Он бьет меня ногами и отталкивает руку, но слишком поздно. Я уже нанесла ему смертельную рану, и он может истечь кровью в любую минуту. Я приземляюсь на задницу, не в состоянии удержать равновесие. В комнате раздается громкий рык. Когда я понимаю, что этот дикий звук исходит от Михаила, он уже вырывает нож у меня из рук и несколько раз вонзает его в тело ирландца, крича что-то по-русски.

— Черт, Михаил, нам нужно уходить. Сейчас же! — Я тяну его за руку, но он не двигается с места. — Пойдем, или я оставлю тебя здесь, и они тебя найдут. В любом случае, я ухожу. — Я вскакиваю на ноги и направляюсь к двери.

Вскоре я чувствую Михаила за своей спиной. Он кладет руку мне на поясницу и ведет по коридору в противоположную сторону, откуда я пришла. Мы выходим через заднюю дверь и попадаем в переулок. Холод пробирает меня до костей. Думаю, стоять на улице в одном нижнем белье в ноябрьский вечер в Нью-Йорке – не самая лучшая идея.

— Надень это. — Михаил пихает мне в грудь пальто. Свое пальто.

Я из принципа хочу отказаться, но на улице чертовски холодно. И, по правде говоря, мне не хочется возвращаться домой в одном нижнем белье. Я кутаюсь в его пальто и изо всех сил стараюсь не подносить воротник к носу, чтобы не вдохнуть его запах. Но мне и не нужно этого делать, потому что я чувствую, как его тепло проникает через ткань, обволакивает меня и заставляет вспомнить, как хорошо было, когда его тело прижималось к моему. Мне нужно уйти от этого парня, пока я не совершила какую-нибудь глупость. Например, не переспала с врагом. Снова.

— Ну, я бы сказала, что было приятно увидеться, Петров, но увы, это неправда, а мама всегда учила меня не лгать, так что... — Я пожимаю плечами, поворачиваюсь к нему спиной и иду дальше по переулку. Вскоре я слышу шаги за спиной. Пять кварталов я не оглядываюсь, но потом не могу удержаться. — Что ты делаешь? Почему ты идешь за мной?

— Я должен убедиться, что ты благополучно доберешься до дома. Моя мама всегда учила меня провожать девушку до дома. — Он ухмыляется мне.

— Знаешь, я вдруг поняла, что, вероятно, именно из-за тебя появилось выражение "максимально непривлекательное лицо", — размышляю я.

— Тебе очень нравилось мое лицо, когда ты каталась на нем верхом, — говорит он, опуская взгляд.

Я плотнее закутываюсь в пальто, напоминая себе, что не могу позволить ему узнать, что из-за него мои бедра дрожат, трусики влажные, а сердцебиение учащается.

— Слушай, я не девица в беде. Мне не нужно, чтобы ты провожал меня до дома.

— Да, ты не девица в беде, но ты мать моего ребенка. И я хочу убедиться, что ты благополучно доберешься до дома.

— Я же говорила тебе, что это не твой ребенок, — шиплю я на него.

— А я уже говорил, что не верю тебе.

— Как именно ты себе это представляешь, Михаил? Думаешь, у тебя будет право навещать ребенка по выходным? Ни хрена подобного. Потому что ты не доживешь до рождения этого малыша. На тебя охотятся больше людей, чем ты можешь представить.

— Думаю, я выживу, — говорит он. Самоуверенный, мать его, ублюдок.

Я всегда клялась, что никогда не выйду замуж за мафиози, и остаюсь верна этому решению. По-моему, они все чертовски самоуверенные и обожают все контролировать. Хотя, когда я вижу, как мама или тетя Холли легко добиваются своего, у меня возникают сомнения: а так ли уж сильно папа и дядя обожают все контролировать? То же самое я вижу в браках своих кузенов. Они из тех мужчин, которых большинство людей старается избегать, но их жены – эти невинные, красивые и умные женщины – легко обвели их вокруг пальца.

Мой дядя, мой отец, мои кузены – все они поклялись в верности семье и ставят организацию на первое место. Однако я не сомневаюсь, что каждый из них бросил бы все ради своих жен, если бы это было необходимо. Со мной же все обстоит сложнее: немаловажную роль играет то, что у меня нет члена между ног. Может, дядя Ти и дедушка согласны с тем, что женщины способны на многое, а не только рожать детей, но некоторые традиции остаются неизменны.

— Знаешь, мы можем стоять здесь всю ночь, мерзнуть и спорить, или ты можешь продолжать идти. Веришь или нет, но мне есть чем заняться, кроме как ходить за тобой по пятам, — говорит он.

— Валяй. Иди и занимайся своими делами. Никто тебя не останавливает. Я слышала, что ИРА собираются заключить еще одну сделку на покупку оружия. Тебе стоит сосредоточиться на этом. — Я разворачиваюсь на каблуках и продолжаю идти по улице.

От территории Валентино меня отделяют пять кварталов. Я знаю, что стоит мне сказать лишь слово, и наши парни выбегут со своих мест, выстроившись вдоль городских тротуаров, с оружием наготове и желанием прикончить еще одного Петрова. Я этого не делаю. Вместо этого я добираюсь до своей квартиры, беспокоясь, что кто-нибудь увидит, как этот ублюдок следует за мной, и пристрелит его раньше меня.



— Мне нужно вино, — жалуюсь я Бьянке, которая лежит на другой стороне моей кровати.

— Мне тоже. Но ты беременна, девочка, так что, думаю, нам придется довольствоваться Ben & Jerry’s¹³, — говорит она, поднимая банку мороженого.

— Ох, не напоминай мне об этом, — стону я.

— Тааак... мы его ненавидим, да? Отца ребенка? — спрашивает она.

— Да. Словно он наш заклятый враг, — говорю я ей, умалчивая о том, что он действительно является нашим врагом.

Бьянка поворачивает голову и смотрит на меня, ее глаза прожигают меня насквозь. Мне кажется, что она смотрит на меня долго, хотя, уверена, прошло всего несколько секунд.

— ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ИЗАБЕЛЛА ВАЛЕНТИНО!!! — кричит она, вскакивая с кровати. Я не могу удержаться от смеха, когда она начинает расхаживать туда-сюда по моей спальне. Она машет руками в воздухе. — Ты трахнула врага! — восклицает она. — Не могу поверить, что ты мне сразу все не рассказала. Кто? Когда? Где? Мне нужны все подробности о том, когда и как была зачата моя племянница. Позы, продолжительность, все.

— Во-первых, кричи погромче. Уверена, только в Бруклине тебя еще не услышали. — Я закатываю глаза. — Во-вторых, я ничего такого не говорила.

Отрицать до последнего – вот мой девиз на время этой беременности. Думаю, я вполне смогу убедить отца, что я – следующая Дева Мария, и это было просто очередное непорочное зачатие¹⁴. Никто другой в это не поверит. Но он, черт возьми, точно поверит. Как иначе-то?

— Тебе и не обязательно это говорить. Я знаю тебя, Иззи. Итак, подробности. — Бьянка взмахивает рукой, словно думает, что это заставит меня открыться и выложить все свои секреты.

Я качаю головой. Я не буду ей рассказывать подробности. Я не могу позволить кому-либо узнать, в какой беспорядок превратилась моя жизнь.

Бьянка снова забирается на кровать и садится передо мной. Она смотрит на меня своими очаровательными щенячьими глазками, выпячивая нижнюю губу.

— Да ладно, Из, когда я тебя предавала? — спрашивает она, а затем отвечает на свой же вопрос. — Никогда. Я бы никогда не предала тебя, ты же знаешь. Тебе нужно с кем-то поговорить об этом. И этот кто-то – я. — Она указывает на себя.

— Ты не понимаешь, Бьянка. Это не один из тех любовных романов, которые ты читаешь. Это реальная жизнь, моя жизнь, и если люди узнают, это обернется Третьей мировой войной, — говорю я ей.

— О, значит, он настолько запретный, да? — Она шевелит бровями.

— Михаил Петров, — шепчу я, как будто только произнесения его имени достаточно, чтобы вызвать его из недр ада.

Рот Бьянки слегка приоткрывается, затем она тянется и достает свой телефон. Она вводит что-то в Google, отчего ее глаза расширяются. Она поворачивает телефон, и в ответ на меня смотрит фото этого ухмыляющегося дьявола.

— Забудь о тете. Твою малышку я сделаю своей будущей падчерицей. Черт, Из, не могу поверить, что ты мне об этом не рассказала. Я хочу сказать, что, если он тебе не нужен, то я заберу его себе. — Она указывает на экран.