— За мной! Вперед! — Заорал он своим соотечественникам. Примерно две сотни их воззрились на него.

Он на лошади помчался по полю боя, увлекая за собой этих людей.

Впереди один из бойцов, уже вошедших в редут, пытался поднять там флаг. Якоб своими глазами видел, как три стрелы одна за другой вонзились в него. Грудь, бедро, живот. Он пал на колено. К нему подбежал второй, перехватил штандарт, попытался взмахнуть им, но получил стрелу в руку, потом опять в грудь. У мушкетеров не было кирас и эти плохо работающие против бронированной пехоты снаряды разили людей наповал.

Знамя начало падать.

Тогда его подхватил третий. Но тут же получил стрелу прямо в лицо, опрокинулся с бруствера и флаг полетел назад на лезущих внутрь и пытающихся закрепиться мушкетеров.

Ну что, самозванец. Я лично прикончу тебя. Проклятый ты выродок!

Делагарди был готов к этому.

Ярость бушевала в душе шведского генерала. Он сам повел две сотни мушкетеров к тому редуту. Вся остальная битва для него уже ничего не значила. Если наемные роты отходят и не пойдут в бой — все пропало. Бой проигран, и ни о каком походе на Смоленск можно и не думать.

Выправить ситуацию можно только так.

Только если он поднимет сам знамя над одним из этих проклятых укреплений, только тогда это может заставить их передумать. Пойти и убивать этих русских.

— Вперед! Хаккапяялля! — Заорал он на языке земли, которая стала для него родиной. Ведь, по большому счету в нем было больше от тех французов, которых совсем недавно он крыл на чем свет стоит.

Идущие рядом мушкетеры не поняли бы, выкрикни он иной боевой клич, они были невероятно воодушевлены. Они мчались, влекомые им через дым и гарь, исходящую от острожков. Справа по ним палили русские казаки. Какой-то отряд стрелков прикрывал их продвижение, отвечал этим русским. Люди падали здесь и там. Происходил кровавый размен.

Поле боя постепенно превращалось в хаос.

— Хаккапяялля! — Делагарди на своем скакуне увлекал за собой мушкетеров в решительный удар, который должен сломить этих проклятых русских. Повергнуть самозванца Игоря!

Этого сущего дьявола!

Мы врубились в редкий строй пикинеров.

Сущее самоубийство, но по-другому никак. И стой они здесь плотно, нам точно пришел бы быстрый и безоговорочный конец. Но так некий шанс был. Надежда на то, что продавим и рассеем.

Мои выстрелы из рейтпистолета и пистоля свалили двоих. Один схватился за лицо, завалился на спину. Второй пал на колено, держась за бедро. Жив, но самое главное — выронил пику.

Я особо не целился, когда палил, кучность тел была достаточная, чтобы не промахнуться.

А убойная сила не позволила бы противникам продолжить бой.

Уже пешим отвел наведенную в бок пику, швырнул в кого-то слева пистолет. Разряженный он мне здесь не помощник. Саблей махнул направо, вкладывая в удар как можно больше сил. Не достал, слишком далеко.

Переступил, сократил дистанцию, покачнулся.

Под ногами были тела. Те самые люди, что пали здесь недавно — русские, наемники. После смерти они становятся так похожи. И кровь у нас всех одного цвета. А мы, живые, толкались, втаптывали их в грязь.

Собрался, увернулся от острия, получил ощутимый удар в плечо древком. Терпимо доспех такое сдержит. Синяк — не страшно. Выжить бы.

Шаг. Вокруг творился сущий хаос.

Лица немцев были яростными, собранными, готовыми ко всему.

Они попятились, пытались выйти на дистанцию, чтобы лучше орудовать своими длинными пиками, но не тут-то было. Струсившие было копейщики, которых мы вернули в строй, ощутили свое преимущество в ближнем бою. Плотного строя нет, можно подбираться ближе. Да и по сути вместе с влетевшими в неровный строй кавалеристами с саблями нас было уже ощутимо больше.

Животные ярились, били копытами. Кого-то валили немцы, но они тоже добавили хаоса во всей этой толчее.

Их наездники, пытаясь, удержатся в седлах, рубили сверху, отклоняли целящиеся в них пики, орудовали всем, что только можно.

Копейщики наваливались на германцев по двое на одного, а то и по трое.

Я отвел в сторону еще одну пику, рванулся вперед. Ошибка. Еле устоял покачнувшись. Опора сквозила, была неровной, местами податливой. Здесь у бруствера слишком много павших. Кровь лилась рекой, мешала двигаться.

За спиной и впереди гремели одиночные выстрелы. Где-то за нашими спинами кто-то орал призывая.

— В строй! Заряжай! Давай!

В нос ударило запахом жженого пороха. Лучше так, чем дышать ароматами этой бойни.

Немец, к боку которого я подбирался, швырнул пику, понял, что я слишком близко. Потянул свой кацбальгер, но не успел. Я рубанул сверху. Не зря взял боровку, все же проламывать кирасы моя легкая сабля точно не могла. Она и эта — вряд ли бы справилась. Но был шанс перерубать древки.

Я целился под марион, в голову, по глазам. Куда видел и куда мог попасть. Противник взмахнул руками, отпрянул.

Вперед! Шаг по мертвецам, еще удар, на этот раз попал, но куда — уже смотреть некуда.

— Господарь! — Слева взревел Богдан.

Я резко повернулся. Казак двумя руками, с трудом удерживая саблю, вцепился в пику, которая целилась в меня, отвел ее. Тутже на него налетел какой-то бросивший древковое оружие немец, рубанул.

Казак отпрянул, подхватил саблю, встретил его следующий удар.

Сталь зазвенела о сталь.

Но, мне некогда было наблюдать. Передо мной оказалось двое. Один еще надеялся проткнуть кого-то за моей спиной, видимо, всадника, потому что целился вверх. Ощерился кривой, щербатой улыбкой. Понимал, что весь в моей власти, если не выпустит оружия. Но надеялся на товарища. А тот, второй уже отшвырнул древко и взялся за меч.

Выпад, я ловко отбил его.

Ответил финтом, изловчился, но далеко выбрасывать руку не стал. В такой толчее, не ровен час, и отсекут, сам не увидишь. Черт! Слишком много всего вокруг. Ощутил удар по спине. Это было чье-то древко. Не сильно приложили мне по лопаткам. Мимо пролетела пика. Кто-то колол мне прямо в лицо, но я уклонился.

— На! — Это Яков.

Из-за спины раздался громкий, оглушающий бабах.

— А-а-а. — Немец схватился за лицо, из щеки брызнула кровь. Оружие выпало из его рук.

— Вперед! Ура! — Заорал я, что было мочи. — Навались.

Достать бы того мечника, но древко мешает. Шаг, удар. Скрежетнула сабля по кирасе, слетела вниз, черканула по плечу.

Какой-то копейщик поднырнул рядом и нацелил короткое свое орудие в грудь отбивающемуся немцу. Оно скользнуло по кирасе, полетело вниз. Парень качнулся, не устоял, потерял равновесие. Но успел перенацелить острие, оно вошло в выстеленное вперед бедро врага.

Тутже последовал удар меч слева. Копейщик упал, тихо, беззвучно, лишившись руки.

Но его действия дали мне мгновение. Еще шаг.

Я рубанул саблей по замершему боком противнику, все еще державшему пику. Он успел повернуть голову и втянуть ее в плечи. Рассек руку, брызнула кровь. Ощутил удар себе вбок. Вновь древко.

Черт, как тесно.

Краем глаза увидел летящую алебарду. С трудом отпрянул. Послышался громкий чвак.

Сержант, или какой-то еще офицер, ведь так вооружены были только они, не рассчитал и сделал слишком сильный замах. Его страшное оружие, не попав по мне, влетело в тела под нашими ногами.

Кто-то тут же навалился на него, сбил с ног. Они покатились куда-то вниз. Наконец-то мы выдавили их за бруствер.

Я понял, что мы тесним их. И сердце мое забилось с новой силой.

— Ура! Вперед!

Получил удар по шлему, в ушах загудело. Ерехонка хорошо сдержала удар. Что это было? А черт его знает, звякнуло вроде. Встряхнулся, рубанул куда-то направо, достал германца, рассек ему руку, что все еще пыталась маневрировать пикой, нацеленной мне за спину.

Мимо меня ломанулись несколько копейщиков. Я отпрянул, почувствовал руки, ухватившие меня за плечи.