Миг, другой и запряженные в возы лошади тоже подверглись начавшейся панике стали вырываться.

Те вояки, которые уже переправились и оставались здесь перед нами как на ладони, тоже пришли в движение. Слаженности в их действиях я особо не видел. Не проходили они совместных тренировок. Да, некоторые десятки пытались строиться. Их руководители орали, перестраивали людей, но большинство пятились.

Выходило, что та масса всадников, что переправилась на правый берег сейчас размазывалась, не пыталась выстроить плотный строй и ударить по нам. Кто-то торопился назад, понимая: река не даст нам разогнаться и продолжить бой на левом берегу. Кто-то поворачивал коней выше по течению. Кто-то ниже.

На это я и рассчитывал. Там были устроены ловушки.

— Знамя! — Заорал я, что есть мочи, ощущая нарастающий боевой задор.

Левый берег реки Лопасня. Походные колонны московского войска.

С самого утра Якоб испытывал какое-то давящее неприятное чувство. Ощущение надвигающейся неведомо откуда беды, раздражало, злило. Да и вообще — творящееся в походном строю и всем войске не давало ему покоя.

Вестовых опять не назначили.

Он подумывал отправить своих французов в дальние дозоры, но, обдумав ситуацию, решил не делать этого. Войско все отчетливее превращалось не в армию, а в толпу, сражающихся за место у трона. Каждый сотник и прочий офицер как могли, пытались льстить и выслуживаться на словах, а не на делах перед царевым братом. И если он — швед, начнет лезть в эти игры, пытаясь убедить Дмитрия делать то, что нужно с точки зрения воинской логики — то точно навлечет на себя гнев всех этих русских.

Из головы не выходил тот парень.

Совсем юный гонец от этого самозванца Игоря.

Его повесили на рассвете. Но. Это невероятно. Человек шел на казнь с улыбкой на лице. Ему не было страшно. Казалось, он приносит себя в жертву ради какого-то общего, великого дела. Его трясло, это было видно. Тело подверглось истязаниям, но дух оказался не сломлен. Что же так повлияло на него? Почему этот юноша не отступился, не сломался? Неужто он настолько верил в того человека, которому служил?

Когда парню дали последнее слово. Все же этой традицией русские палачи не пренебрегли, он выкрикнул.

— Жизнь за Царя!

Сердце закаленного в боях шведа сжималось, а в душе клокотало какое-то давно забытое чувство. Он не понимал этого юнца. Не мыслил, почему этот человек расстался с жизнью с улыбкой на лице. Силился разобраться, но не мог. Лишь осознавал, что все больше хочет говорить с этим Игорем Васильевичем, человеком, ради которого другие готовы жертвовать собой и идти на смерть, улыбаясь ей. Претерпевать муки. Такое казалось невероятным.

Походные колонны стали замедляться, что вывело его из размышлений.

Он вскинул голову, привстал на стременах.

Деревенька на двух сторонах реки, туда вливается все их воинство. Не по канонам военного ремесла, густо, плотно, превращаясь из колонн в настоящую массу — обычную толпу и коней. Голова обозов тоже уже была там. А он, находясь ближе к середине, наблюдал за происходящим.

Уже примерно тысяча авангарда переправилась на другой берег.

И, о чудо, казалось, они все же решили отправить вперед дозор.

Сердце его замерло. Место для засады было идеальное. Его нужно было разведать, изучить, двигаться только авангардом и только потом подтягивать колонны с обозом. Якоб вообще несколько раз говорил, что стоит отказаться от плотного движения. Нужно прикрывать обоз, а для этого дальше выдвигать авангард, а арьергарду приказать двигаться с приличным отставанием, чтобы не получилось так, что их возьмут в клещи и накроют сразу всех в плотных маршевых колоннах.

Дмитрий тогда посмотрел на него усталым взглядом и ответил.

— Мы идем по своей земле, швед. Здесь нам ничего не грозит.

Тогда Якоб только скрипнул зубами. А сейчас смотрел на правый берег речушки и молился, молился…

Над полем от леса на том берегу этой небольшой, но вполне хорошей для того, чтобы разделить силы реки разнесся звук одинокого горна. Протяжный, гулкий. И, чего уж там — пугающий.

Засада!

Делагарди слышал, как скрипнули его зубы. Вышло это как-то само собой. Злость накатила невероятной волной.

Он тут же начал раздавать приказы. Благо его пять тысяч составляли основу прикрытия обоза. Люди опытные и хорошо тренированные хватали с телег пики и аркебузы. Французы сами даже без команды начали перестраиваться.

Подъехал встревоженный Луи де Роуэн — полковник французской тысячи. Он шел совсем рядом.

— Указания?

Якуб уставился на него и видел в глазах злость.

Наплевательское отношение к разведке бесило не только самого Делагарди, но и его подчиненных. Все опытные офицеры понимали, что это откровенная дурость.

— Прикрывать обоз. — Процедил швед. — У нас такой приказ.

Француз криво улыбнулся.

Понял, к чему ведет его руководитель и почему действует именно так. Кивнул.

Впереди, где-то в полутысяче локтей ехала обозная часть воеводы. Она почти уже въехала в само это небольшое поселение, замерла сейчас на дороге. Оттуда раздалась ругань, крики, шум. Вроде даже сам Шуйский выскочил из своей сделанной специально для похода кареты. Но Делагарди туда не смотрел. Всей этой дикости и грядущему он обязан, конечно же, воеводе Дмитрию. И его подходу к ведению войны. Вряд ли люди самозванца, которые атакуют их, переправятся на этот берег, и вряд ли что-то грозит сотням самого Якоба.

Нет, этот Игорь просто решил попугать их. И это у него получилось. Паника налицо.

Однако приказы о построении, прикрытии возов по обочинам и готовности к бою были розданы.

Сам же шведский полководец, привстав на стременах, вглядывался на юг. Там из лесов слева и справа от деревеньки у реки выдвигались конные отряды. Они начинали свой бег к переправившейся тысяче авангарда. И та дрогнула.

Якоб понимал их.

Его самого удивляло то, что он видел, и даже швед признался себе, это несколько пугало.

Доспешные сотни. Хорошо организованные, хорошо построенные и снаряженные в блестящие на солнце кольчуги. Где-то с полтысячи — неслись с двух сторон на смешавшиеся позиции передовых сил московской армии царя Шуйского.

Такого количества бронированных людей Якоб не видел среди русских давно.

Тем более — так хорошо организованных в ровные сотни.

В войске, что он сам сейчас вел с Дмитрием на юг, было две сотни московских бояр в бронях при самом воеводе. Остальные сотни имели в своем составе доспешных людей. Примерно каждый десятый носил какое-то защитное снаряжение. Но они действовали разрозненно. А здесь — доспешные отряды перемежались бойцами, несущимися вперед с огнестрельным оружием. Аркебузы были видны в их руках, и их тоже было очень много.

Якоб отметил про себя, что этот Игорь Васильевич каким-то невероятным образом раздобыл столько отличного снаряжения. А еще немыслимым усилием принудил всех этих русских вояк, привыкших сражаться по старинке — реорганизоваться. Забыть о местнических понятиях, которые порой вводили шведа в приступы дикой злости.

Одно из двух было на грани чуда. А два! Уже за гранью.

— Кто же ты такой, Игорь Васильевич Данилов. — Процедил Делагарди сквозь зубы, понимая, что биться с ним будет нелегко.

От раздумий его отвлекло то, что мимо достаточно быстро проследовал небольшой отряд русской поместной конницы. Человек пятнадцать из арьергарда вперед. И это были рязанцы. Хм… Странное желание идти в бой, когда твоего человека предали пыткам и повесили.

Здесь что-то иное. Недоброе.

Мельком, когда они только поравнялись, Делагарди приметил невероятную ярость на лице одного из них. Средних лет, крепкий, хорошо снаряженный. И… Чем-то похожий на того несчастного парня.