…И что делать?

Я ненавижу конфликты! Потому что не умею быть в них стороной атакующей, а той, на которую нападают, как вы понимаете, быть не любит никто. Бросаться обвинениями проще всего, сложнее смотреть на жизнь со стороны обвиняемого, и не только потому, что это в принципе тяжело, но и потому что подчас (если правильно расставишь приоритеты и подумаешь) вместо палача ты частенько можешь обратиться адвокатом.

Мама сидела на кухне за столом. Перед ней нарезка в тарелочках. Сок. Хлеб. Початая бутылка водки. Маленькие рюмочки, сохранившие на дне влагу.

— Садись. Руки помыла?

Ах, ну да, руки… Тут такая атмосфера, что, ей богу, не до рук как-то!

Прямо скажем, я была слегка в замешательстве. По телефону мне намекнули на драку, а тут милые родственно-женские посиделки.

— За Настю. Помянешь?

Я кивнула. Водку, правда, терпеть не могла, но отказаться, значит выпасть из этой грустной компании, даже в нее не влившись. Передо мной поставили рюмочку, наполнили почти до краев прозрачной сорокаградусной жидкостью и пододвинули закуску.

Забавно, вчера вино в компании Егора поглощалось на ура. А водку совсем не хотелось.

— За маму! — тихо произнесла двоюродная сестра.

Я опрокинула рюмку. Голова закружилась. Мне очень хотелось отдернуть шторы и открыть окно, чтобы выпустить скопившиеся тоску и недоговоренность, заполонившие кухню, как сизый дым от подгоревшей яичницы.

Настя сидела рядом со мной, а вот мама примостилась чуть наискось, я откусила кусочек бутерброда и неожиданно встретилась с ней взглядом. И тут меня проняло, больше чем от рюмки — она так не смотрела на меня никогда! Она так на Ваську смотрит обычно!

Для нее он… все!

В том смысле, что она любила обоих своих детей и заботилась в равной степени, но Ваську она именно ждала, в каком-то смысле боготворила. Она точно знала, что он родится именно такой, какой он и получился. Она вкладывала в него столько сил, что порой папе приходилось краснеть перед знакомыми и друзьями за это внимание. Просто удивительно, что в итоге Васька мог самостоятельно есть и попу подтирать. Не сыночка-корзиночка. А с определённого возраста она стала к нему прислушиваться больше, чем к собственному мужу. Любимый сын стал «премьер-министром» маленькой республики Смирновых при королеве, и голоса у граждан в этой «стране» были не особо равны. Я может отчасти и поэтому ушла жить одна, когда мне стукнуло восемнадцать, сначала в общагу, потом в комнату недалеко от центра с большим сквером под окном, а потом к Ане.

Васька решал все. Отец умыл руки, не стараясь более переспорить жену, но таки успел вложить в голову сына самостоятельность, способность здраво мыслить и за свои действия отвечать (зазнайство само как-то зародилось). Только теперь Васька далеко, но мама привыкла, она привыкла, что сын, которому она дарила немыслимое количество любви и заботы, забрал себе тяжелую участь вести тяжелые беседы в тяжелых ситуациях (и это несмотря на возраст, но она же знала, что он у нее будет умный и замечательный). И вот сейчас она готова была передать мне право решать проблемы, которые для нее были психологически очень тяжелыми.

Если честно, этот взгляд на минуту зажег внутри некое ликование. Наконец-то и меня услышат! Но потом Настя расплакалась, и это самое ликование тихонечко сдулось.

— Спасибо, что рядом были, что помогли.

— Насть…

— Да, бросьте, теть Кать, хреновая я дочь! Даже приехать не смогла. Денег нет и просвета не видно.

— Сама виновата. Головой думать надо! — мама грозно посмотрела на племянницу.

А я смотрела на них обеих, и стало мне ясно, что дальше будет только хуже, мама не примирится, а Настя озлобится. А самое главное, что обе женщины, разница в возрасте которых составляла двадцать с лишним лет, выглядели одинаково. В том смысле, что маме чуть за шестьдесят, а Насте чуть за сорок. А морщинки-то такие же глубокие. На самом деле Саша выглядела бы старше, если бы не руки, тыльная сторона ладони у нее была еще гладкой, не испещрённой венами.

— Мамуль… — прозвучало, как одергивание, хотя расчет был не на это.

Меня одарили таким взглядом!

Мда… Статус Васьки утерян безвозвратно.

Я наполнила три рюмки почти до краев.

— Давайте выдохнем. Всем тяжело. И уверена, что смерть тети Насти для тебя огромное потрясение, как и для нас. И мы многого не знаем. Вполне возможно, что дела обстоят гораздо хуже, нежели ты говорила тете Насте.

Саша одним глотком осушила рюмку.

— Меня вините, тетя Кать, в ее смерти? Что же столько молчали? Зачем пустили к себе, раз такое дело?

— Там же жутко холодно и влажно, не оставлять же тебя в таких условиях? В аду и то лучше.

Сестра подняла глаза.

— Я, тетя Кать, всю жизнь в аду, привыкла уже, — усмехнулась женщина, — даже когда казалось, что все в моей жизни налаживается, на самом деле оказывалось, что дальше будет только хуже.

— А это повод мать совсем в гроб загонять? — Екатерина Валерьевна сверкнула глазами.

— Ее никто не загонял, она сама туда стремилась, — Саша закрыла глаза.

— Как ты смеешь так о Насте?! — моя родительница стукнула кулаком по столу, от чего подпрыгнули и тарелочки, и рюмочки, моя нетронутая выплеснула немного жидкости на скатерть.

— Смею, я ее дочь! И я ее любила… Ладно! Я, ей богу, приехав сюда в последний раз, хочу не оставить после себя черноты. Вы ее прекрасно создадите сами. Пойду, вещи соберу. Викуль, поможешь мне такси вызвать?

— Да, конечно. Сань, вызову, — я тяжело вздохнула и посмотрела на сестру в упор, — может теперь, когда основное недовольство выплеснулось, мы поговорим?

— О чем, Вик? Что я плохая? Я и так это знаю. Мне это снится каждую ночь. И днем перед глазами стоит.

— И откуда такой актерский талант? — презрительно усмехнулась мама.

— А я, теть Кать, у жизни многому научилась, в том числе и тому, чтобы не прогибаться под теми, кто старше и считает себя мудрее, а на самом деле ему просто повезло в жизни.

— У тебя все было! Вы сколько с мужем и покупали, и ездили! Мать мне все рассказывала!

Саша горько усмехнулась.

— А мать вам не рассказывала, как я из больниц не вылезала? Благоверный либо мне кости ломал по пьяни, либо болячки притаскивал от любовниц и проституток. Или может, рассказывала, как он орал, что ему ребенок не нужен. Витька «благодаря» ему таким стал. Сын мне не может простить, что я не бросила его отца и не дала ему нормально жить. А все почему, теть Кать? Потому что меня научили терпеть! А вы знаете, что такое терпеть, теть Кать?

Они долго сверлили друг друга взглядами, а потом… Саша, молча, встала из-за стола и скрылась в комнате.

— Вот и поговорили.

— А ты что молчишь? — взвилась мать. — Сама же видела, как она с Настей обращалась! Сама мне показывала.

— Показывала, — проговорила я тихо, вспомнив коньяк и закуску. — Но правильно ли я поступила? Она же родня все-таки.

— Родня! Такой родни мне и даром не надо.

— Деньги я верну, — Саша показалась на пороге кухни.

— Да подавись ты своими деньгами. Ты мне сестру верни! — мать прижала кулак к губам и отвернулась к окну.

Сдернув пальто с вешалки, Саша быстро сунула ноги в ботинки и, схватив сумку, выскочила на лестничную площадку.

— Мам, зачем ты так!

— Если будешь ее защищать, можешь за ней ехать!

Понеслась душа в рай!

Мама вспыльчива, и я решила последовать ее совету. К тому же на глаза мне попался телефон, притулившийся на уголочке трюмо в коридоре. Он явно маминым и папиным не был. Им телефоны я покупала, и знаю, каких они моделей и фирм. Значит, Саня забыла.

Прихватив его, я поспешила вниз, уже в лифте застегивая куртку и завязывая шнурки.

Двоюродная сестра обнаружилась у подъезда на лавочке. Она вытирала глаза рукавом пальтишка и рылась в сумке.

— Чертов телефон!

— Вот он!

— Спасибо, Викуль, — она подняла на меня заплаканные глаза и грустно улыбнулась. — Надо было на квартире остаться. Я не думала, что твоя мать настолько обозлилась.