Мы переглянулись с Сашей.

— Значит, они все-таки ушли в Израиль?

Повисло молчание. И лишь спустя минуту Егор покачал головой.

— Тогда где чеки, подтверждения? Он все так скрупулезно хранил. А о самое главное забыл. Нет...

— Может, он их фоткать не стал? Либо мы их просмотрели?

— Надо перепроверить, брат стал бы, хотя бы для того, чтобы отправить Насте.

Я постучала по столу ручкой.

— А у Артема были личные счета в банках, он мог просто раскидать деньги, и они там и остались лежать?

— Нет, — покачал головой Егор. — Во-первых, я попросил нотариуса запросить банки. Там пустота. А, во-вторых, опять же такая сумма у физического лица, у которого доход официальный в последний год тысяч двадцать в месяц, вызовет вопросы у банка.

— Тут ты прав, хотя все банки тоже не запросишь! — покачал головой друг Егора. — У нас тут местечковых только с десяток, а может деньги в Нижний «уехали»?

— А зачем ему местечковый? — покачал головой любимый. — Если ему нужен крупный банк для вывода денег за рубеж.

— Если он не открывал счета, не успел перевести деньги, значит, если он получил их, то хранил наликом, — Саша задумчиво крутил ложку между пальцев.

— В квартире пусто, у отца пусто. С такой суммой по городу ходить неприятно. Не таскал же он ее с собой. Может менты при осмотре квартиры прибрали?

— Не такую сумму, мелочь бы да, а так вряд ли...

Опять повисло молчание. Я отпила из кружки чай, и взгляд мой упал на руку Егора, который, задумавшись, перебирал пальцами по столешнице, как некогда Артем в ресторане. Пальцы Егора были не столь подвижны, но…

Я стряхнула наваждение, поднялась и подошла к зеркалу. Это была забавная деталь интерьера на огромной кухне. И разумная, надо же видеть, как ты выглядишь, когда, например, выходишь к гостям после готовки. Мой же вид мне совсем не понравился. Может Анька и права, надо перекраситься. Мне пойдет рыжий. Он яркий, и к зеленым глазам идет (особенно с темными кругами). Буду, как Мерида из мультика, с моей паклей на голове.

И Егор, и Саша, я заметила в отражении, обернулись мне вслед.

— Егор, повернись ко мне, пожалуйста, в пол-оборота, да вот так, и смотри на угол шкафа над мойкой, и руку положи левую на стол, да, вот так, и замри.

— Не понял, — удивился мужчина.

— Это смешно, я знаю, но вдруг. Глупая идея, а из головы не идет. Когда все это случилось, я заходила и на твою страницу в соцсети и на страничку Артема, и знаешь, что заметила?! Во-первых, вы друг у друга в друзьях и родственниках не значитесь, но ладно, многие так делают. Особенно те, кто хочет стать известным, чтобы не тревожить семью. Но! У тебя на страничке есть ваши общие фото, а у него нет. Он все убрал, чтобы никто не знал со стороны, что вас двое. И комментарии подчищал, я только сейчас это поняла. Во-вторых, я ведь смотрела фотки. И раньше он старался иметь свою собственную индивидуальность, отличную от тебя. А теперь посмотри. Он перекрасился обратно, темноволосым стал, как и ты, он стригся и брился, даже одевался также.

Мужчины молчали, ждали пояснений.

— В договоре, которым ты в меня кинул в нашу первую встречу, стоял тот же год выдачи паспорта, что и у меня. Мы одногодки — это логично, паспорта меняли в двадцать. А сейчас у тебя новый, и ты поменял его …

— В двадцатых числах сентября.

— У тебя ведь его не оказалось. А когда ты заметил, что у тебя его нет?

— Я хожу с удостоверением адвокатским и правами. Заметил, только когда к следователю попал,— Егор резко встал.

— Артем приезжал к тебе незадолго до…?

— За пару дней. Но я с ним не встретился. У него были ключи, но он не дождался… Черт!

— Он взял твой паспорт, и он на тебя похож. Не знаю, смогла бы я вас отличить? Только если сейчас, потому что мимика-то у вас, наверное, все-таки разнится, но оператор в том же банке…

— Не отличит. Есть у меня одна догадка. Поехали!

Мы с Сашей, не сговариваясь, последовали за Егором и вскоре уже были в квартире Михаила Федоровича. Егор включил свет на кухне и исчез в темноте зала, явившись вскоре с коробкой. Он недолго покопался в ее содержимом, пока не вытащил ключ с ярким брелоком.

— Это эмблема банка. Я не придал значения в прошлый раз… А теперь, — Егор крепко сжал его в ладони. — Забавно, что домушник, выгреб все бумаги Артема, касаемые нот, не взял его.

— Нот… — что-то кольнуло. Но у меня хватало проблем и без этого.

И спустя тридцать минут, мы втроем выбрались из машины Саши и направились к стеклянным дверям офиса того банка, эмблема которого была на ключе. До закрытия оставался час. Банк местный, даже больше сейфовое хранилище, как пояснил Егор, пока мы пробирались по окутанному ночью городу.

Девушка-оператор за стойкой окинула нашу троицу весьма подозрительным взглядом, и заявила, что в хранилище пойдет только… собственник ячейки.

Егор Михайлович Зиновьев.

Егор исчез за металлической дверью, а нам оставалось только ждать.

Любимый появился спустя двадцать минут, он был бледен. Пройдя мимо нас, молодой мужчина вышел из банка, привалился плечом к стене у входа, вдохнув морозный воздух.

— Восемнадцать миллионов триста семьдесят семь тысяч с копейками.

—Это предложение Израильской клиники по трансплантации, так сказать, под ключ, — выдохнула я.

— Какой честный, а двадцать он не мог стырить? Перелет там, подарочки, — хмыкнул Саша.

Егор вдруг развернулся и, схватив Сашу за грудки, впечатал его в стену здания.

— Мой брат не был вором!

— Да, я согласен, он Робин Гуд. У плохих хорошим, — примирительно поднял руки Саша.

— Теперь я понимаю Войцеховскую, зачем она пыталась докопаться до причины смерти Артема, — слова Егора были полны горечи. — Она искала деньги. А слова о любви и таланте… Это просто ложь…

***

Саша отвез нас на квартиру и укатил по своим делам.

Егор был сам не свой. Он, молча, мотался по кухне, как маятник. В итоге ушел в магазин и вернулся с бутылкой коньяка. На вопросы не отвечал, на ласку не реагировал, да и подпускать меня к себе, кажется, не хотел.

Мне вдруг стало нестерпимо больно, да, я — дура, да, я была не права, да, не имела права, но я же…

Надо подождать, пока остынет, он зол и на меня, и на брата, и на весь мир. Но я лишилась самого важного: его тепла и доверия.

Собрав всю волю в кулак, чтобы сдержать слезы, я оставила его в покое, нарезав сыр и колбасу, положила на тарелочку, а сама ушла в комнату. Подсоединив злополучный винт, принялась шерстить файл за файлом. Мне казалось, что мы хоть и двигаемся к разгадке, но далеко не все выводы, к которым мы пришли, верны. Очень много деталей не доставало, и складывалось ощущение, что я кусочки паззла соединяю принудительно, потому что так выгоднее, но не более того, правильная картинка так не сложится.

С Настей Артем был знаком очень давно, «ее» файлов на компьютере было предостаточно и фото, и музыки, и переписки, которую Артем путем принтскрина сохранял в отдельной папке. Он вообще любитель фотографии, я смотрю. Хотя, по чести сказать, там обычно присутствовали куски текстов к песням, исправления, споры об окраске музыкальных произведений, что заставило меня вспомнить Скрябина, у которого музыка имела цвет.

Их музыка была поначалу нежной и мягкой. Как и ее личная. Но если прослушать несколько мелодий за последние пару лет, то будет видно разительное отличие Насти, застывшей в волшебном безвременье, и Артема, который рос, мужал, его музыка становилась жестче, острее, ярче и более близкой мне.

Спустя пару часов я наткнулась на папку с надписью «Нина». Она была создана за четыре месяца до гибели Артема и хранилась глубоко в недрах проводника и пополнялась до самого рокового дня. И там тоже были фотографии с приемов и конкурсов, где они держались сначала официально и даже чуть прохладно. Но потом… Я не назову это иначе, чем химия. Искра пробегала между братом Егора и всегда обворожительно выглядящей женщиной, стоит им увидеть друг друга. И говоря о Войцеховской, она тоже менялась от фото к фото, особенно взгляд, он становился спокойней и в том же время ярче, лучистее. И, конечно же, там была музыка. Совсем иная. Она была старше. В ней не было невинности и мягкости. Зато была страсть настоящая, бурлящая, живая, обнаженная.