— А ты когда здесь в последний раз плавал? — отозвался тот.

— Давно, — сознался Рико.

— То-то и оно. Река мелеет. А ведь еще лето не настало. Я так чую, через пару месяцев мы фарватера не узнаем. Эй, юнга! — Бенито ткнул пальцем в потного парнишку, пластом лежавшего на траве. — Четверть часа отдыхаешь и топаешь вон по той тропе в деревню. Попросишь у старосты волов, иначе мы тут застрянем на веки вечные!

Юнга явно не вдохновился перспективой тащиться в гору по жаре, но не перечить же капитану.

— Ри, иди сюда в тенек, — позвала Франческа, отошедшая подальше, туда, где за стволами молоденьких запыленных пиний открывался вид на дальние холмы и выцветшее полуденное небо.

Ду Гральта последовал за ней.

— Дело не к добру, — пробормотал он. — Так мы дождемся, пока по нашу душу явятся…

— Уже дождались, — шепотом ответила Франческа.

Рико вскинул голову.

— Посмотри-ка туда, налево, на ту вершинку, поросшую терновником. Только не в открытую. Там человек, и он следит за нами. Уже давно.

Рико некоторое время лениво созерцал окрестности.

— Да, ты права. Но слуги закона не стали бы прятаться в терновнике.

— Думаешь, люди Торо?

— Скорее всего. Быстро они добрались. Слишком быстро… сдается, мы нарвались на кого-то с серьезными намерениями.

— Нужно отвадить эту шваль раз и навсегда, — резко сказала Франческа. — Не желаю, чтобы однажды они появились у порога нашего дома.

Рико искоса взглянул на нее.

— Думаешь, они способны принести вред?

— Не нам, так другим.

— Возможно. Но сейчас они не нападут. Побоятся отпора. Будут выжидать удобного случая. Надеюсь, мы сумеем убраться отсюда до ночи.

Они немного помолчали.

Франческа приложила руку к фибуле, ослабляя застежку.

— Давай прогуляемся туда, — внезапно предложила она. — Пока есть время.

— Нет, — ответил Рико. — Даже не думай. Ладно, пошел я. Попытаемся сдернуть эту посудину с места.

Матросы снова впрягались в канатную упряжь. Рико присоединился к ним, выбрав место, требовавшее наибольшего приложения силы. Раздался окрик капитана, и людская цепь пришла в движение.

Франческа смотрела, как Рико работает. Исчерченные темными узорами татуировки руки напрягались, мускулы вздувались так, что казалось вот-вот рубашка треснет по швам. Он один заменял троих матросов. Капитан прав: в Рико ду Гральта было слишком мало от купца и слишком много от портового грузчика.

Франческу просто-таки завораживало это зрелище. Когда же она обернулась и снова всмотрелась в дальние заросли терновника, там уже никого не было.

— А нету лошадей, — испуганно проблеял дворовый малый на постоялом дворе. — Все господа забрали, что прежде вас останавливались.

Паоло Раньер выругался, тяжело ссаживаясь наземь. Ноги, отвыкшие от поездок верхом, будто одеревенели и норовили подкоситься.

Погоня не складывалась. Они потеряли полдня, огибая засыпанный оползнем участок дороги по горным тропкам. И вот, наконец выбравшись ближе к реке, обнаружили, что не смогут заменить лошадей. Раньер погладил своего Сорванца по шее: умаялся, бедняга…

— Эй! А своих животных они оставили? — крикнул Луцио Марр.

Дельное замечание. Но забрезжившая надежда тут же угасла.

— Какое, джиор! Увели в поводу. Пуста конюшня, один осел в стойле.

— Кто бы это мог быть? — пробормотал Раньер. Кто здесь мог путешествовать по гербовой подорожной, забирая лошадей, которые предназначались для чиновников?

Лейтенант «синиц» сделал отмашку своим людям: спешиваемся, мол.

— Мы должны были уже их догнать, — с досадой сказал он. — Но делать нечего. Передышка на несколько часов, иначе никуда вообще не доберемся.

Паоло Раньер уныло кивнул, направляясь к порогу таверны. На душе было скверно. Монета уплывала прочь. Что он будет делать, когда Эмилия вновь забеспокоится? Что он будет делать с отцовским наказом?

«Ты должен это понять, сынок. Иначе эта тайна будет грызть тебя, как изгрызла меня. Она, словно туман, засела в моих костях, словно заноза впилась в сердце. Каждый раз, когда я обращался взором к реке, я вспоминал, что по ту сторону существует нечто ужасное. Нечто, чему не должно быть места рядом с людским жилищем. Эта загадка оскорбляет разум, сын. Пустота оскорбляет разум».

Отец оказался прав. Даже спустя годы, с головой погрузившись в будничные дела и заботы маленького городка, он не мог забыть, что совсем рядом притаилось что-то непознанное и опасное. Именно поэтому угодья Торнаторе и Витале оставались необработанными все эти годы, именно поэтому он запретил приближаться к старой усадьбе. Именно поэтому трижды ездил на болота в сопровождении одного лишь Луцио, чтобы вернуться перемазанным грязью с ощущением собственной бесполезности и безразлично выслушать нападки жены.

То, что случилось однажды, может повториться. И кого оно заберет тогда?

Паоло Раньер-младший сидел за столиком в душной таверне, через силу жевал бобы с чесночным соусом и вспоминал.

— Отец приглашает. Мы быка забьем. Винища три сорта закупили, за четвертым послано. Приезжайте, джиоры, сделайте милость. Отпразднуем так, что земля вздрогнет!

Давиде Витале, младший сын старика Витале, развалился в кресле с тем ощущением собственной свободы, какое может быть лишь у шестнадцатилетнего юнца, лишь недавно познакомившегося с бритвой. Он весь лучился гордостью от доверенного ему поручения — пригласить гостей на праздник от имени семейств Витале и Торнаторе — и одновременно стремился показать, что дело сие плевое и ему это что комара раздавить.

Зрелище получалось забавное, но Паоло старательно сдерживал улыбку, чтобы не смущать молодого человека. Все же шестнадцать бывает раз в жизни.

— Что это у тебя? — полюбопытствовал Паоло, заметив странную вещицу, которую Давиде крутил меж пальцами во все время своей краткой речи.

— А, это, — Давиде подкинул предмет на ладони. — Занятная штуковина. Джино нашел там, на болотах. Он постоянно туда шляется.

— На болотах? — изумился Паоло. — Дай-ка взгляну.

Он взял в ладонь протянутый Давиде кусочек металла. Скорее всего это была старинная монета — Паоло видывал подобные квадратики из меди в коллекции одного друга отца в Реджио — но в то же время она была крайне необычна. Тусклая, слишком тяжелая, с непонятными значками, отчеканенными по каждому краю квадрата. Края были слегка затуплены, видимо, чтобы не порезаться.

Он осторожно попробовал монету на зуб. Золото? Кажется, да. Или все же нет? Сплав?

— Странная штуковина, — заключил он, возвращая монету Давиде. — Где только Джино ее выкопал?

Юноша подмигнул.

— Про то старик и собирается потолковать, — многозначительно сообщил он. — А мне Джино велел снести вещицу к ювелиру и подобрать цепочку покрасивее. Собирается подарить Эмилии, прикинь? Лучше бы нитку жемчуга купил, право слово.

Он поднялся на ноги, спрятал монету в кошель и гордо поправил на поясе кинжал с посеребренной рукоятью — символ свободной воли, который по обычаю предков, дарят отроку на совершеннолетие.

… Когда они с отцом вошли в дом, кинжал Давиде лежал на тарелке. Им разрезали жаркое, да так и оставили наполовину воткнутым в мясо. Именно глядя на этот кинжал, Паоло Раньер понял, что случилось что-то совсем неправильное.

И когда он вспоминал ту ночь, то поневоле первым делом память возвращала темный зал, в котором каждый шаг казался невероятно громким, плещущее пламя факелов и пугающее противоречие между празднично накрытыми столами и полной тишиной большого дома.

И то непонятно-давящее чувство пустоты в груди, которое росло с каждым мгновением, пока не заполонило весь разум и душу. И он стоял, привалившись к резной колонне и смотрел в пустоту, уже не понимая, зачем он здесь…

— Пойдем во двор, — проговорил отец и, заметив, что сын почти не воспринимает его слова, схватил его за куртку и потащил прочь из дома, под безмолвные осенние звезды…