— Если ты не найдёшь справедливость, то я буду вынуждена найти её сама, — говорит Айгуль. — И справедливость, которую я найду, будет названа мщением. И мщение будет названо правом. И право будет названо войной. И война будет названа необходимостью.

Образ Айгуль начинает рассеиваться. Но перед тем, как исчезнуть, она говорит:

— Один день у тебя есть. Один день, чтобы найти третий путь. Если нет — я приду. И огонь будет справедливостью.

Видение рассеивается в дыме и пепле.

Елена видит другую Москву.

Холодную. Белую. Мёртвую.

Город полностью закован льдом. Не снегом. Льдом. Льдом такой прозрачности, что Елена может видеть сквозь него каждый камень, каждый кирпич, каждую жизнь, которая была заморожена, как муха в смоле.

На улицах Москвы — люди. Но они не люди. Они статуи. Люди, остановленные посередине жизни, в самый неожиданный момент, когда они живы, но не живы.

Мать держит ребёнка в объятиях. Её лицо выражает что-то между любовью и ужасом. Ребёнок смеётся — вечный смех. Или это был крик? Невозможно понять через лёд.

Мужчина бежит. Его ноги застыли в позе бега, но он никогда не дошёл до цели. Его руки вытянуты вперёд, к чему-то, что он теперь никогда не достанет.

Женщина стоит и ждёт. Ждала. Будет ждать вечность. Её глаза смотрят вверх, в небо, в надежде увидеть солнце. Но солнце не светит в этой Москве. Светит только лёд.

На Кремле, на льдистом троне, сидит Ксения.

Её лицо совершенно. Как маска. Как фарфоровая статуя королевы. Её глаза закрыты, как если бы она спала. В руках она держит Скипетр. Или Скипетр держит её.

Эта Ксения — это не королева, которая боится хаоса. Это идея Ксении, воплощённая в лёд, идея порядка, которая была реализована в полной мере, во всей её совершенной, мёртвой красоте.

И над ней, возвышаясь на ледяном чёрном троне, парит другая фигура.

Это Елена. Но это не Елена, какой она есть. Это Елена, которая выбрала порядок. Корона из ледяных шипов. Платье из кристаллов снега. Глаза — холодные, как ледяной свет, как смерть, как ничто.

Эта Елена кладёт руку на лоб Ксении. Её рука не теплая. Она становится ещё более холодной, добавляя слой льда к тому ледяному саркофагу, в котором была заточена королева.

И из рта этой Елены идут слова, но её губы не движутся:

— Я выбрала, — говорит она. — Я выбрала порядок. Я выбрала лёд. Я выбрала холод, который держит миллионы в плену справедливости, которую они никогда не попросят. Потому что справедливость требует хлопот. Порядок проще.

Эта Елена начинает плакать. Её слёзы замерзают в воздухе, становясь маленькими кристаллами, которые падают на землю и добавляют ещё один слой льда к уже холодному миру.

Другая фигура появляется из льда. Это Айгуль. Но это не огонь. Это замёрзшая Айгуль, статуя Айгуль, женщина, которая пришла просить справедливости и получила лёд вместо ответа.

Айгуль-ледяная статуя смотрит на Елену во сне смерти.

— Ты победила, — говорит она, но её голос не звучит. Это просто мысль, которая Елена слышит в своей голове. — Ты победила огонь. Ты подчинила его холоду. Ты заморозила его. Теперь юг мёртв, а ты… ты живёшь в красивом ледяном дворце, где никто не кричит, потому что никто не может кричать, потому что все замёрзли, остановились в том моменте, когда поняли, что надежда не придёт.

Замёрзшая Айгуль протягивает ледяную руку к Елене.

— Мы вместе теперь, — говорит она. — Я и ты. Статуя и королева. Две женщины, которые выбрали разные пути и обе оказались в плену холода. Мой плен — это смерть. Твой плен — это бессмертие. Кто из нас несчастнее?

Видение начинает разрушаться. Но не быстро. Медленно, как крошится лёд, как тает снег, как исчезает жизнь из мёртвого города.

И наконец — третье видение.

Москва не горит. Москва не спит. Москва дышит.

Город живой. Но живой не так, как она живёт в реальности, где жизнь и смерть — это две стороны одной медали. Здесь жизнь и смерть — это две ноты одной симфонии, две части одного танца.

Снег падает, но он не холодный. Он падает, потому что это его природа, потому что это красиво, потому что это жизнь, а не проклятие.

На улицах — люди. Люди, которые живут, работают, любят, борются. Лицо матери радостно, но есть печаль в уголках её рта, потому что она помнит потери. Лицо мужчины спокойно, потому что он достиг того, к чему стремился. Смех детей раздаётся, потому что они живы, потому что они верят в будущее.

На площади перед Кремлём нет ни огня, ни льда. На площади — люди. Тысячи людей, русских и кочевников вместе, которые строят что-то новое. Они кладут камень на камень. Они поют. Они плачут, потому что помнят боль прошлого, но они делают это вместе, русские и кочевники, вместе.

Кремль изменился. Он больше не крепость льда. Он больше не угроза. Это просто город, красивый город, город, где люди живут, где магия течёт естественно, как вода течёт в реке.

На вершине Кремля горит огонь. Но не огонь в буквальном смысле. Это свет. Свет, который не горячий и не холодный. Свет, который просто есть, потому что миру нужен свет, чтобы видеть.

И в центре света — две женщины.

Елена и Айгуль. Они стоят рядом, держась за руки. Их платья — одно серебристое, другое золотистое — где они соединяются, создают третий цвет, цвет, который был невозможен, но который существует.

Рядом с ними — Данила. Его лицо спокойно, его раны исцелены, его сердце живо. Он смотрит на Елену, и в его глазах — не благодарность, а уважение.

Рядом с ними — Буран. Но теперь он не ворон. Он превратился в человека. Молодой человек, красивый, живой, свободный от проклятия.

И над ними — Ксения. Но она больше не на троне. Она стоит рядом с Еленой, рядом с Айгуль. Её лицо изменилось. На нём есть печаль, но есть и надежда.

— Я понимаю теперь, — говорит Ксения, и её голос звучит как обычный голос королевы, но без холода, без страха, но с честностью. — Я думала, что мой долг — сохранить порядок, не важно какой ценой. Я думала, что справедливость — это роскошь, которую мы не можем себе позволить, пока держимся за хаос.

Ксения делает шаг вперёд.

— Но порядок без справедливости — это не порядок. Это тюрьма. И я была её тюремщицей.

Морена, богиня, что была заточена в Скипетре, выходит из света. Она огромна. Она ужасна. Она прекрасна. На её лице — не гнев. На её лице — мудрость.

— Вы выбрали, — говорит Морена, и её голос — это голос самой земли, голос, который раздаётся везде и нигде, голос, который слышат все, которые готовы слушать. — Вы выбрали не лёд и не огонь. Вы выбрали баланс. Вы выбрали путь, который требует постоянного внимания, постоянного выбора, постоянного движения между двумя крайностями, никогда не падая ни в одну из них.

Морена протягивает руку к центру площади. Там появляется Скипетр. Но это больше не кристалл, заточённый в цепях. Это живой кристалл, который светит собственным светом, который пульсирует жизнью.

— Теперь, — говорит Морена, — Скипетр свободен. Не потому, что я его освободила. Потому что вы выбрали путь, при котором он может быть свободным. Путь, при котором магия может течь естественно, потому что её больше не нужно держать в цепях, не нужно бояться, не нужно контролировать через страх.

И вот происходит нечто магическое.

Скипетр начинает светиться ярче. Свет распространяется по земле, как вода, как огонь, как ветер. Свет достигает каждого человека в Кремле, в Москве, в степях. И везде, где этот свет касается, люди пробуждаются.

Те, кто был заморожен, пробуждаются. Те, кто был недоверчив, начинают верить. Те, кто был в отчаянии, начинают надеяться.

И это не волшебство в смысле чудо. Это волшебство в смысле простой правды. Правды, что когда люди перестают видеть друг друга врагами и начинают видеть друг в друге людей, всё меняется.

Елена и Айгуль обращаются к друг другу.

Они встречаются взглядом. В их глазах — признание. Признание того, что они прошли через боль, через страх, через предательство и выбрали друг друга вместо того, чтобы выбрать ненависть.