— Какого черта они так долго? И ее телефон сел, похоже. Я поеду.
— Погоди. Врач сказала, что в приемный покой не пускают из-за карантина. Ей сейчас анализы сдать, сделать снимки, это не быстро, сынок, — пытался успокоить сына Михаил Федорович, хотя у самого сердце больно сжималось в груди. Он должен был пойти с девушкой. — Врач — хорошая женщина, я уверен, она позвонит. Там же ведь еще очереди. А если, не дай боже, реанимация!
— Реанимация… — сын побелел еще больше.
Михаил Федорович обругал себя старым дурнем и уже готов был сам звонить куда угодно, лишь бы Егора успокоить, как вдруг в его кармане затренькал телефон. Егор рванулся и, почти вырвав трубку из рук отца, прижал ее к уху.
— Да!
Повисла тишина, сын внимательно слушал то, что говорил ему неизвестный голос. А Михаил Федорович все силился услышать, что Егору вещает собеседник, да только слух был уже не тот.
— А когда? Завтра? Почему завтра? Да, я понял. Хорошо. А что из вещей? — было очевидно, что сын крайне недоволен услышанным, но в спор вступать не стал. А когда собеседник отключился, медленно положил отцовский телефон на стол.
— Положили в отделение, — Егор потер лицо руками, — сказали, что она вроде хорошо себя чувствует, рану обработают, снимки сделают, если все нормально будет, то завтра — послезавтра отпустят, — сын глубоко вздохнул, но потом взгляд его упал на лежавший на кухонном столе Викин шарф, испачканный кровью. — Твою мать! — кружка с какой-то забавной надписью разлетелась на крохотные осколки, встретившись со стеной, на общем фоне хаоса эта потеря была незаметной.
Квартиру, которую сын и Вика снимали вдвоем, некто перевернул вверх дном. Вещи валялись на полу, на диванчиках, пожилой мужчина заметил, что собственные Егора не сильно заботили, он поднимал их, бросал в кучу, а вот Викины он собирал осторожно, бережно складывал на диван в ее комнате. Домушник успел «навести порядок» и в шкафу с книгами, и комоде с одеждой, порыться в компьютерном столе, а там у девушки лежали провода разные, винтики, отвертки. Ценные вещи, кольцо и сережки Викины так и остались в коробочке на шкафу. Казалось, что некто искал больше в комнате, где были вещи сына, нежели у девушки.
Украли ноутбук Егора. Стационарный компьютер Вики был спасен, похоже, только ее приходом, потому что системный блок валялся у входа, корпус был хороший, с отличным шумоподавлением, но тяжелый, его видимо, нести было крайне неудобно, да еще мимо хозяйки.
Сначала несанкционированные обыски прошли у дочери Семена Семеновича, потом у самого Зиновьева-старшего, и вот теперь здесь. Но главное Егор показал отцу записку, которую некто оставил на подоконнике в комнате сына:
"Верни все"
Ее Егор не стал показывать приехавшей полиции, и вообще со стражами порядка был довольно холоден. Им поступило сообщение, что пострадала девушка, так что отрабатывать полиции придётся, но не более того. Да и не верил никто из сидящих сейчас на кухне мужчин, что полиция кого-то найдет.
— Тот, кто побывал в наших домах, искал совсем не золото, или копейки на черный день, он искал очень большие деньги.
— О чем ты, сынок? — похолодел Михаил Федорович. — Неужто Артем...
— Да! — Егор дернул себя за волосы на макушке, чтобы хоть немного собраться и не расклеиться. — Придурок!
— Егор! — попытался осадить мужчину отец.
— Что Егор? Он угробил себя, тебя до ручки почти довел и чуть мою девушку на тот свет не отправил! — сын пытался взять себя в руки, но получалось плохо. — Я думал, что пронесло, ведь столько времени никто не появлялся. Я почти поверил, что Артему не удалось. Но нет!
— И что же делать теперь? — старший Зиновьев никак не мог поверить в происходящее. — Еще долги... Сколько он еще должен был? Квартира...
— Какая квартира, пап! — простонал Егор. — Тут надо почку продать и душу закладывать!
— Душу... — как эхо повторил Михаил Федорович.
— Двадцать миллионов, и это только то, о чем я знаю хоть приблизительно.
Пожилой мужчина прижал руку к груди, там, где билось сердце.
— Двадцать...
— Я не знаю, что делать! У меня нет ничего, никакой информации, никакой зацепки... Пустота. Одна чертова пустота! Я не могу пойти в полицию, потому что мне не с чем туда идти. А самое главное, я не знаю, во что это выльется! Эта женщина поставила на уши всю полицию! Может ее интересовал совсем не Артём, а то, куда он дел деньги! Ее муж с высоким постом в Москве. Для них не проблема избавиться от человека! — молодой мужчина опустился на стул и уткнулся лицом в ладони. — Я этого, пап, тебе бы не сказал, но я боюсь! Я бл… боюсь за тебя, за Вику, за дядю с Танькой! Я его ненавижу! Ненавижу!
Они сидели так долго, пока в стекло не заколотил самый настоящий снежный буран, каштан под окном трепетал и раскачивался, как страшное чудище из старых советских мультиков, кажется еще немного, и он войдет в дом, и всему наступит конец.
— Так, — Егор выпрямился. Лицо его было холодным и злым.
Михаил Федорович посмотрел на сына и, пожалуй, только сейчас осознал, как симпатичен внешне Егор, и таким же был Артем. Помнится, Аленька порой руками всплеснет, головой покачает и скажет: «Ой, девки бедные! Кто на наших, Миша, управу найдет? Как бы бобылями им не остаться. А то зазнаются, семья не нужна будет» А он все не понимал, он в них пацанов видел. А сейчас… Лицо Егора от переживаний заострилось, мягкость ушла, осталась лишь какая отчаянная красота. Михаил Федорович любил рыбалку, но порой ходил на охоту с друзьями, стрелять зверя не любил, но помнил однажды, как на волка охотники наткнулись, красивый, серо-серебристый. Аж светится в лучах фонарей. Ранили, а у того глаза лютые, шерсть на загривке стоит, бок в крови, а клыки щерит, рычит, до последнего не сдался, только пуля победила.
— Позвони дяде Семену, поживете у него, — Михаил Федорович приподнялся, дабы возразить, но сел обратно. — Пап, не надо, не спорь. Я должен быть уверен, что и ты и Вика будете в порядке.
— Ты думаешь, мне жизнь нужна, если и с тобой что-то случится? — в отчаянии воскликнул отец. Егор вдруг на мгновение скинул маску и с нежностью посмотрел на Михаила Федоровича.
— Пап, поверь мне, все будет хорошо, у меня на жизнь еще слишком много планов.
***
Солнце мягко коснулось неяркими зимними лучиками щек и даже совсем чуть согрело их. Я же с каким-то странным спокойствием пыталась, не открывая глаз, понять, где нахожусь. Рука запуталась в одеяле. Ткань шершавая. Тени и свет по-другому расположены, звуки…
— Просыпаемся, хорошая моя, просыпаемся. Осмотр.
— А! — в кровати я подскочила чересчур резво, отчего меня и повело. Мир закрутился, как карусель в парке развлечений, только в отличие от карусели, где каждый круг платный, тут аттракцион денег не просил, но и никак не хотел останавливаться.
— Ох и ретивая пошла молодежь, — усмехнулся мужской голос. — Давайте пока начнём с чего-то попроще. Открываем глаза...
Я, жмурясь и щурясь, кое-как смогла хоть чуть-чуть разомкнуть веки.
Так...
Передо мной симпатичный мужчина улыбчивый, лет тридцати пяти — сорока в белом халате. Хотя по стилю общения — профессор лет под семьдесят.
— Сейчас будет не очень приятно, но чуть потерпим.
В руке незнакомца появился крохотный фонарик, и доктор занялся изучением моих глаз.
— Так, хорошо, очень хорошо. Зрачки симметричны.
Только тут я заметила, что рядом с моей кроватью переминаются пять явно будущих медиков. Стажеры... или как их там.
— Теперь посмотрим на рефлексы.
Я терпеливо ждала вердикта, пока доктор постукивал, теребил мои конечности и, казалось, всячески издевался, если бы прикосновения его не были легче перышка, что забавно, ибо он отличался массивностью и не брезговал ходить в качалку, наверное, раз пять в неделю.
— Что же, не вижу ничего плохо, отрицательной динамики нет. Голова покружится пару дней, а вот рана будет заживать чуть подольше, так что обезболивающие понадобятся, но не злоупотреблять. Спать, гулять, хорошо питаться. Витамины, особенно группы В. А через недельку можно и на работу выходить.
