Следовало немедленно спасать положение!

— Простите, Егор Михайлович, — Лера Александровна бережно перехватила хозяйку. — Нине Павловне нездоровится.

— Да, конечно, — он сделал шаг назад, передавая женщину в руки помощницы. — Я хотел задать несколько вопросов о брате, но время сейчас неподходящее.

— Да, — кивнула Лера. — Полагаю, в следующий раз Нине Павловне будет легче общаться на… интересующие вас темы. И отнеситесь, пожалуйста, к ее просьбе со всем вниманием.

Мужчина кивнул. Когда он скрылся в сопровождении вызванного охранника, Лера Александровна тяжело вздохнула, глядя на стоявшую у окна хозяйку.

— Он — не Артем, — тихо сказала помощница.

— И слава богу! — глаза красавицы были абсолютно сухими, а взгляд… Помощница сглотнула. — На Артема я сейчас слишком зла. Как и он. Этот мальчик. И возможно именно злость нас и сблизит.

***

Семен закинул ногу на ногу и закурил. Через открытую форточку доносились звуки дождя и редких машин, бороздящих лужи во дворе. Пахло сыростью, прелыми листьями и скорой зимой.

Мужчина молчал, пока огонек сигареты не достиг фильтра, и только после этого он повернулся к столу, затушив окурок о край пепельницы, роль которой играла стеклянная банка из-под томатной пасты с веселой помидоркой на выцветшей, потрепанной бирке. Двоюродный брат не курил, а банку держал для гостей, страдающих этим 'недугом'.

— Егор-то что говорит?

— А что он скажет?! — Михаил Федорович опустился на стул, протянув родственнику чашку горячего чая. — Дело закрыли.

— Ты сам-то что думаешь?

— Не знаю, мне сейчас до того тошно, что жить не хочется.

Семен Семенович вскинул голову и пригрозил другу кулаком.

— В могилу себя сведешь от переживаний! Егора-то не подставляй! Езжай в Балаково, развейся. Там родных тьма. Шевчуки из Германии погостить приехали. Ты их сто лет не видел. Рыбалка. Костерок. Уха. Хоть выберешься из четырех стен!

Михаил Федорович усмехнулся, но судя по выражению лица, мысли его были далеки от предложенного двоюродным братом плана.

— Помнишь, как нам с Алей повезло? Приехали погостить, а вернулись с парнями.

Семен удивленно посмотрел на друга, потом грустно ухмыльнулся.

Жена Михаила немного не дотерпела, близнецы вместо областного центра родились в Балаково. Что, может, и хорошо. Родственников там немерено тогда было. Несколько семей переехали вслед за 'главами', устроившимися работать на АЭС, открывшую совсем недавно третий энергоблок, кто инженерами, кто техперсоналом. Им практически сразу дали квартиры, а в областном центре такого ждать и ждать. Вот и поехали Миша с беременной женой, которой срок родов ставили через три недели, поздравить родственников с новосельем… Поздравили…

Роддом в семейный сход превратился, все по-свойски. Медсестры и акушерки были облагодетельствованы на год вперед, уж больно боялся за здоровье супруги Михаил Федорович. Детки поздние, обоим супругам было уже за сорок. А долгожданные — это не то слово. Сколько слез выплакала Алевтина, пока не услышала заветные слова о том, что беременна.

— Помню, я ж вас забирал. У тебя руки тряслись, — улыбнулся Сема. — И ладно бы от выпитого — от переживаний.

— Знаешь, а ты прав, надо съездить, — легонько стукнул кулаком по столу Михаил Федорович. — Я иногда думаю, что своей кислой рожей Егору хуже делаю.

— Это уж ты загнул! Но тебе, поверь, легче станет.

Семен замолчал. Он на это всем сердцем надеялся, но все же не верил, это же не простудой переболеть, это ребенка потерять.

— Знаешь, я думал, что ты с пацанами своими везунчик. Даже как-то завидно было. Я тебе так скажу, не утешу, конечно, нет. Но! Темка дураком не был. Егор, он поумнее, но Темка был отличным парнем, путевым. Если он так сделал, значит, что-то его сильно подкосило.

Михаил Федорович замотал головой.

— Знаешь, Сем, я читал про то, что есть люди, которые могут других до самоубийства доводить, в том смысле, что для них, это игра, игра в чужие жизни. Способ толпой управлять, ну или что-то типа того, а если не толпой, так хоть единицами. Может, если бы Артем был подростком, я еще подумал бы, у подростков черт-те что в голове творится. Но сыну было двадцать семь! Не мальчик.

Мужчины замолчали.

— Как внучка? — Михаил Федорович отщипнул кусок хлеба и стал катать шарик по столу.

— Чудит, — махнул в сердцах рукой Семен Семенович. — Кричит, что в Москву поедет. На какие шиши только? Сейчас выдала, что институт не тот выбрала. Все жду и надеюсь, что блажь у нее из головы выветрится. Жена с дочкой уже извелись от переживаний.

— Обойдется, — усмехнулся Михаил Федорович. — Зеленая она еще, а сейчас такое время.

— Время… — тяжело вздохнул Семен. — Всего им хочется, и денег, и за границу кататься, и всякие побрякушки покупать. Ты видел? Телефон стоит двадцать тысяч! Двадцать! А работать где у нас, чтобы такие деньги получать? Да и не рвется она работать. Ой, не знаю, Миш. Как бы дурная голова ее до беды не довела. Выкинут из института, куда пойдет? На рынок торговать? Да и чую, связалась она с кем-то не бедным. Вещи дорогие у нее появляются, деньги. Недавно, представляешь, в Турцию летала! Говорит, одна! Чушь собачья! Только я тебе так скажу, уж явно не просто так ей кто-то блага отстегивает. Не мне ей конечно лекции читать о проститутках, но руки чешутся ремень достать.

Хлопнувшая дверь заставила обоих мужчин вздрогнуть. Через мгновение на пороге кухни появился Егор. Лицо у него было озабоченное, и, что больше всего удивило Михаила Федоровича, злое.

— Вещи из квартиры Артема где? Побрякушки всякие, бумаги?

— Коробка в чулане стоит, — удивленно ответил отец.

Егор скрылся в коридоре и загрохотал добром, сваленным в их бывшей с братом спальне. После чего вернулся на кухню и вывалил все содержимое из коробки на широкий подоконник, под которым прятался маленький 'погребок', где переживали зиму соленья и варенья, которые готовила, пока была жива, супруга и мать.

Безделушки, совсем немного фотографий, ручки, блокнотики, куски нотных тетрадей, пустая рамка от фото, маленький ключ с ярким брелоком, флэшки, коробочка для колец, перевязанная цветной резинкой (кольца-печатки отец подарил на восемнадцатилетние обоим сыновьям), бумаги об оплате коммунальных платежей, договоры аренды квартиры, дипломы и грамоты, полученные на музыкальных конкурсах призы — маленькие статуэтки.

Егор остервенело копался в этой куче вещей, бросая ненужные, по его мнению, бумаги на пол, часть оставляя на подоконнике, чем вызвал молчаливое негодование отца. Тот был еще не готов прощаться с этими кусочками жизни Артема.

— Ничего! Чтоб тебя!

— Сын! — привстал Михаил Федорович.

Но сын был, похоже, в том состоянии, когда до уважения далеко.

— Это все? — прорычал Егор.

Отец осекся. Он никогда не видел сына таким, тот в жизни не позволял себе повысить голос на родителей. И главе семьи, теперь совсем крохотной, хватило мудрости, чтобы почувствовать — не то время, чтобы свой авторитет показывать.

— Темка где-то за месяц до смерти еще коробку привозил, сказал, там диски группы. Сейчас принесу.

Михаил Федорович удалился в кладовку, заметив, как неодобрительно сверлил взглядом Егора двоюродный брат.

Когда коробка заняла место перед сыном на кухонном столе, тот продолжил проявлять неуважение к памяти Артема, беспощадно выкидывая и отшвыривая вещи. Михаил Федорович уже открыл было рот, чтобы отчитать Егора, как вдруг сын замер. Зажатый в его руке желтоватый листок подрагивал.

— Таак, — протянул молодой мужчина.

Пройдясь ладонью по щекам и подбородку, стараясь снять напряжение, Егор хмуро изучал записи на листке, потом схватился за остальные, еще раз более внимательно их прочтя.

— Что там такое? — Михаил Федорович и Семен переглянулись.

Егор не ответил, достал телефон, его пальцы забегали по экрану. Спустя полминуты сверившись с бумажкой, он то ли выдохнул, то ли всхлипнул, отшвырнул листочек, закружившийся как снежинка, чтобы медленно осесть на пол. Коробочка с печаткой, стоявшая на столе, была лишена 'резиновой защиты', щелкнула и откинула крышечку.