Он опускает глаза, избегая моего взгляда. Только один взгляд на него, и я понимаю, что он в ужасе. Ной любит свою дочь, и быть отцом — самая важная роль в его жизни. Теперь он столкнулся с неизвестностью — стать отцом другого ребенка при других обстоятельствах. Я вижу, как он падает в темное место, о котором предупреждала меня Чарли, и мое сердце обливается кровью вместе с ним. Какие бы ошибки мы ни совершали, мы должны простить себя, чтобы обрести настоящее счастье. 

           Открыв дверь, он выходит из машины, но затем высовывает голову в окно. 

           — Подожди меня, пожалуйста.

           Я просто киваю, не понимая, имеет ли он в виду сейчас или навсегда. 

           Но в любом случае я ему нужна. 

           Я не хочу его потерять и буду стоять рядом с ним как друг, в котором он так отчаянно нуждается, потому что я не позволю ему упасть.  

           Что касается моего собственного сердца, то мне просто нужно позволить щепкам падать туда, куда они могут.

          Это был момент, которого боится каждый родитель: резкое повышение температуры, побуждающее в панике звонить в скорую помощь и мчаться в отделение неотложной помощи. 

           Я вглядываюсь в его маленькое личико, личико моего десятинедельного сына Нэша Александра Мейсона, который лежит у меня на руках, пока ему удается заснуть без криков боли. 

           Все это было вихрем с того момента, как я сошел с самолета и направился прямо в больницу. Мой желудок скрутило в узлы от беспокойства за сына и ощущения полной беспомощности. Каждый родитель испытывает страх, когда его ребенок болен, особенно младенец.

          По моему прибытии, Оливия расстроена, изо всех сил старается держать себя в руках, но я вижу на ее лице усталость от недосыпания и страх за самочувствие Нэша. Уже поздно, и она одета в майку и свитер, а ее волосы собраны в один из этих беспорядочных пучков. С тех пор как я видел ее в последний раз, она сильно похудела, остатки веса после беременности почти исчезли. 

           — Мистер и миссис Мейсон, — зовет доктор, входя в комнату со своей картой. — Я доктор Лестер.

           — Нет, он не мой муж. Но это уже не важно. Что случилось с Нэшем? — Оливия бросается в панике. 

           — У Нэша инфекция. Мы провели целый ряд тестов, некоторые из них оказались отрицательными, а другие требуют больше времени. Мы хотели бы понаблюдать за ним в течение ночи. Если температура спадет и он продолжит пить, то завтра сможет отправиться домой. Поскольку он младенец, мы не будем вводить никаких лекарств, надеясь, что его организм сам справится с болезнью.

           — Как это случилось? — спрашиваю я, все еще качая его на руках. 

           — Это могло произойти где угодно. Скорее всего, он заразился от кого-то.

           Оливия выгибает шею, ее глаза стекленеют, а осанка падает в рваной футболке GAP, в которую она одета: — Я беру его с собой на прогулки и по делам, но это все.

           — Давайте продолжим наблюдать за ним сегодня вечером. Вы оба можете остаться, увидимся утром, — сообщает нам доктор Лестер, после чего что-то записывает в свою карту и выходит из комнаты. 

           — На почте была одна женщина. Она дотронулась до его лица, чтобы сжать щеку. Это моя вина. Я плохая мать, — плачет Оливия. 

           — Ты не плохая мать, — успокаиваю я ее, стараясь говорить тихо, чтобы не разбудить его. — Я помню, когда Джессе был год, мы взяли ее на детскую площадку, и она подхватила ветрянку от другого ребенка, у которого не было признаков вируса. Такое случается, но главное, что ты последовала своему материнскому инстинкту и поспешила сюда.

           Оливия кивает головой, вытирая слезы с лица. 

           — Это было тяжело, Ноа. Днем он отлично спит, но ночью просыпается каждые четыре часа, — задыхается она, пытаясь успокоиться. — Молоко у меня по какой-то причине пересохло, и мне пришлось перевести его на молочную смесь. Оказалось, что от смеси у него запор, и мне пришлось попробовать другую марку.

           — Почему ты не рассказала мне обо всем этом? — подчеркиваю я, слегка раздраженный тем, что она скрывает от меня эту информацию. — Я же сказала тебе, что хочу быть частью его жизни настолько, насколько это возможно. Это значит знать о его трудностях или изменениях в его распорядке.

           — Честно говоря, Ной, я не хотела тебя обременять.

           — Он мой сын, — мой тон дрогнул, прежде чем я прочистил горло. — Ты меня не обременяешь.

           Оливия поднимает глаза, чтобы встретиться с моими: — Я обещаю поделиться этой информацией, хорошо? Я просто устала. И с работы просили меня вернуться, и много чего еще.

           — Что ты им сказала?

           — Ничего. Я не представляю, как можно работать стюардессой с грудным ребенком. Часы у меня длинные, это не работа с девяти до пяти, как ты знаешь. Но я не могу оставаться в отпуске вечно. Нужно оплачивать счета. Придется искать что-то другое.

           — Я же сказал, что хочу помочь, разделить расходы. Это меньшее, что я могу сделать.

           — Я знаю, Ной. Тебе просто нужно быть терпеливым со мной. Я понятия не имею, что я делаю, и я ценю твою помощь, когда ты можешь, особенно потому, что ты уже делал это раньше. Кстати, я хотела спросить, Морган знает о Нэше?

           Я киваю головой, глядя на маленькое личико Нэша. Хотя он так мал, черты его лица уже развились и выглядят почти так же, как в моем возрасте. По крайней мере, так утверждает моя мама.  

           — Я рассказал ей. Она ничего не сказала. На самом деле нет, она поздравила меня с натянутой улыбкой и с тех пор больше не спрашивала о нем.

           Брови Оливии сошлись, лицо смягчилось: — Мне очень жаль.

           — Не извиняйся, — резко замечаю я, раздосадованный отношением Морган. — С Морган сложно, и это не твоя проблема.

           — Давай я заберу Нэша, а ты сходи поешь чего-нибудь.

           Я передаю его ей, и тяжесть мгновенно исчезает из моих рук, оставляя пустоту. Я говорю ей, что скоро вернусь, и выхожу из палаты за пределы больницы, чтобы подышать свежим воздухом. 

           Воздух в Сан-Франциско вдыхается совсем иначе, чем в Лос-Анджелесе. Более чистый, или, может быть, все дело в моем воображении. Держа телефон в руке, я набираю номер Кейт, обещая, что сообщу ей, как только у меня появятся новости. 

           — Ноа, все в порядке? Мы все здесь волнуемся? — Кейт торопится. 

           — Инфекция. Они проводят дополнительные тесты и наблюдают за ним в течение ночи. Температура немного снизилась.

           — Мне очень жаль, Ной. А ты? Как ты держишься?

           Я слышу, как Чарли на заднем плане забрасывает Кейт вопросами. Это отвлекает, а я очень хочу слышать голос Кейт, а не моей кузины, которая ведет себя как сумасшедшая.

           — Ты можешь куда-нибудь уйти? Чтобы мы могли поговорить наедине?

           — Конечно, давай я тебе перезвоню.

           Мгновением позже мой телефон зазвонил: — Хорошо, я одна. Все в порядке?

           Моя голова опускается одновременно с тем, как сжимается грудь. Чувство вины поглощает меня, высвечивая все мои промахи. Я такой же, как он, отец, который никогда не переступал порог моего дома, потому что у него была другая жизнь. Ни один из моих детей не заслуживает этого, и это все, чем я являюсь — отсутствующим отцом.  

           — Как я должен это делать, Кейт? Я не могу быть в двух местах одновременно. Я знаю, каково это — не иметь отца рядом. Я видел, как моя мама пожертвовала всей своей жизнью ради меня. Разве это справедливо по отношению к Оливии?

           — Ноа, — вздохнула Кейт, успокаивая мои нервы. — Ты делаешь все, что можешь, учитывая обстоятельства. Конечно, расстояние не помогает. Я знаю, что у тебя здесь Джесса, но ты не думал о том, чтобы попросить Оливию переехать поближе к тебе?