Однако у меня была ключевая свидетельница, которая не хотела давать показания. Причём не просто не хотела — она была напугана до срыва. Потратив утро на перекрёстный допрос, Мейсон загнал меня в угол. Если бы я продолжил по первоначальному плану, я бы в лучшем случае смог вызвать Наоми Китченс на трибуну только на следующий день. А возможно, — судя по длине перекрёстного допроса, — и через день.

Рисковать я не мог. Пока Наоми балансировала на грани, каждое промедление играло на руку защите. У меня не осталось выбора. Нужно было перетасовать карты.

Как только объявили перерыв на обед, я вышел в коридор и позвонил Циско. По фоновому шуму было ясно: он в машине. На время процесса я дал ему «Линкольн» для перевозки свидетелей.

— Где вы? — спросил я.

— Мы в пути, — ответил он. — Нас пятеро.

— Дочка с вами?

— Да.

— Заезжайте в «Рэдберд» на обед. Встретимся там. После обеда Наоми выйдет на свидетельское место.

— Что? — спросил он.

— Потом объясню. Не говори ей. Я сам, — сказал я. — Просто доезжай до «Рэдберда». Встретимся там.

Я отключился и повернулся. Лорна стояла в коридоре и ждала меня.

— Тебе придётся подправить «Пауэр Пойнт», — сказал я. — Следующей я вызову Наоми на трибуну.

Судья попросила меня назвать следующего свидетеля, и я обратил внимание на Маркуса Мейсона. Когда я произнес имя Наоми Китченс, он резко откинулся на спинку стула, как будто уворачиваясь от удара. Его реакция была очевидной, но я не мог понять, удивился ли он моему выбору бывшего специалиста по этике в качестве свидетеля, или же его шокировало само ее появление. Если второе, это означало бы, что он знал о давлении, оказанном на нее накануне, и даже одобрил его.

После того как он «увернулся» от невидимого удара, его руки направились к папкам на столе защиты. Он провел рукой по стопке и вытащил папку толщиной примерно в два с половиной сантиметра, которая, как я предположил, содержала материалы по Китченс.

Отсутствие более толстой папки наверху стопки говорило мне, что Маркус не ожидал появления Китченс на этом этапе. Следовательно, он не был в курсе ночных событий. Это было к лучшему. Попытка помешать Китченс добраться до суда оказалась провальной.

Принеся присягу и назвав свое имя для протокола, Наоми заняла место. Ее взгляд тут же устремился к зрителям, где она увидела свою дочь, сидящую рядом с Циско. Едва заметно кивнув им, Наоми собралась и повернулась ко мне.

Мы с ней заранее договорились в «Рэдберде» о моей роли на трибуне. Неизвестным оставалось лишь поведение стороны защиты. Я посоветовал ей найти Лили в зале и сосредоточить на ней внимание, когда ситуация у трибуны станет напряженной. Лили должна была служить ей опорой.

— Добрый день, профессор Китченс, — начал я. — Наоми Китченс — это ваше настоящее имя?

— Теперь это моё официальное имя, — ответила Китченс.

— Вы его меняли?

— Давным-давно. Да.

— Как вас звали при рождении и почему вы решили сменить имя?

— Моё имя при рождении — Элисон Стерлинг. Я сменила его двадцать лет назад, чтобы защитить себя и ребёнка, которого носила.

Я увидел, как её взгляд тут же скользнул к дочери.

— Защитить ребёнка от кого? — спросил я.

— От моего бывшего парня, — сказала она. — Это было в Пенсильвании, где я выросла.

— Расскажите присяжным, почему вы сочли необходимым пойти на такие меры.

— Он был плохим человеком. Преступником. Я поняла, что должна от него сбежать. И я уехала. Переехала в Калифорнию и официально сменила имя, чтобы он не смог нас найти.

— «Нас» — это кого?

— Мою дочь и меня.

— Сколько лет вашей дочери сейчас?

— Девятнадцать.

— Тот мужчина, от которого вы сбежали, её отец?

— Да.

— Он нашёл вас после побега?

— Нет. Он много лет провёл в тюрьме. Точнее, в колонии.

— Вы знаете, за какое преступление его осудили?

— За грабёж и нападение. Он выстрелил в человека, но тот выжил.

— Вы были как‑то вовлечены в эти преступления?

— Нет. Но… мы жили на деньги, которые он крал. Я это знала. Это была одна из причин, по которой мне нужно было от него уйти.

— Были и другие причины?

— Он был жестоким. Я боялась, что он причинит вред ребёнку.

— Как звали этого человека?

— Квентин Холгард.

— Значит, если бы Квентин Холгард вошёл сейчас в этот зал и заявил, что вы совершали преступления вместе с ним, он сказал бы правду?

— Нет. Он бы солгал.

Последний вопрос был наугад. Но мне нужно было опередить любую вылазку Мейсонов. Они могли подготовить Квентина Холгарда как свидетеля-опровержения, не раскрывая его имя и не внося его в утверждённый список. Я не знал, какой у защиты план, но хотел быть готов ко всему.

Я чувствовал, что первый блок вопросов отработан, и вернулся к изначальной линии показаний Китченс.

— Итак, вы приехали в Калифорнию, чтобы сбежать от этого человека. Что было дальше?

— Я работала и училась в районе залива Сан‑Франциско, — сказала Китченс.

— В каком учебном заведении?

— Моё первое образование было в Южно-Франкском университете и…

— В каком? — переспросил я. — В Южно-Франкском?

— Простите, в Университете Сан‑Франциско. Затем я получила степень магистра в Калифорнийском университете в Беркли, а потом докторскую — в Стэнфорде.

Я быстро перечислил её дипломы по порядку: сначала — компьютерные науки, потом — психология, и, наконец, социология.

— Похоже, мне стоит обращаться к вам «доктор Китченс», — сказал я.

— Мне больше нравится просто Наоми, — ответила она.

— Хорошо, Наоми. Вы сами оплачивали эти университеты?

— Да. Я работала. Получала стипендии, несколько исследовательских грантов. Но у меня были и студенческие кредиты. Я до сих пор их выплачиваю.

В зале раздался тихий гул смеха.

— Похоже, вы в этом не одиноки, — сказал я. — Кем вы работали в те годы?

— Я была программистом в разных компаниях, — сказала Китченс. — Работала в Майкрософт, Эппл и ещё в нескольких.

— Чем занимается программист?

— Пишет рабочий код для разных приложений.

— Всё это вы делали, будучи матерью-одиночкой и учась?

— Да.

— Какой карьерной цели вы добивались, получая все эти дипломы?

— Я хотела преподавать в колледже. Хотела стать профессором.

— И вы этого добились?

— Да. Моя первая работа была в Университете Южной Флориды. После получения докторской степени я осталась в Стэнфорде ещё на три года.

— Что заставило вас уйти из Стэнфорда?

— Мне поступило предложение от «Тайдалвейв». Зарплата почти удваивалась. Я согласилась, чтобы обеспечить дочери лучшую жизнь.

— В чём заключалась ваша работа в «Тайдалвейв»?

— Я была специалистом по этике. В первую очередь по проекту «Клэр».

Я улыбнулся и приподнял руки от кафедры, будто говоря: «Ну и что нам это даёт?»

— Должен признаться, я не до конца понимаю, кто такой специалист по этике и чем он занимается, — сказал я. — Объясните, пожалуйста.

— «Клэр» был проектом генеративного искусственного интеллекта, — сказала Китченс. — В то время это был новый рубеж. Правил почти не было, государственного надзора — тоже. Конкуренция была ожесточённой. Компании стали нанимать людей, чтобы гарантировать, что такие программы и приложения создаются ответственно. Генеративный ИИ должен был изменить мир — и уже изменил его. Специалист по этике был чем‑то вроде совести проекта. Я должна была помочь выставить барьеры, защищающие людей, которым эти системы будут служить.

— «Должна была»? — уточнил я.

— В некоторых случаях компания лишь заявляет о своей этичности, но на самом деле этого не придерживается. Ставки там чрезвычайно…

Маркус Мейсон поднялся и возразил:

— Ваша честь, в общем виде свидетель намекает на неэтичное поведение в «Тайдалвейв» в рамках проекта «Клэр», — сказал он. — Никаких доказательств этого суду не представлено, потому что их не существует. Я прошу снять вопрос и ответ и дать присяжным соответствующее указание.