Ушла Аленька. Вроде бы и ограждал всю жизнь, но нет, где-то недоглядел. Сердечко не выдержало. Опустела квартира. Да, не молода уже была, но дышать бы еще, не надышаться, внуков ждать. Только жизнь, она такая. А Алевтина жизнь хорошую прожила. Любима была, и семья, и дом. Чего еще надо женщине?

Хлебнул горечи Михаил Федорович, фотографию в рамке на стол поставил из серванта, чтобы всегда жена рядом была, молодая и улыбчивая. Со смертью тяжело смириться, но можно, когда все правильно, все по природе и по закону.

Только вот уже больше месяца, как Михаил Федорович пытался принять и все никак не мог, что нет теперь и сына. И хуже того, говорят, что сам он…

Но разве возможно такое?!

Артем. Молодой, видный. С головой дружил! От девок отбоя не было. Алька все смеялась, что тут не метлой выметать, а трактором грузить. И талант вроде есть и мечты.

Как же так?!

Егор понимал, что отца вызовут в полицию, потому все сразу рассказал, скрывать не стал, так бы жалел, щадил, в этом Михаил Федорович не сомневался.

Разрывалось отцовское сердце от боли. Мало несчастья, так сначала Артема за Егора приняли. Пока с путаницей разбирались, Михаил Федорович решил уж, что обоих детей потерял. Тут впору самому в петлю лезть!

И вот на сороковой день под звон капель осеннего дождя, тоже, будто поминавшего ушедшего, сидели отец и сын на маленькой кухне, пили из крохотных прозрачных рюмок водку, ели колбасу, закусывали раскрошившимся по разделочной доске хлебом и неровно нарезанными помидорами, сок которых вместе с семенами растекся по белой тарелочке.

Больше молчали. Отец все ждал, когда сын заговорит. У них не было ни сил, ни возможности до этого самого момента рассказать друг другу, как им тяжело. Михаил Федорович понимал, его боль, как родителя, подобна вселенной, но глядя на сына, вдруг призадумался над тем, что потерял Егор. Пусть возраст и интересы чуть развели братьев, но они все равно были близки друг другу настолько, насколько это возможно для взрослых мужчин, пытающихся состояться в этой жизни.

И очень боялся отец, что любовь Егора к брату утонет в ненависти за Артемов поступок. Что уж врать, он и за себя боялся в этом отношении. Может, будь Аленька жива, примирила бы она со случившимся двух мужчин своей нежностью и теплом…

Нет!

Хорошо, что нет ее, хорошо, что не видит она, что произошло. В такие моменты Михаил Федорович очень радовался мысли, что не верит в жизнь после смерти, и жена с небес не видит того, что произошло. Какой может быть рай с такими переживаниями? И желая спасти собственную душу и душу сына, он поощрял попытки последнего найти доказательства тому, что это был вовсе не добровольный прыжок, а принуждение. Хотя все и всё говорило об обратном. Даже следователь — чужой человек вроде, но к пожилому мужчине с пониманием отнесся, сказал, что это страшно, но такое в жизни бывает.

Холодильник в полной тиши завел моторчик посильнее, загудел, нагнетая холод, вместе с этим заунывным звуком заговорил и Егор, которого, наконец, прорвало.

— Не понимаю! — сын потер пальцами лоб, жмурясь, точно от боли.

Из братьев он был самым приближенным, по мнению отца, к реальности. Он хорошо закончил институт, имел весьма перспективное место работы, даже по слухам с девушкой встречался с какими-то непростыми родителями.

— Может, он… — Михаил Федорович запнулся, — как это сейчас говорится … Принимал что-то?

Лицо сына окаменело.

— Нет. Вскрытие бы показало. Да и он не дурак.

Михаил Федорович выдохнул.

— Тогда может… Чем-то болел?

— Тоже нет. Я подумал об этом. Здоров. И никаких признаков насильственной смерти. Я сам лично с патологоанатомом говорил. Ничего. Никаких повреждений, даже старых, ну кроме, как во время… — Егор запнулся, быстро наполнил себе и отцу рюмки почти до краев. — Он играл в группе музыкальной, я с их продюсером говорил, там все в шоке, у них контракты, гастроли. Все только на лад пошло в последнее время. У брата деньги завелись снимать квартиру в центре. Что в его жизни, черт дери, пошло не так?!

За покойных не чокаясь.

— Не знаю, сын. Он ведь тоже урывками да набегами, — Михаил Федорович утер усы рукавом вельветовой рубашки. — Аля все говорила, пацаны — счастье, а девочки к семье ближе бы были. Все дети разные, конечно. Но только вы с Темкой плохого не рассказываете, только хорошее. Все понятно, взрослые уже, всё сами, но иногда и поделиться стоит, может и не дошло бы до такого.

Михаил Федорович грустно улыбнулся.

— Ты бы уже женился что ли. Ну, или хоть показал бы уже ее? — мужчина засопел и отвернулся к окну. — Хоть внуков успеть увидеть.

Егор молчал.

Конечно, не время сейчас о таком говорить. А когда время будет? Артем вряд ли думал, что так все обернется…

Еле сдержался Михаил Федорович от слез. Может, когда уйдет сын, и на экране телевизора замелькают картинки, где у кого-то все хорошо, он, сидя в уголке на диване, даст себе волю, но больше в том будет сейчас все же боли и обиды.

— Что делать будем, пап?

— А что делать остается… Жить только… Смириться иногда тяжелее всего, но иного выхода нет.

***

— Добрый день, меня зовут Виктория, — я ещё раз встряхнула капюшон куртки от капель и посмотрела на девушку, непонимающе нахмурившую брови.

Однако размышления ее длились недолго, и вскоре лицо озарилось осознанием того, кто перед ней.

— А я думала, приедет Виктор. Не расслышала по телефону. Проходите, — она отступила в прихожую и я, вытерев о приквартирный коврик чумазые, благодаря местной «безасфальтщине», кроссовки вошла следом.

— Давайте куртку, — девушка протянула руку и кивнула на вешалку. — Погода совсем осенняя. Можно было ноут привести к вам, но мне жутко не хотелось мокнуть.

Я улыбнулась в ответ. Ее «не хотелось» — мои дополнительные пятьсот сверху.

Ипотеку можно и с официальной зарплаты платить, но есть тоже хочется, и одеваться, и в кино или театр иногда ходить. А ещё хочется на новогодние праздники к Ваське съездить (часть зарплаты я решила загодя начать откладывать, и она так и оседала на счете)

Брат был подозрительно весел и настойчиво требовал мой загранпаспорт. А если уж Васька чего хотел, ему было трудно отказать (точнее, невозможно). Я, конечно, намекнула, что шиковать тому, кто только переехал и работает без году неделю, как-то не очень правильно. Но это заболевание всех, вырвавшихся из-под родительской опеки и получивших свои первые заработанные деньги. Да и к тому же… Москва…

Последний раз у меня с братом вообще вышел забавный разговор.

— Это чего у нее? Пирсинг на сосках!

Фотка в мокрой майке на пляже, которую выложила в сеть нынешняя девушка моего брателлы, впечатляла.

Васька весь аж вспыхнул. Троллить его никто не запрещал (особенно на достаточном от него расстоянии), и отказать себе в удовольствии я не смогла. Ханжой, кстати, не являюсь. Татушку тоже хотела сделать (иголок, правда, боюсь жутко), но лень и жадность победили.

Просечь, что наш Умка спустя почти полтора месяца обитания в столице уже не одинок, было бы не под силу только слепому, ведь если сам Васька так делать бы не стал, то вот Милана ака Кимико заполонила страничку брата в соцсетях ссылками на тьму всякой ерунды и, конечно же, их совместными фотками (недолго музыка играла, в смысле недолго мужик по Юле тосковал). Собственно, как и предполагалось…

Сама же Милана значилась на своей страничке, как коренная москвичка, геймерша и косплейщица. И мне подумалось бы, что наш продуман просто решил разнообразить жизнь, он-то обычно девушек серьезных предпочитал, но на одной из фоток, которые были выложены на ее страничке, эта самая Милана в черном костюме на каблучках с аккуратной высокой прической читала доклад на каком-то международном студенческом форуме, судя по теме, что-то из разряда финансов и маркетинга. Васька такой Васька. Бабушка все над ним смеется да приговаривает:

'Кот Василий, умный да красивый'

Ну, не знаю, как насчет красивый, но умный точно!