— Да, — сказал он.

— И какое? — спросил я.

— Это отсылка к инициалам Эллиота Роджера, — сказал он. — Человека, который десять лет назад убил нескольких человек в районе Санта‑Барбары. Он назвал это актом возмездия женщинам, которые его отвергали. В культуре инцелов он герой. Даже святой. Поэтому они пишут слово «герой» с заглавными «Е» и «Р».

В зале наступила ещё более глубокая тишина. Я дал ей несколько секунд.

— Возвращаясь к переписке между «Рен» и Аароном Колтоном, — сказал я. — Слово «герой» там оформлено именно так, дважды. Вы можете подтвердить, что это не может быть просто совпадением?

— Теоретически, возможно, — сказал он. — Но гораздо более вероятно, что это написание пришло из исходных данных, использованных при обучении. Иначе говоря, оно было в коде, а не придумано чат‑ботом. Он просто воспроизвёл его в том виде, в каком оно присутствовало в обучающем массиве.

Митчелл снова возразил — отсутствие оснований, домыслы. Судья поддержала возражение и велела присяжным проигнорировать последний ответ. Но было поздно. Месса уже прозвучала. Идея «мусор на входе — мусор на выходе» была проста и липла намертво.

— У меня больше нет вопросов, — сказал я.

Защита отказалась от перекрёстного допроса Майкла Спиндлера, оставив за собой право вызвать его в своей части. Это меня удивило. Я считал, что его прямые показания достаточно разрушительны, чтобы не требовать немедленного допроса. Видимо, им нужно было время, чтобы придумать, как на него напасть.

Как бы то ни было, заседание закончилось раньше. Я сообщил судье Рулин, что меня удивило решение защиты, и признался, что следующий свидетель, Натан Уиттакер, ещё не прибыл в суд.

— Мистер Холлер, впредь я ожидаю, что ваш следующий свидетель будет готов к вызову, независимо от решений противоположной стороны, — сказала она. — Я ясно выразилась?

— Да, ваша честь, — ответил я.

— Тогда суд откладывается до девяти часов утра завтрашнего дня, — сказала она. — Пожалуйста, подготовьте вашего свидетеля.

— Да, ваша честь.

Я не возражал против небольшой публичной выволочки. Мне казалось, что присяжные рады раннему окончанию заседания. День выдался тяжёлым, а ранний выезд из центра всегда кстати.

День был удачным. Я чувствовал, что дело набрало ход. Мне казалось, что показания Уиттакера станут для присяжных громким финалом. Но как только присяжные покинули зал, судья позвала нас в совещательную комнату. Там мне напомнили, что мой «удачный день» включает и признание в неуважении к суду.

В совещательной комнате судья попросила нас не садиться на привычные места.

— Это будет недолго, — сказала она. — Не вижу смысла обсуждать это на открытом заседании. Мистер Холлер, я отложу вынесение постановления о неуважении к суду до окончания процесса. Надеюсь, это будет для вас стимулом строго соблюдать протокол и следить за поведением — своим и ваших свидетелей.

Это означало одно: наказание последует после вердикта, и масштаб его будет зависеть от того, как я буду себя вести дальше.

— Ваша честь, я предпочёл бы услышать решение сейчас, — сказал я. — Чем ждать его.

— Я решила иначе, — ответила она. — Есть ещё вопросы?

— Нет.

— Тогда вы свободны до девяти утра. Хорошего вечера.

Через час я вернулся в пустой дом и сразу прошёл в подсобку. Надо было набросать план допроса Уиттакера — того самого, который, как я надеялся, поставит точку в деле. Записывая вопросы в новый блокнот, я понимал, что где‑то в это время братья Мейсоны наверняка сидят с программистом из «Тайдалвейв» и готовят его отвечать на те же вопросы. Но я также надеялся, что они так и не узнают того, что знаю я, благодаря Джеку Макэвою.

Мэгги вернулась домой поздно. К моему удивлению, она не заезжала в Альтадену по дороге с работы. Вместо этого она выпила в «Рэдбёрд» с несколькими доверенными прокурорами, а затем заглянула в «Кои» и привезла нам суши и чёрную треску в мисо‑глазури. Вечер был тихим. Без телевизора и посторонних. Пока мой телефон не завибрировал от письма от клерка судьи Рулин. Нас всех — адвокатов по делу «Тайдалвейв» — вызывали в зал суда на восемь утра. Причина не указывалась. Но ничем хорошим это не пахло.

После беспокойной ночи я к назначенному времени уже был в зале. Братья Мейсон — тоже. Они уверяли, что понятия не имеют, в чём дело. Лишь без десяти восемь клерк сообщил нам, что судья готова нас принять. Она сидела за столом, без мантии: чёрный судейский халат висел на вешалке в углу.

— Господа, у нас проблема, — сказала она. — Вчера вечером одна из присяжных позвонила в суд и сообщила, что у неё положительный тест на ковид.

Я придвинулся на край стула.

— Это был домашний тест, из аптеки, — продолжила Рулин. — Я велела ей подтвердить результат в ближайшей клинике неотложной помощи. Она так и сделала. Тест подтвердился. Ей назначили паксловид и отправили домой. Похоже, форма лёгкая — по крайней мере пока. Но нам нужно решить вопрос с разбирательством.

— Учитывая эту информацию и уже заявленное ходатайство, мы настаиваем на признании процесса недействительным, — сказал Маркус Мейсон.

— Это безумие, — сказал я. — Мы можем отвести одного присяжного. Нам не нужно двенадцать, чтобы закончить. И это никак не связано с вчерашним необоснованным ходатайством об отмене процесса.

— Прошу прощения, — сказала Рулин. — И следите за выражениями, мистер Холлер. Но вы оба не видите главного. Вчера эта присяжная весь день просидела в зале. К вечеру тест показал положительный результат. С высокой долей вероятности она уже успела заразить других присяжных. К концу недели у нас может быть несколько заболевших.

Я понимал: если так, аннулирование неизбежно. Это была бы катастрофа. Мейсоны увидели почти всё моё дело. Отмена дала бы им время подготовиться именно к тому, что должно было прозвучать последним. Это было бы как сдавать выпускной экзамен с готовыми ответами на руках.

Я должен был это остановить.

— Кто из присяжных заболел? — спросил я.

— Присяжная номер одиннадцать, — ответила судья.

Специалист по декорациям. Та самая, за которую я боролся на отборе. Одна из моих фаворитов. Её потеря была бы ударом. Но отмена всего процесса была бы разрушительнее и, скорее всего, привела бы к затяжному переговорному миру.

— Предложения? — спросила Рулин.

— Здесь нет иного выхода, кроме как признать разбирательство недействительным, — сказал Маркус.

— Ваша честь, он гонится за отменой суда, потому что знает, что проигрывает, — сказал я.

— Что вы предлагаете, мистер Холлер? — спросила Рулин.

— Средний инкубационный период — около пяти дней, — сказал я. — Давайте отложим заседание до понедельника. В понедельник мы увидим, заболел ли кто‑то ещё, и только тогда суд примет решение.

— Может быть и дольше пяти дней, — возразил Маркус.

— Возможно, — сказал я. — Но это мы узнаем только в понедельник. Другим присяжным уже сообщили о заболевании одиннадцатой?

— Им сообщили только, что из‑за болезни одного из присяжных слушания сегодня не будет, — сказала Рулин. — Я, конечно, свяжусь с ними и сообщу подробности. И порекомендую пройти тест. Ещё что‑нибудь, господа?

— Если симптомы проявились только вчера вечером, она могла заразиться до заседания, — сказал я. — Или ещё на прошлой неделе, когда они только формировали коллегию. Это не значит, что остальные заражены.

— Да, значит, — возразил Маркус.

— Неважно, — сказала Рулин. — К понедельнику ситуация будет яснее. Я последую предложению мистера Холлера и не буду принимать решения до того момента. Заседание отложено до понедельника. Мой клерк будет держать стороны в курсе. Спасибо, что пришли так рано.

Мы, как обычно, вышли гуськом. В коридоре, по пути к выходу из здания, Маркус замедлил шаг.

— Ты знаешь, как всего этого избежать, — сказал он.

— Ты тоже знаешь, — ответил я. — Лестница перед судом. Все СМИ в сборе. Ответственность, действия, извинения. Перед камерами.