С самого начала мое увлечение Морган и ее невежественное поведение много лет назад должны были стать тревожным сигналом. Но вместо этого, будучи новичком в любви, я последовал за своим сердцем, или как там его, потому что понятия не имел, что, черт возьми, я делаю.
Оглядываясь назад и вспоминая время, проведенное вместе, я понимаю, что был зависим от азарта погони. Морган была недостижима, и я хотел доказать свою правоту. Мое эго руководило гонкой, и пока я бежал к финишной черте, чтобы, как я верил, одержать победу, я постепенно терял частички себя и становился тем, кем Морган хотела, чтобы я был. Это включало в себя отказ от некоторых людей в моей жизни.
Мы делали все по правилам, или мне так казалось. Я попросил ее выйти за меня замуж еще до появления Джессы. Святость брака казалась мне важной, если мы собирались вместе воспитывать семью.
Однако кольца на наших пальцах лишь усугубляли напряженность нашей повседневной жизни. Наша сексуальная связь рассеялась, сменившись гневными угрозами и обидой друг на друга. Я представлял себе жену, мать, которая будет ставить на первое место своих детей, а не свою сестру — голливудскую кинозвезду. Чем больше мы ссорились, тем яснее становилось, что мы совершили ошибку, ускорив развитие наших отношений. Мы так и не нашли времени на создание прочного фундамента, позволив похоти затмить жизненно важные элементы, обеспечивающие долговечное будущее.
И хотя сожаление играет огромную роль в моих противоречивых чувствах к Морган, я разрываюсь каждый раз, когда смотрю в глаза этому прекрасному ребенку, которого мы создали. Я до сих пор вспоминаю момент ее рождения, как ничто другое в моей жизни не делало меня полноценным. Как я поклялся быть ее отцом, защитником, человеком, на которого она всегда сможет положиться. Отсутствие моего собственного отца заставило меня еще больше осознать, какую роль я должен сыграть в жизни моей дочери.
Но теперь за все приходится расплачиваться самой дорогой ценой — Джессой. Ее мир разрушен, и во многом это моя вина — я позволил Моргану контролировать наш брак и подтолкнул себя к еще большей ошибке. Боль была непреодолимой, когда я смотрел на бумаги о разводе в канун Рождества. Я остался один, задаваясь вопросом, что именно я сделал не так и почему мой ребенок заслуживает неполной семьи. Угроза потерять Джессу и остаться одному поглотила меня и загнала в пучину тьмы, из которой был только один выход.
Мне нужно было хоть что-то, чтобы отвлечься, хоть что-то, что заставило бы меня забыть о том, что у меня отнимают весь мир.
И тут появилась Оливия Хокинс.
Я помнил ее еще с детства, и необычное совпадение по времени еще больше объясняло, почему мы оба оказались в гостиничном номере в ту ночь. Мы оба истекали кровью из только что открывшихся, но разных ран и боли от потери кого-то.
Это должна была быть одна ночь — только секс, никаких привязанностей, только отчаянная потребность контролировать свою жизнь в этом гостиничном номере. Я не делала ничего плохого. Насколько мне было известно, мы с Морган расстались, и документы о разводе стали еще более официальными.
Но в тот момент я понял, что самая большая ошибка, которую я совершил, заключалась в том, что я не боролся за то, что нужно было Джессе. Она заслуживала того, чтобы ее семья оставалась вместе, и если это означало, что я откажусь от своих убеждений и стану тем мужчиной, который нужен Моргану, то я так и сделал.
Я до сих пор помню ту ночь, как будто это было вчера.
— Папа, приди и скажи «ночь-ночь».
Джесса стояла на верхней ступеньке лестницы, неся свое желтое одеяло с медвежатами на нем, то самое одеяло, которое она тащила по полу, куда бы ни пошла. В другой руке она держала маленькое чучело коричневого лисенка. Он был мягким и с большими глазами, словно из мультфильма, и был куплен в последнюю минуту, когда я покидала аэропорт Чикаго три месяца назад.
Я быстро поднялся по лестнице, подхватил ее на руки и сбалансировал вес ее тела и дополнительных вещей, которые она несла. Подойдя к ее комнате, я увидел, что ночник уже включен, а на подушке лежит ее любимая книга.
— Папочка, ты мне почитаешь? Пожалуйста?
Я осторожно уложил ее, уложил поудобнее, и она положила большой палец в рот. Когда я тихонько читал ей, ее глаза начали опускаться, длинные ресницы коснулись лица, пока ее тихий храп не раздался в комнате. Я наклонился и поцеловал ее в лоб, прежде чем закрыть дверь.
Внизу, в гостиной, свет был приглушен, камин работал в этот на редкость прохладный вечер.
— Убери ноутбук, — отругал я Морган.
Морган все еще была в своей рабочей одежде, давая мне очередную отговорку — мол, какое-то важное письмо, которое нужно отправить прямо сейчас: — Только еще одно...
— Морган, — мягко напомнил я ей. — Наш психотерапевт сказал, что мы должны находить время друг для друга, когда Джесса спит.
Она кивнула в знак согласия и со вздохом закрыла ноутбук: — Ты прав. Конечно. Сыр и вино?
— Как насчет того, чтобы раздеться? — я притянул ее тело к себе и наблюдал, как она хихикает в моих объятиях.
— Может, мне переодеться во что-нибудь более удобное? — поддразнила она.
— А может, ты не будешь ни во что переодеваться?
Она наклонилась и поцеловала меня в губы, мгновенно возбудив меня. Я потерся о ее тело и провел рукой под юбкой по ее бедрам.
— Я вернусь. Веди себя хорошо.
Она вышла из комнаты, опустив каблуки на пол, и на ходу расстегнула блузку. Я сидел, улыбаясь, и думал о том, как нам повезло, что мы вернулись к тому, с чего начинали — к семье.
У меня был последний шанс спасти нас, и в ту секунду, когда Оливия вышла из моего гостиничного номера, я сделал звонок. Я спас свой брак.
И все благодаря той единственной ночи.
Все из-за Оливии. То, как она позволила мне почувствовать себя мужчиной. Именно тогда я решил бороться за то, что мне нужно — за жену и ребенка. Возможно, именно сырая невинность Оливии заставила меня бороться за властную, упрямую женщину, которая посвятила мне всю жизнь.
Это было напоминание о том, что я не могу вернуться к временам одиночества, когда я бесцельно спал с женщиной за женщиной. Я влюбился в Морган Бентли и сделал ее своей женой. В свою очередь, она сделала меня отцом. Сдаваться было больше нельзя.
Я сидел и ждал Морган, занятый проверкой последних результатов, когда пришло сообщение. На экране высветилось имя — «Сучка с молочным коктейлем» — наша с Оливией шутка из детства.
Не в силах скрыть улыбку, игравшую на моих губах, я прочитал текст, и по мере того как каждое слово регистрировалось и складывалось в единое целое, мое горло сворачивалось в тугой клубок. Желчь поднималась так быстро, что я не мог дышать ни в каком виде, ни в какой форме.
На экране вспыхнули два слова.
Я беременна.
Я облажался, и пути назад уже не было. Когда пришло время рассказать Морган, ее реакция была оправданной. Она обозвала меня ужасными словами и выбросила мою одежду на лужайку. Она пригрозила мне судебным разбирательством, чтобы получить единоличную опеку над Джессой.
Чарли вмешалась, предоставив мне временную крышу над головой, пока я пытался смириться с этим. Она также заверила меня, что сделает все возможное, чтобы представлять меня в суде, так что у нас с Морган будет совместная опека, что казалось справедливым.
Но Морган — не справедливая женщина. Последние несколько месяцев наши отношения превратились в ад, и ее истинное лицо вышло на свет. Только в последние недели она успокоилась настолько, что мы можем цивилизованно говорить о Джессе. Мы договорились об определенных днях, когда она будет оставаться с каждым из родителей, что заставило меня найти жилье, чтобы Джесса чувствовала себя спокойно. Мы разделили наши активы, и, к счастью для меня, у меня все еще оставалась другая недвижимость на мое имя, что позволило мне купить новую квартиру в Малибу. Джесса обожает пляж, поэтому это было идеальное место для ее проживания со мной.
