Но не это меня шокировало. Шокировала примитивность.

Никакого компьютера. Никакого смартфона на зарядке. Никакого телевизора с плоским экраном. Никакого роутера, мигающего огоньками в углу.

Вместо этого черно-белый телевизор. Маленький, выпуклый экран, деревянный корпус, две антенны торчат сверху. Стоит на тумбочке у стены.

На столе у окна роторный телефон. Черный, тяжелый, с витым шнуром. Чтобы набрать номер, нужно вращать диск. Роторный, мать его, телефон.

Я подошел ближе, уставился на это устройство, как на музейный экспонат. В моем времени такие телефоны продавались на блошиных рынках как антиквариат. Здесь это обычная вещь, современная технология.

Медленно обвел взглядом комнату. Узкая кровать у стены, покрывало в армейском стиле, идеально ровное. Привычка Митчелла, армейская дисциплина.

Небольшой комод, деревянный, потертый. На комоде фотографии в рамках.

Я подошел, взял одну рамку. Фотография молодой женщины. Красивая, темные волосы до плеч, улыбка, добрые глаза. На обороте надпись шариковой ручкой: «Дженнифер, июль 1970».

Дженнифер. Девушка Митчелла. Его невеста.

Следующая фотография. Семья. Мужчина и женщина средних лет, подросток-девочка. Родители и сестра Митчелла. Все улыбаются, стоят у какого-то дома. Счастливая американская семья.

Я поставил рамку обратно, чувствуя тяжесть в груди. Эти люди любят Митчелла. Ждут его. А вместо него получат меня, самозванца, вселившегося в тело их сына, брата, жениха.

На столе лежала стопка писем. Я взял верхнее. Конверт с маркой, обратный адрес в Огайо. Вскрыл, достал сложенный лист бумаги. Почерк округлый, женский:

'Дорогой Итан,

Надеюсь, обучение проходит хорошо. Папа и я очень гордимся тобой. ФБР это большая честь. Кэрол спрашивает, когда ты приедешь в гости. Может, на День независимости? Мы могли бы устроить барбекю, как в старые добрые времена.

Дженнифер звонила на прошлой неделе. Она так взволнована предстоящим переездом в Вашингтон. Говорит, что уже присматривает свадебное платье. Я так рада за вас обоих, милый. Вы созданы друг для друга.

Береги себя. Пиши, когда будет время.

С любовью,

Мама'

Я медленно сложил письмо обратно. В горле застрял комок. Эта женщина написала письмо сыну, который умер.

Положил письмо обратно на стол, прошел на кухню. Маленькая, тесная.

Газовая плита, старый холодильник с округлыми углами, раковина из нержавейки. Открыл холодильник. Почти пусто.

Пакет молока, наверное, оно уже испортилось за время моего пребывания в больнице. Пара бутылок пива «Будвайзер». Кусок сыра в пергаментной бумаге.

Закрыл холодильник. Открыл шкафчики. Пара тарелок, чашки, консервы. Кофе в жестяной банке «Folgers».

Ванная комната крошечная. Душевая кабина с пластиковой шторкой, раковина, унитаз.

На полочке над раковиной бритвенный станок, старомодный, с лезвиями. Пена для бритья в металлическом баллоне. Зубная щетка с жесткой щетиной. Зубная паста «Колгейт».

Я посмотрел на себя в зеркало над раковиной. Митчелл. Молодой, красивый, здоровый. Повязка на виске выглядела белым пятном на загорелой коже.

— Кто ты? — спросил я свое отражение. — Коул? Митчелл? Или кто-то третий?

Отражение молчало.

Я вышел из ванной, вернулся в комнату. Сел на край кровати. Пружины скрипнули. Матрас жесткий, неудобный.

Тишина давила. Привык к постоянному фоновому шуму современного мира. Гудение компьютеров, пинги уведомлений, музыка из наушников.

Здесь тишина абсолютная. Только далекий шум машин с улицы, приглушенные голоса соседей через тонкую стену.

Остаток дня я провел, изучая квартиру.

В комоде нашел аккуратно сложенную одежду. Белые рубашки, отглаженные до идеального состояния. Узкие галстуки, темные, консервативные. Несколько пар брюк. Две пары джинсов Levi’s. Футболки простые, без принтов. Нижнее белье, носки, все разложено по полочкам с военной точностью.

В нижнем ящике обнаружил коробку с документами. Свидетельство о рождении, военный билет, диплом об окончании средней школы, справки из армии.

Фотографии из Вьетнама. Молодые парни в грязной форме, с автоматами M16, усталые глаза на измученных лицах. Митчелл среди них, еще более худой, чем сейчас, с коротким ежиком волос, но легко узнаваемый.

Медаль «Пурпурное сердце» в бархатной коробочке. Я держал ее в руках, ощущая вес металла. Пурпурная лента, профиль Вашингтона на бронзе. На обороте выгравировано: «For Military Merit» — «За военные заслуги».

Часы на стене, круглые, с громким тиканьем, показывали половину седьмого вечера. Желудок урчал, напоминая о себе. Не ел ничего с завтрака в больнице.

Осмотрел содержимое кухни. В буфете нашел консервы, спагетти в пачке, томатный соус в банке. Решил приготовить что-нибудь простое.

Газовую плиту зажигал спичками. Пламя вспыхнуло с тихим хлопком. Поставил кастрюлю с водой, нашел соль в шкафчике.

Пока вода закипала, я изучил банки с консервами. Фасоль, кукуруза, тушенка. На этикетках цены. Двадцать девять центов, тридцать пять центов. Иллюстрации на банках яркие, нарисованные вручную, не фотографии. Шрифты угловатые, стиль оформления совсем другой.

Бросил спагетти в кипящую воду, размешал деревянной ложкой. Открыл банку с томатным соусом консервным ножом, примитивным устройством, требующим усилий. Соус густой, темно-красный, пахнет базиликом и чесноком.

Пока готовил, думал о работе. Послезавтра выхожу на службу. Нужно использовать знания аккуратно, постепенно. Выдавать новые методы за логические умозаключения, а не готовые решения.

Спагетти сварились. Слил воду, смешал с соусом, разложил на тарелку. Нашел вилку в ящике, сел за маленький стол у окна.

За окном вечерний Арлингтон. Здания низкие, много деревьев.

На парковке женщина разгружала продукты из багажника огромного седана Plymouth. Два мальчика лет десяти играли в мяч на лужайке. Старик в соломенной шляпе поливал клумбы из садового шланга.

Телефон зазвонил резко, громко. Противный трелевый звук старого роторного аппарата.

Я встал, подошел к столу, снял трубку.

— Алло.

— Итан! — голос женщины, теплый, радостный, с легкими нотками беспокойства. — Наконец-то! Я звонила тебе вчера и позавчера, но никто не отвечал. Я так волновалась!

— Прости, Дженнифер. Я только сегодня вернулся из больницы.

— Я знаю, Дэйв позвонил мне, сказал об аварии, — в ее голосе появилась тревога. — Господи, Итан, я так испугалась. Он сказал, что у тебя черепно-мозговая травма! Как ты себя чувствуешь? Правда, все хорошо?

— Да, все нормально. Врачи сказали, обошлось без серьезных повреждений. Просто ушиб, швы на голове. Две недели покоя.

— Слава Богу, — она выдохнула с облегчением. — Я хотела сразу приехать, но Дэйв сказал, что ты будешь в больнице всего пару дней, и лучше не беспокоить. Но я все равно волновалась. Итан, милый, ты не представляешь, как я переживала.

Голос мягкий, искренний.

— Извини, что заставил волноваться.

— Да ладно тебе, — в ее голосе послышалась улыбка. — Главное, что ты в порядке. Я так рада слышать твой голос. Мне тебя так не хватало это время.

Пауза. Она ждала ответа.

— Как дела в Огайо?

— О, все хорошо. Работа как работа, больница всегда загружена. Но я уже предупредила главврача, что увольняюсь в конце месяца. Он, конечно, недоволен, но что поделать. Я еду к тебе!

— Когда именно?

— Двадцать восьмого июня. Через три недели с небольшим. Папа одолжит мне пикап, я загружу вещи и поеду. Представляешь, Итан? Скоро мы будем вместе! Наконец-то закончатся эти телефонные звонки и письма. Я смогу просыпаться рядом с тобой каждое утро.

Я сел на стул, держа трубку у уха.

— Дженнифер, а ты не хочешь повременить? Я только устроился на работу, квартира маленькая…

— Итан Митчелл, — в ее голосе появилась игривая строгость. — Мы обсуждали это тысячу раз. Я еду. Найдем квартиру побольше, если нужно. Или я могу снять отдельную комнату первое время, если ты беспокоишься о приличиях. Хотя мы и так помолвлены, так что…