Рязанцам, видимо, придется сегодня показать, на что они способны.

А на наши пять острожков стройными рядами накатывал настоящий лес из копий.

— Готовность!

Утро. Боевые порядки московского войска.

Делагарди пронесся мимо ровных шеренг своего воинства.

Он верил в этих солдат, верил в победу и мощь их оружия. Лес копий, строй мушкетов и аркебуз. Эта сила может сломить кого угодно. Ему сложно было понять, почему этот самозванец Игорь встал прямо по центру с укреплениями. В чем заключалась коварность этого плана.

Или он настолько смел, что решился противостоять лучшей пехоте восточной Европы?

И кем?

Засевшими в острожках казаками, вооруженных короткими копьями и слабыми аркебузами. Это не тот противник, которого стоило бояться, не те силы, против которых сложно будет воевать. Якоб и его наемники сметут их, втопчут в грязь, разметают по полю и вынудят бежать. А когда сломается центр, вместе с их командиром, то и дрогнут остальные части.

В голове шведского генерала бились такие мысли.

Он силился понять логику своего противника. Ведь мог же этот самозванец Игорь показать, что находится в ином месте. Мог встать с лучшими частями на фланге, например. Развернуть удар по более слабым силам московского войска, попытаться своей кованной ратью как-то опрокинуть фланг, зайти в тыл. У него же было преимущества маневра, были такие силы, он показал их там, в лихом рейде, но…

Этот русский не воспользовался этой возможностью.

Он даже не налетел на порядки во время построения. Так бы хоть какой-то урон мог нанести.

Делагарди был зол, отчасти потому, что не понимал, чего добивается этот чертов хитрец Игорь. Он не походил на полного идиота. А то, что он сейчас сделал, как раз напоминало военную дурость и невероятную самонадеянность.

Плевок в лицо и желание показать, что его никчемные казаки смогут противостоять опытным пикинерам.

Но еще шведа злил тот факт, что русская конница вела себя пассивно. Стрельцы, что встали по левую руку и слабая пехота двигались. Они рассчитывали занять более удобную позицию, прикрывать фланг шведского корпуса. Не дать русской коннице ударить во фланг.

Рисковали, потому что им-то противостоял все же более сильный противник.

А вот основные ударные, мобильные сотни во главе с Шуйским медлили.

Худшие догадки Якоба подтверждались. Дмитрий не планировал воевать. Его боярская, самая лучшая конница собралась отсидеться, пока наемники сделают свое дело. Да, им платят за это, и они покажут, что такое современная пехота, но… Ведь они сражаются за Царя! А это непосредственно его люди. Исход битвы ничто для Делагарди. Это не его война. Его враг там, осаждает крупную русскую крепость Смоленск. А здесь — Якоб просто гоняет каких-то мятежников.

Вот и все.

Почему же те, кому это нужнее, чем ему, не идут в бой?

Делагарди, скрипя зубами, промчался за первыми баталиями своих людей. Послал гонца к Шуйскому с вопросом о том, что тот планирует делать, но не надеялся получить внятного ответа. Ведь каждый погибший наемник, это минус к той сумме, которую потратят русские.

Он пытался отвлечься от этих мыслей.

По факту злился все больше. Распалялся. Выкрикивал воодушевляющий возгласы, заставлял бойцов улыбаться. Все же — они сейчас шли не только побеждать, но еще и рисковать жизнью.

Шли на смерть.

И сейчас, как никогда, им был нужен моральный подъем.

Четыре тысячи, построившись в ровные порядки, двигались по полю к русским редутам. Гудели трубы, трепетали на ветру знамена, били барабаны. Пехота в такт ударам выдавала чеканный строевой шаг. Этот гул, что разносился над полем боя, должен сводить с ума врагов. Ведь в бой шла непревзойденная пехота. Пикинеры, прикрытые аркебузирами. Современные, лучшие на всем востоке сотни.

Да, им было несколько далеко до испанских терций того времени, но после них они были вторыми. А здесь, в этой варварской стране, встретить равных себе просто невозможно.

Исход битвы казался Якобу предрешенным. Ничто не могло его изменить.

И кривая ухмылка все сильнее искажала его лицо.

— Пали! — Выкрикнул я.

Пять орудий, пристрелянных на местности, дали нестройный залп. Все же опытность пушкарей и качество самой артиллерии была на среднем уровне, если не сказать ниже. Но, у меня есть это оружие, а у противника — нет. Так что нужно воспользоваться его преимуществом.

Ядра врезались в ровные построения пикинеров. Бить я изначально, еще на совете, требовал только по ним. Выкосить тех, кто представляет наибольшую угрозу. Стрелков без этого леса пик мы опрокинем. Да, будет нелегко, но против удара конницы и града стрел им долго не устоять.

Раздались крики. Люди падали, стонали, хватались за раны.

Пролилась первая кровь.

Все же артиллерийское ядро, это страшная сила, попадая в плотный строй людей, она творит там сущий кошмар. Наемникам сейчас стало несладко. А залп был произведен довольно точно и по нашим расчетам, есть приличные шансы сделать еще один.

Как тебе такой сюрприз, Якоб?

Я криво усмехнулся, думая, готов ли он был увидеть артиллерию с моей стороны? А ведь это еще не все. Только начало того, что заготовлено.

Построения наемников грамотно заполняли потери, еще не поискали копья, шли дальше.

Никто не ускорился не побежал в нашу сторону или, наоборот, назад. Война — дело такое, кто-то гибнет и на его место встает собрат по оружию. Эти люди знали такую истину и понимали, рванись они и предайся ярости — шансы на победу резко упадут.

Расстояние сокращалось. Пушкари спешно перезаряжали перенацеливать пушки.

Я следил за тем, что происходит слева.

Там отряд французской конницы летел, набирая скорость вперед. Миг и они обогнали своих коллег наемников. Ускорились, стали заворачивать, готовя аркебузы к стрельбе. Сто двадцать метров, сто. Уже можно бить. Но мой редут молчал.

Давай же, Григорий, не подведи.

Да!

Вперед за ощетинившийся кольями вал вытолкнули Луи. Руки его были связаны. Держало его два человека, самые бесстрашные черти, которых нашел мой мастер снабжения. Из-за спины пленника торчала примотанная оглобля, на которой развевался белый флаг.

Бойцы держали его и старались прикрыться, чтоб не получить точный выстрел по себе.

Ну что, Луи, сдержишь ли ты слово? Но он пока что молчал.

— Чертов трус! — Раздался звучный голос Франсуа де Рекмонта, естественно на родном французском. — Ты обещал сказать им! Сказать нашим собратьям!

Это действо, как я и надеялся, вызвало приличную сумятицу в рядах рейтар. Стрелять в своего бывшего командира им совершенно не хотелось. К тому же, уверен, все они знали, по какой причине он дезертировал, решил геройствовать. А с нашей стороны, от острожка и стоящего рядом, еще левее гуляй-города никто не палил.

Требование мое было железно, бить только в ответ. Если план не сработает.

— Не стреляйте, братья! — Заорал Луи что есть мочи.

М-да, я-то надеялся, что он скажет обещанную мне фразу — проиграл в честном поединке. Но, это тоже сработало. В рядах французов множился хаос. Они, уже было вскинувшие свои карабины, разворачивали коней и не понимали, что же делать.

— Не стреляйте! — Кричал Луи, удерживаемый на бруствере.

Его толкнули вперед. Двое наших бойцов резко прыгнуло за укрепления. Грохота выстрелов так и не последовало. Ошеломленная французская конница совершала маневр разворота. А их полковник бежал, спотыкаясь в их сторону. Сокращал дистанцию достаточно неуклюже. Примотанное белое знамя болталось над ним.

Уверен, видевший все это Делагарди сейчас кусает локти.

— Он проиграл в честном бою! Соотечественники! — Мой француз в это время драл глотку, как только мог. — Это говорю вам я! Франсуа де Рекмонт! Уверен, многие из вас знают мое имя! Луи обещал не сражаться с нами! Уходите! И никто из вас не погибнет! Это не ваш бой! Мы не враги вас! Уходите!