Грянул стройный залп и стрелки начали отступать.

Вперед, строясь плотно, двинулась моя лучшая пехота. Люди Серафима. Единственные, кто мог пытаться тягаться с немцами. На них можно было рассчитывать, я верил в это. Сам находился сейчас за их спинами. Видел лес пик, который взметнулся вперед и выстроился, словно древняя македонская фаланга.

Раздался ответный залп мушкетеров, но моих людей прикрывал бруствер вала.

Отстрелялись, теперь пора.

Люди заняли свои позиции, взбирались на самый верх, наклоняли копья, готовясь встречать наемников. Здесь уже мы должны схлестнуться не на жизнь, а на смерть, показать всю серьезность своих намерений, продержаться хоть сколько-то. Заставить втянуть резервы, насколько возможно, принудить хоть немного оголить мушкетеров.

Тут им делать было особо нечего. Слишком плотный строй, свои чужие. Делагарди отведет их. Зачем посылать стрелковую пехоту против леса пик? Ведь у него есть те, кто во всем лучше.

Из-за укреплений, со стороны наседающего врага, раздалось до боли знакомое пение. Этот язык… Его я не забуду никогда, как и любой мой сверстник из прошлого времени. Пели германцы! Что-то народное, но… Так резанувшее по ушам и моей душе.

Злость вскипела, накатывала волнами.

Иноземцы на моей земле, уж этих, раз с мечом пришли, щадить не буду точно.

— Нельзя вам туда, господарь. — Процедил сквозь зубы Яков.

Видимо, увидел мой звериный оскал и то, что рука правая на рукоять сабли легла. Он тоже смотрел туда, весь бледный, очень напряженный. Да что там, вся конная стрелковая тысяча, что развернулась здесь, как резерв нервничала. Лошади храпели, переступали с ноги на ногу. Взрывы, конечно, напугали их, но бойцы были опытными, удержали своих лошадей. К тому же мало из них были в седлах. Это я, чтобы видеть как можно лучше окрест, даже привставал на стременах.

Расстояние сокращалось. Честный бой, никакой пальбы. Стена на стену, лес копий против леса. Опыт, слаженность и лучшее снаряжение против отваги и веры в победу.

Так было всегда, почти часто в истории, и вот, опять повторилось.

— Шаг! — Разнеслось над полем. — Шаг!

Это орал Серафим. Глотка у него была, мое почтение.

— Коли!

Мечники на миг замерли, рванулись вперед, отклоняя древки надвигающихся на них пик и за ними сразу на бруствер, устремилась элита московского войска — наемники пикинеры. С учетом того, какие знамена я видел на захваченных острожках — это был уже второй эшелон. Славно. Нам бы вытянуть хотя бы часть третьего.

— Шаг!

Бойцы Серафима столкнулись с иноземцами. Затрещали пики, закричали люди. Началась настоящая толчея. Ряды сближались, люди пытались пронзить друг друга массивными оружиями, лавировали ими, насколько это можно. Тот, кто понимал, что все, застряло орудие или отвернуто так, что уже бесполезно, бросал его, нырял вниз, пытался протиснуться к ногам врагов. Но это было безмерно сложно, туда же тоже били. Третьи, четвертые, пятые ряды.

Сейчас замерев метрах в двух-трех друг против друга, эти люди пытались сделать шаг, продавить вперед, вытолкнуть, заставить бросить пику. Защищались от ударов. Злость бушевала в них. Вот он враг, рукой подать, но мешает целый лес, готовый насадить любого, неудачливого бойца, пронзить железом, пустить кровь.

Хочешь отвернуться, а куда? Слева, справа, сзади — твои собратья по оружию. Впереди в нескольких шагах враг. Но это расстояние почти невозможно пройти, преодолеть. Мешают древки, неловкое движение — и ты труп.

— Коли! Сынки! Коли! — Орал стоящий во втором эшелоне боевой батюшка.

Творилось сейчас предо мной по-настоящему ужасающее зрелище. Строй шел на строй, сцеплялись древками, пытались навести их на врага, отклонить хоть как-то. Падали, исчезали в этой давке. Мечники, чтобы рванулись первыми, погрязли где-то в этой толчее, видно их уже не было.

Лилась кровь, падали люди, и на место их тут же вставали новые.

Даже здесь, в центре, нам приходилось несладко. А самые крайние острожки, там все еще хуже. Ведь пик в прикрывающих их отрядах ощутимо меньше, больше копья. Тактика, конечно, была проработана, атаковать все также на подъеме, не давать сразу выставить целый строй копий. Но это очень скоротечно. Дай бог, минуту продержатся так. Все же хватить людей на отражение натиска по-настоящему грозной силы надолго не могло.

Вопли нарастали. Ревели трубы, били барабаны. Германцы продолжали уже не петь, а орать свою какую-то народную песню. Давили массой. Казалось, вот-вот и уже поднимутся они всей массой на бруствер, самый верх вала. Появлялись один, второй, падали, но на их место вставали новые. Медленно, очень медленно, вытесняли

Время, казалось, замерло.

Немцы давили, но бойцы Серафима пока держались.

— Шаг! — Орал он, что есть мочи.

Знамя реяло над острожком, обозначая, что отступления еще нет, бой еще не проигран.

— Шаг!

Эти движения уже были назад. Это было все отчетливее видно. Масса немцев перевалила за гребень, сейчас еще небольшой натиск и им будет проще. Я видел, что бойцы мои дрогнули, начали отступать. Да, пора, лишние потери нам не нужны, не по силам. Наемные роты достаточно втянулись в бой.

— Готовность. — Сказал я, стараясь быть спокойным. — По всей линии, готовность.

Видел, что слева и справа летят вестовые… В крайних острогах все было еще хуже, там уже началось отступление.

Самые тягучие мгновения до момента истины.

Слева и справа, пикинеры-наемники уже ломали, давили моих копейщиков и те отступали. Мушкетеры, выходя в тыл второму и четвертому пылающим острожкам, строились, начинали перестрелку с казаками, отошедшими на новые, менее укрепленные рубежи.

Здесь пока паритет, все же разместить сразу много стрелков на этом небольшом узком пространстве между наступающими пикинерами не получается.

Успех зависит от того, что будет в оставшихся за нами острожках. Кто останется в них, тот и победил!

Гремели выстрелы, дым от пожаров и жженого пороха поднимался к небу, не давая дышать полной грудью и прилично застилая обзор. Кричали люди, сотни глоток, что сейчас сцепились в яростной схватке. Я видел, что еще немного и дрогнет моя рать, побежит.

Ждал. Секунда за секундой. Скрепя сердце и сцепив зубы в злобной ухмылке.

Пора!

— Давай! — Заорал я что есть силы.

Трубач дернулся, он стоял рядом и уж точно услышал бы, скажи я не так громко. Но всю силу вложил в этот крик, всю накопленную злость.

Труби родной, и да поможет нам бог!

По ушам ударил монотонный гул, двойной, тройной. Секунда, другая. Люди Филко уже работали на рубежах. Им все же хватило мужества не дрогнуть.

Вначале громыхнуло слева, потом справа. Нестройно вразнобой. Бах! Бах! Бабах! Это припрятанные, прикрытые первыми рядами сражающихся тюфяки заговорил на своем ужасающем языке. Не принято их использовать в полевых сражениях. Уверен, не ждали наемники, что я притащу их сюда и поставлю в тылу довольно слабых в сравнении с немцами сил.

Когда мои люди обступили до черты, по команде они все рванулись чуть назад, буквально несколько шагов. И… последовал залп. По напирающим.

— Ура! — Разнеслось по флангам, переходящее просто в — А! А-а-а!

Отступающие, воодушевленно ринулись вперед на понесшего потери и опешившего от такой хитрости врага. Моя кавалерия тоже пришла в движение. Стрелковые сотни разъезжались. Они сейчас должны выдвинуться во фланги пикинерам, отстреляться и уйти обратно. Бронные сотни я пока приберегал. Это сюрприз напоследок. Завершить начатое, сломить мушкетеров.

Центр все еще стоял, сцепившись лесом пик, толкался, давил друг на друга.

Шли тягучие мгновения и наконец-то мои служилые люди отшатнулись, отошли за подготовленные укрепления второй линии. Чуть разделив надвое немцев. Дали возможность бить по ним из могучих дробовиков.

Нелегкий кровавый труд.

Грохнуло так, что мне уши заложило. Сотня глоток издала невероятный вопль боли. Ряды наемников дернулись, словно в спазме. Земля обильно обагрилась кровью. Первые ряды выкосило. Кто-то падал, повисал на пиках, заваливался в неестественной позе. Раненные и умирающие орали что-то несвязное. Древки падали, освобождая пространство между застывшими друг против друга рядами.