Психика пыталась оградить меня от произошедшего и не нашла ничего лучше, кроме как демонстрировать реальность урывками. Эдакое «слайд-шоу». Мы используем этот термин в игре, когда скорость воспроизведения изображения падает значительно ниже двадцати четырех кадров в секунду, и оно разбивается на отдельные, медленно сменяющие друг друга картинки, как в комиксе. Профессионалы могут играть и так какое-то время… Я считала себя профессионалом.

На первом слайде во мраке ночи застыл сквер. Его густая черная листва нависла над головой, словно наковальня, и не отпускало ощущение, что она вот-вот рухнет, раздавит, уничтожит.

Парни рядом курили, глубоко и часто затягиваясь, отчего огоньки их сигарет горели в темноте, точно глаза нечисти. А в ушах все еще звучал хрип…

Лента городских новостей порой информирует скупыми фразами о том, что кому-то стало настолько тяжело, что он решил свести счеты с жизнью, воспользовавшись, по его мнению, самым надежным способом — шагнув в окно. Но одно дело мазнуть взглядом по некрологам, и совсем другое — стать свидетелем. А еще страшнее — знать того, кто изломанной куклой лежал на потрескавшемся асфальте, неспособный больше дышать и мыслить.

Мда…

Каюсь, мне всегда казалось, что у красивых людей поводов отчаиваться немножечко меньше, чем у всех остальных. Ведь глупо отрицать, внешность способствует и карьере, и личной жизни, если ее обладатель не полный идиот… Да и тогда у некоторых есть шансы… А с лицом Егора Михайловича можно было бы очень неплохо устроиться. Наверное… Хотя у мужчин все слегка иначе. Да и не могу я представить себе иной повод кроме смертельной болезни, которая вот-вот тебя приберет и заставляет адски мучиться, чтобы совершить то, что сделал чертов скандалист Зиновьев!

Ведь несколько дней назад он не дал мне ни малейшего повода думать, что у него все настолько плохо в жизни. Наоборот! Красавец был живее всех живых, и скорее сам вызывал желание «выпнуть» его с этажа повыше за хамоватое поведение!

Мозг снова решил выцепить пару сцен из действительности.

Сквер к тому времени окрасился синим, красным и белым от мигалок скорой, полиции и службы спасения. Мелькали силуэты: из клуба и со двора дома подтянулись зеваки. Те, кто не отбыл на дачные участки или еще не спали (а если и спали, то проснулись), жильцы открыли окна, особенно на первом этаже.

Егор… Он казался каким-то… ненастоящим. Манекеном. Будто кино снимают, и он — реквизит. Или как в игре… В ней, правда, обычно есть кнопочка, запускающая программу отката, восстановления, воскрешения в конце концов. Только в пользовательском интерфейсе, который нам предоставлен жизнью, это, как назло, разработчиком не предусмотрено. Или заблокировано…

Разговоры, шум двигателей, окрики, хруст веток под чьими-то ногами, и все это в густом сиропе ночи, бликов света, и будто замершего воздуха. Мне вдруг стало жутко холодно. Хорошо, что Ваня рядом оказался и накинул свою кофту мне на плечи.

— Вы слышали звуки борьбы, крики? — опрашивающий меня полицейский в этой темноте, перемежавшейся разноцветными вспышками, тоже казался нереальным, как и тело, накрытое черным пакетом.

Недалеко от нас курил шофер, облокотившись на капот машины с красным крестом, терпеливо ожидая, когда можно будет забрать «клиента».

— Вроде нет.

— Вам знаком пострадавший? — он ожидал услышать, что нет.

Меня всегда забавляло это слово, оно часто мелькает в новостях, детективных сериалах. Но в данном контексте оно звучало нелепо. Егор не пострадал, он умер, он лишен способности страдать, да и всех других тоже. И это уже необратимо. Хотя может это в смысле «отстрадался»?

— Если не ошибаюсь, его зовут Зиновьев Егор Михайлович. Он был клиентом нашей компании. Я его видела... раз.

— Почему вы так уверены, что тот, кого вы видели и пострадавший — одно лицо? — полицейский оторвался от записей.

— Ну, — замялась я. — С такой внешностью сложно не запомнить.

Мужчина средних лет с залысинами и неглубокими морщинами, которые, однако, уже успели изрезать уголки глаз и рта, усмехнулся, и, по-моему, чуть презрительно.

— Он здесь проживал?

— Я не знаю!

— Адрес регистрации его, телефон, что-то можете назвать?

— Нет, конечно. Но завтра договорной отдел с утра работает, у них есть данные на всех клиентов.

— Адрес проживания и регистрации, имя, отчество, фамилия и место работы.

— Его? — я посмотрела на сотрудника правоохранительных органов, как на сумасшедшего.

— Ваши, — послышалось усталое.

Я что-то подписывала. Что-то говорила. Что-то отвечала. Даже не вспомню сейчас что. Конечно, ни о каких играх речь уже не шла. Ванька, смотревший на меня сочувственно, вызвал такси и подбросил до дома. Всю дорогу он вздыхал над неудавшимся походом и с грустью смотрел на пустые улицы, мелькавшие за окном. Его такси с желтым гребешком, захватив с собой в порыве ветра часть опавшей листвы и мусора, сбившихся в кучу у бордюра, укатило в сторону моста через Волгу, потому что друг мой проживал на другой стороне реки в городе, входившем в агломерацию с областным центром.

Окна особняка, где располагалась наша с Аней квартира, были темны. Дом выглядел необитаемым. Правда, ничего необычного в этом не было! Перевалило давно за полночь!

Дворик с одиноким фонарем над входом всегда казался мне по-домашнему уютным, но сейчас он был уныл, будто потерял душу и смысл существования давным-давно, став из крохотного центра усадьбы, где бегали дети и куры, ступали важно хозяева и торопливо служанки и работники, скопищем квартир для людей, часто никак друг с другом не связанных, с разными целями и мечтами.

Единственное, что согрело озябшую душу, это свет в окне на кухне. Подруга еще не спала.

Аня сидела на диване и пила чай из огромной кружки. Перед ней на коленях лежала старая потрепанная книга — Макнот и ее наивные романы о супермужчинах и нежных куколках-девушках, наделенных талантами и способных из гадких утят обращаться настоящими королевами.

— Чего-то ты рано? — удивленно заметила подруга. — Думала, опять до утра проторчишь.

— Угу, — я достала из холодильника упаковку сока и плюхнулась на табурет рядом. — Возле клуба парень с балкона выбросился. Насмерть.

— Боже, — передернула плечами Анюта — Ужас какой, — она посмотрела на меня удивленно и чуть испуганно. — Ты… видела?

Я скривилась.

— Как люди на такое решаются?! — девушка загнула краешек странички и закрыла книжку. — Есть хочешь? Я могу разогреть.

— Да нет, — я воткнула соломинку в пакет с пляшущими на красочной картинке фруктами и методичными глотками опустошила.

Говорить подруге о том, что я уже встречала погибшего молодого мужчину, совсем не хотелось. Тем более о том первом разе в ресторане, этот эпизод в связи с потрясением был памятью «оживлен» и разукрашен во все цвета. И почему-то для меня воспоминание это стало вдруг интимным, а я не люблю говорить о таких вещах.

В ресторане Егор выглядел довольным жизнью, а теперь он уже никогда не почувствует ничего, даже сладковатого, вяжущего язык вкуса яблок, персика и ананаса. Ты так редко замечаешь в жизни то, что приносит тебе хоть и крохотную, но радость.

Мда... Не считала себя впечатлительной, но кажется, что его хрип будет теперь являться мне в кошмарах…

***

Хозяйка большого дома лежала в шезлонге возле бассейна. Парящие на тонких проводах над площадкой, выложенной золотистой плиткой, фонари освещали ее идеальный профиль и гладкую кожу, высокие скулы и длинные густые ресницы. Вдали темнели громады частных домов, чьи владельцы имели достаточно денег, чтобы купить себе уединение размером в несколько гектаров на берегу Волги вместе с пляжем и причалами. Здесь должны были царить умиротворение и тишина, но…

— Ради всего святого, заткнет его кто-нибудь уже или нет?! — простонала молодая женщина.

Книжка в мягком переплете захлопнулась и была безжалостно отброшена.

Лера про себя усмехнулась — определенно современный прозаик не смог заинтересовать работодательницу настолько, чтобы та, забыв обо всем (даже о воплях придурка за воротами) погрузилась в созданный писателем мир. С некоторой долей ехидства женщина отметила про себя, что изображение на обложке было одной из работ известного в начале двадцатого века приверженца кубизма, что уже показатель того, что мышление автора книги и его редакторов своеобразно. Ибо попытка подвести реальность под геометрические фигуры считалась Лерой Александровной исключительно мазней, и ничем более. Да простит ее переоцененный Пикассо.