он решит отомстить — убьёт в ответ крестьянина. Причём со всей семьёй, ведь тот крыс тоже всех потравил — с крысятами. Или решит отомстить за заколотого кабанчика. Вариантов озлобиться у зверослова множество. Кстати, он у вас мясо ещё ест?

Чаровник посмотрел на меня, а я не знал, что ему ответить. Этот вопрос застал меня врасплох, но не потому, что звучал странно, а потому что… я не мог вспомнить.

— В горах совсем недавно ел. Потом вроде тоже. Но в последние дни мы питались раздельно, поэтому точно сказать не могу, — признался я.

Згал кивнул и сказал:

— Следите за этим, если решите сразу не убивать. Как прекратит есть мясо, это будет первый дурной знак.

И мне снова стало жутко — от мысли, что рацион Добрана теперь может стать индикатором судьбы Девятикняжья. Дичь какая-то, но с другой стороны, выглядело всё очень даже логично. И от этого ещё более страшно. Николай, судя по его озадаченному виду, тоже пока ещё не до конца смог принять услышанное и сформировать к этому своё отношение.

— Благодарю тебя, достопочтенный Згал и за помощь, и за откровенность, — сказал он. — Думаю, будет лишним говорить, что никто не должен знать о том, что ты смотрел мальчика. И уж тем более, о том, что ты увидел в нём.

— Конечно, Владыка, — ответил чаровник. — Никто не узнает о том, что здесь сегодня происходило. Можешь быть в этом уверен. И в свою очередь разреши поблагодарить тебя за то, что позволяешь мне и моим братьям заниматься любимым делом.

После этих слов достопочтенный Згал поклонился Владыке Севера в пояс и как будто, ещё раз прокрутив в уме весь риск и холодно взвесив возможные последствия, он тихо добавил:

— Убей мальчика, Владыка. Риск не оправдан. Что угодно может случиться, если такого уровня зверослов потеряет контроль над собой и своим разумом. Или, что намного хуже, если он попадёт в руки Старших братьев.

— Надеюсь, в руки Старших братьев он не попадёт, — сказал Николай. — Об этом я уж смогу позаботиться. Но над тем, что ты сказал, нам кончено, придётся задуматься.

— Нечего тут думать, Владыка, — уверенно произнёс чаровник. — Убей мальчика.

— Я подумаю над этим, — пообещал Николай, после чего мы попрощались с достопочтенным Згалом и ушли.

Выйдя на улицу, какое-то время мы просто молча стояли, переваривая полученную информацию. Всё, что сказал Згал, не укладывалось в голове. Убить Добрана? Убить мальчишку просто из-за того, что он когда-нибудь может стать опасным? Для меня, человека двадцать первого века, это была дикость, но в парадигме этого мира чаровник действовал вполне логично: зачем рисковать, если можно не рисковать?

Оставалось теперь понять, какого мира было больше в Николае: нашего с ним или уже этого? И похоже, от этого зависела судьба Добрана, как бы дико это ни звучало. Надо было обсудить с Николаем сложившуюся ситуацию, но я не знал, с чего начать разговор. И что вообще говорить? Какие доводы привести в пользу того, что не надо убивать Добрана, кроме того, что он ребёнок и Згал может ошибаться? Так себе доводы, если Владыка Севера уже мыслил категориями этого мира.

Разве что стоило сыграть на том, что такой сильный чаровник нужен самим. Особенно в свете возможной войны с чёрными альвами, вестником нашествия которых Добран вполне мог являться. А если он вестник нашествия этой жуткой орды из другого мира, то по логике он же должен стать и оружием против них. По крайней мере, можно было попробовать надавить на это.

Главное, чтобы Добран теперь не чудил и ничего экстраординарного не вытворял. И продолжал есть мясо. Я ещё раз попытался вспомнить, когда он ел его в последний раз, но вспомнить не смог. Зато в памяти тут же всплыли его утренние слова о грусти собак и жалобы на то, что с ними на псарне плохо обращаются. И недовольство, что Желтку не дают нормально побегать. Утром я вообще пропустил это всё мимо ушей, но теперь эти слова воспринимались иначе.

Да уж, показали, называется, мальчика специалисту, чтобы не переживать. Теперь придётся переживать в десять раз больше. Если не в сто. Но с другой стороны, лучше такие вещи знать. Хотя, конечно, пока не знал, было спокойнее. А теперь вот думай постоянно. И следи: не перестал ли Добран есть мясо.

Мы вышли на улицу, отошли немного от крыльца и остановились у края выложенной камнем дорожки. Слова огневика всё ещё стояли в ушах, всё услышанное было слишком тяжёлым, чтобы сразу уложиться в голове. Стояли молча, каждый переваривал полученную информацию, и лишь через некоторое время Николай спросил:

— Ну и что ты на это скажешь?

— Я до такой степени охренел, что мне сейчас и сказать нечего, — признался я. — Но очень надеюсь, что ты ко всему услышанному подойдёшь критически.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты же не собираешься убивать Добрана? — спросил я прямо.

— Пока нет.

— Пока?

Владыка Севера покачал головой, вздохнул и ответил:

— Вовка, не задавай вопросы, на которые не хочешь слышать ответы.

— Но я хочу услышать ответ конкретно на этот вопрос. Что значит — пока?

Николай снова вздохнул и не спеша, будто взвешивая каждое слово, произнёс:

— Это значит, что пока ему одиннадцать лет, и он играет с гусаком, убивать его я не собираюсь. Я всё же не такой злодей, каким меня любят представлять. А дальше… посмотрим по мере взросления мальчишки. В любом случае за один день он не получит и не натренирует навык, которым можно жителей целых городов в зверей превращать. Время будет, чтобы его остановить. Просто следить надо.

В целом ответ меня устроил, если, конечно, Владыка Севера меня не обманывал.

— Будем следить, — пообещал я. — Но навык сам по себе жуткий.

— Жуткий, — согласился Николай. — Я даже не слыхал раньше, что подобное вообще возможно.

Он на секунду задумался, а потом добавил:

— И нужно спросить у слуг, что приносят ему еду: ест ли он мясо.