Сам же Делагари склонился к истоптанному знамени.

Злость переполняла его. Какого цвета это полотно было — сказать сложно, оно было залито кровью, замазано грязью. Вероятно, оно когда-то было синим. Рядом с ним валялось несколько истыканных стрелами бойцов. Все они были мертвы. Один так и не разжал руку, не выпустил древко. Рухнул вместе с ним.

Оперение торчало прямо из его лица, залитого кровью.

Якоб разжал остывающие пальцы. Покрепче схватился и вскинул этот стяг. Смотрите все! Мы здесь! Наемники взяли редут! Вперед трусы и предатели! Вперед московские полки! Покажите, наконец себя! Сколько можно нам, наемникам проливать за вас кровь.

Это же ваш царь! Где ваша честь⁈

Я смотрел во все глаза и видел, как на бруствер первой линии выходят ровные шеренги мушкетеров. Они вскидывали свои аркебузы. По ним тут же начали палить те, кто стоял с моей стороны. Но далеко не все они еще перезарядились. Грянул залп, люди падали. Первая шеренга, стараясь держать строй, двинулась вперед, перезаряжая на ходу. Вторая вышла еще для одного выстрела.

С нашей стороны залп выдался уже более организованным. Шведы падали, строй их поражался, но они ответили. Начали перезаряжаться.

А там внизу между валами творилось настоящее безумие. Все, кто остался в живых сейчас бились в отчаянной рукопашной и пытались просто выжить и убить всех врагов, что рядом. Противник отступал, бежал. Казалось, они понимали, что все, для них все кончено. Мои люди давили их, рвались вперед, но получалось так, что все это превратилось в настоящий хаос.

Конные бездоспешные рейтары, частично увязшие в бою, копейщики, бывшие пикинеры в кирасах, мушкетеры, казаки, кто-то с саблей, кто-то с аркебузой, кто-то со шпагой.

Все бились в этой мешанине на небольшом пятачке земли.

И тут я увидел, как за спиной вышедших на позиции двух с лишним сотен шведов поднимается рваное, истоптанное и грязное знамя. Солдат, да нет офицер или даже полковник, а может… Может сам Якуб Понтус Делагарди сейчас пытался показать всему войску Шуйского, что они не разгромлены.

Они взяли верх и этот острог их.

Плохо, чертовски плохо.

— Нет стрел, господарь. — Абдулла повторил это более злобно. Он прямо сетовал на то, что не может пристрелить знаменосца. — Я принесу его голова тебе.

Он толкнул коня пятками и помчался чуть в сторону, огибая редут. Хотел пройти мимо отступающих и прикрытых дымом мушкетеров, что там отходили от наших позиций и этой мешаниной между двумя валами, где развернулась кровавая бойня.

— Куда! — Процедил я сквозь зубы, но понимал, что в целом он действует верно. Хотя и слишком самонадеянно.

Прошла секунда. В паре метров от меня стоял, подергивая ушами и, нервничая, конь Якова. Это шанс, действительно шанс захватить шведского генерала.

Я взлетел в седло.

— За мной! — Заорал что есть сил. — За мной!

Перестроившиеся, оставшиеся здесь примерно полторы сотни аркебузиров, что не влетели в рукопашную схватку за редут, подтянулись. Они уже перезарядили свои аркебузы и, возможно, пистолеты. Еще три сотни сейчас били издали отступающих пикинеров, перестреливались с прикрывающими их с фланга шведскими мушкетерами. Вся эта компания отступала.

А здесь, у этого укрепления началась какая-то невероятная рубка. За каждую пядь земли.

Если это сам Якоб — это будет невероятное приобретение.

— За мной! — Я взмахнул саблей, призывая бойцов идти в обход, не вслед за татарином. Черт бы побрал этого лихого вояку, а с другой стороны, где ранее был строй пикинеров.

Богдан был тут как тут. Тоже в седле, помятый, но воодушевленный.

— Берем офицера, или генерала? Господарь. — Он криво улыбнулся.

Спиной я ощутил злобный взгляд Якова, который говорил. Ну куда ты… господарь! Без тебя уже побеждаем! Поберегись.

Боевые порядки московского войска.

Делагарди с холодной яростью и гневом неутомимо размахивал знаменем.

С полотна летела грязь, брызги крови, но шведу было плевать. Сам факт должны увидеть союзники, должны наконец-то начать действовать. Сколько можно стоять и смотреть? Наемники за это время приняли на себя весь удар, сделали самую тяжелую работу, почти что выдавили войска самозванца из редутов. Не хватило самой малости, последнего усилия. Нанесенные потери и яростное сопротивление лишило мотивации сражаться.

Не хватило еще кое чего важного, а именно того, что проклятый Дмитрий Шуйский не ударил своей конницей и не обозначил серьезных намерений.

Ни слева, ни справа московское воинство не предпринимало ровным счетом ничего. Ни одного выстрела! Ни единой попытки!

Слабая надежда на то, что стрельцы и те части, что находились с ними на левом фланге, начнут атаку — провалилась. Этих можно было понять. Странно атаковать пехотой на конницу, имеющую преимущество в маневре и ударной силе.

Но Шуйский!

У него есть боярские сотни, крепкая, почти латная кавалерия, так какого дьявола!

Якоб в бешенстве продолжал размахивать знаменем, закусив губу. Мушкетеры, что сопровождали его, вступили в бой. Часть перезаряжалась, а примерно половина уже бились врукопашную за обладание редутом.

Где-то там между двумя валами. В настоящей мясорубке.

Вокруг самого шведа остались только его личные телохранители, его тени. Он привык не заметать их, но, конечно же, они всегда были рядом. Вестовых он разослал, мальчишки должны сообщить в штаб о том, что наемники вгрызлись в редут и пора бы уже. Дьявол! Пора! Действовать!

Где ты, Шуйский⁈ Ударь!

Две линии обороны разделяло всего несколько десятков алнов. Полсотни или чуть больше. Там на той стороне концентрировалась русская стрелковая конница. А за спиной и по правую руку шведа еще не дрогнули, не побежали мушкетеры, которые вели огневой бой с казаками.

Слева отступали остатки наемной роты, принявшие участие в штурме и достигшие успеха. Они прикрывали укрепление от атаки бронной конницы самозванца, что вышла на позицию для удара, но не торопилась лезть на хоть и сильно поредевший, но все еще опасный строй пик.

Они отходили, фланг оголялся.

Наемники, дьявол их забери, пятились.

Делагарди, работая прапорщиком, всматривался на другую сторону редута. То, что творилось внизу, его мало интересовало. Там шла резня, он знал это. Бессмысленный и беспощадный, лишенный всякой рыцарской чести и достоинства ближний бой — свалка. Нет формаций, нет лихих атак, тактики, стратегии, построений, перестрелки, порядков.

Просто люди, доведенные злостью до безумия, пытаются выжить и убить тех, кто жаждет убить их.

Но там, с иной стороны, напротив, был тоже оплот порядка.

Одинокий всадник взлетел в седло. Понесся, огибая по правую руку, через перестрелку мушкетеров к первой линии, к нему — Делагарди был в этом уверен. Безумец. Можно даже и не думать о том, что он доберется.

А вот второй. Якоб готов был биться об заклад, что это тот самый проклятый Игорь. Он тоже готов был нестись в атаку, выкрикнул призывный клич и, потрясая клинком, повел отряд в бой, огибая редут.

На него!

Столь малое расстояние — это считаные секунды. Якоб впервые за долгое время, с того момента, когда он противостоял Жолкевскому в Ливонии, почувствовал страх. Опасность за свою жизнь, свое будущее. Там в бою против ляхов он оказался ранен, попал в плен. В неволю к благородным панам и они обошлись с ним довольно хорошо. Посчитали его равным себе, паном. Благородным человеком.

Холодный пот выступил на спине Якоба.

Но здесь — это же не шляхта и не бояре. Не рыцари, а чернь! Это казаки, оборванцы, не знающие, что такое честь. Плен в таких условиях приводил Делагарди в ужас. Нужно сражаться и стоять. Ждать подмоги. Вот-вот должны затрубить трубы от лагеря Шуйского. Не все еще потеряно! Он должен отбиться, выжать должное время и тогда… Тогда!