Я закатываю глаза, глядя на него.

— Женщины занимаются этим с незапамятных времен, Ромео. Ты достаточно умен, чтобы это понимать.

— Да, но эти женщины не были моими кузинами, — говорит он с ухмылкой.

— Знаешь, у тебя есть еще две кузины, которых ты можешь подоставать. Как дела у Лили и Хоуп? — спрашиваю я о его кузинах по материнской линии.

— Как и всегда. С ними все в порядке. Я им не нужен. У них есть мужья.

— Ну, а вот мне муж не нужен. Ты же знаешь, мама прекрасно заботилась обо мне одна первые восемь лет моей жизни.

— Ох, пожалуйста, у нее был полный дом прислуги и дедушка. Вряд ли она была одна, как и ты, потому что у тебя есть все мы.

— Не пойми меня неправильно, я ценю, что ты хочешь помочь. Но тебе не нужно беспокоиться обо мне. Со мной все будет в порядке, — говорю я ему, затем разворачиваюсь и ухожу.

Зайдя в свою спальню, я бросаю коробку на стул рядом с другими пакетами. Но что-то снова заставляет меня взять ее в руки – возможно, любопытство. Сев на кровать, я развязываю розовую ленточку, снимаю крышку, отодвигаю в сторону белую оберточную бумагу и достаю светло-голубое платье, которое привлекло мое внимание в магазине. То самое платье, которое напомнило мне глаза Михаила. Я роюсь в коробке в поисках открытки, записки, чего-нибудь, что объяснило бы, почему они прислали мне его. Но ничего нет. Тогда я хватаю телефон и звоню в магазин. Уже поздно, но я надеюсь, что кто-нибудь еще может быть там.

Линия обрывается. Вешая трубку, я мысленно говорю себе, что позвоню им завтра. Странно, что мне прислали именно это платье. Может, продавщица увидела, как я его рассматриваю, и подумала, что я хочу, чтобы мне его доставили. Но это все равно охренеть как странно.

Я продолжаю разглядывать платье. Закрыв глаза, я все еще могу представить его лицо. Я вижу его улыбку, обращенную ко мне с другого конца барной стойки в тот вечер, когда мы познакомились. Я представляю, как он смотрит на меня. Мне приходится заставить себя снова открыть глаза. Мне не нужно думать о нем.

Я была с ним дважды – признаюсь, это были самые яркие, приятные и душевные моменты в моей жизни. Но их явно недостаточно, чтобы я чувствовала такую потерю. Особенно учитывая, что его исчезновение произошло по моей вине.



— Клянусь богом, мне никогда в жизни так сильно не хотелось в туалет, — жалуюсь я Бьянке. Мы обедаем в миленькой пиццерии, и вот уже в пятый раз с тех пор, как мы сели за стол, меня одолевает дикое желание сходить в туалет. — Я сейчас вернусь. Не трогай мою еду, — предупреждаю я ее.

Спустив воду в унитазе, я подхожу к крану, чтобы вымыть руки, и осматриваюсь. Вам знакомо это чувство, будто за вами наблюдают? Сейчас я испытываю нечто подобное. Я больше никого здесь не вижу, поэтому поворачиваюсь обратно к зеркалу. Наверное, слишком быстро, потому что я теряю равновесие.

— Ой. Черт.

Меня тут же ловко подхватывает пара рук.

— Осторожно.

Его хриплый голос окутывает меня, как одеяло. Я качаю головой. Сейчас я не могу его видеть. Он мертв. Я убила его. Закрыв глаза, я делаю глубокий вдох. У меня галлюцинации. Но когда я снова открываю глаза, он все еще там. Смотрит прямо на меня, его руки обхватывают мои плечи, удерживая на месте, а эти льдисто-голубые глаза пронзают меня насквозь.

— Что? Как? — спрашиваю я, медленно оправляясь от шока, когда вижу того, кто должен быть мертв. Призрака.

— Думала, что сможешь так легко от меня избавиться, котенок? — спрашивает Михаил, приподняв бровь.

— Ты не слишком-то сопротивлялся. — Я пожимаю плечами, сбрасывая его руки с себя. Я отступаю в сторону, стараясь увеличить расстояние между нами. Что не так-то просто с моим кругленьким животом.

— Я не боюсь смерти, особенно от рук красивой женщины, — говорит он, его взгляд скользит по моему телу.

— Значит, ты не будешь возражать подождать здесь, пока схожу за ножом для стейка, чтобы попытать удачу во второй раз? — Я складываю руки на животе. Я не знаю, каковы его намерения. Я имею в виду, что любой другой мафиози, любой другой босс потребовал бы возмездия за то, что я сделала. Почему он должен быть исключением? Вот только он причинит боль не только мне, но я не позволю, чтобы с этим ребенком что-то случилось.

— Сотри это выражение со своего лица. Мы оба знаем, что я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль. Похоже, я на это не способен, — говорит он и добавляет что-то, очень похожее на русское ругательство.

— Тогда почему ты здесь? — спрашиваю я его.

— Ты получила мой подарок? — спрашивает он вместо ответа.

Голубое платье. Оно должно быть от него. Как давно он наблюдает за мной?

— Какой подарок?

Уголки губ Михаила слегка приподнимаются, и его дерзкая улыбка неожиданно действует на меня сильнее, чем я ожидала.

— Ты получила его, — говорит он мне. Он не спрашивает. — Как ты? Как ребенок?

Не может же он всерьез спрашивать, как я сейчас чувствую. Я качаю головой.

— Я не могу этого сделать, Михаил. Мы не можем этого сделать. Это...

— Это уже происходит, хочешь ты этого или нет. Ты носишь под сердцем моего ребенка. Я никуда не уйду. Смирись с этим. — Он кивает, прежде чем добавить: — Тебе что-нибудь нужно?

— Чтобы ты был мертв и похоронен в какой-нибудь безымянной могиле у черта на куличках, — быстро отвечаю я.

— Тогда я буду считать, что это означает "нет".

Я улыбаюсь. Несмотря на то, что все внутри меня говорит мне держаться подальше от этого мужчины, я знаю, что он может дать мне то, чего я так отчаянно хочу. Но я не могу просить его об этом, особенно в моем нынешнем положении.

Михаил пристально смотрит мне в глаза, прежде чем выражение его лица меняется.

— Я держу тебя. Тебе даже не нужно этого говорить.

— Что? — Я в замешательстве хмурю брови.

Он не отвечает. Вместо этого он прижимает меня спиной к стене и опускается передо мной на колени. Я опускаю взгляд. О нет, я не могу позволить ему сделать это. Я не могу сделать это. Но когда он задирает подол моего платья и его лицо приближается к моей обнаженной киске, вся логика и всякая возможность мыслить здраво улетучиваются. Губы Михаила скользят по моему животу. Он что-то говорит по-русски, а затем его рот опускается ниже. Он хватает мою левую ногу и кладет ее себе на плечо, пока его язык скользит по моим влажным складочкам.

Моя голова откидывается назад, а руки тянутся к его плечам, когда я пытаюсь удержаться на ногах. Ко мне так давно не прикасался никто, кроме меня самой, что я готова воспламениться после нескольких поглаживаний. Рот Михаила приникает к моему клитору, и он сосет его, а затем проводит языком по затвердевшему бутону.

— О черт, — шиплю я.

— Блять! Так чертовски вкусно, — говорит он, отрываясь от меня.

Мои руки обхватывают его затылок, и я без стыда прижимаю его лицо к своей киске.

— Не останавливайся, — говорю я ему. И он не останавливается. Он не останавливается до тех пор, пока мои ноги не превращаются в желе, и единственное, что удерживает мое тело в вертикальном положении, – это он.

Затем он разглаживает мое платье на бедрах и встает.

— Почему ты не надела трусики? — спрашивает он меня.

— Потому что я взрослая женщина и могу делать все, что захочу, — отвечаю я.

— Я не жалуюсь, котенок. Просто так мне легче добраться до твоей киски. — Его руки все еще поддерживают меня. — Ты в порядке?

— Бывало и лучше, — лгу я.

— Лгунишка, — говорит он с уверенностью, которая должна меня раздражать, но не раздражает. Наоборот, мне хочется опуститься на колени и отплатить ему тем же.

— Почему ты здесь? Почему сейчас? — спрашиваю я. Когда проходит эйфория оргазма, на меня обрушивается реальность.

— Я здесь, потому что ты здесь. Это, ты и я. У нас будет общий ребенок. Вполне логично, что я буду там, где ты.