Она надела тоненькие трусики и застегнула лифчик на спине.

— Несмотря на всё это, мне нужно идти. Лучше его не бесить. Потом поговорим, спасибо тебе за то, что не бросил нас. Давай постель положим обратно на кровать.

— Оставь, я всё сделаю.

Она попросила не провожать её, того, как она оделась.

Послав мне улыбку и воздушный поцелуй, она на цыпочках подошла к двери и тихонько вышла на улицу.

Я подошёл к окну, и тут мне показалось, что во дворе промелькнула чья-то тень.

Каналья! Неужели он всё это время стоял за окном и подглядывал? В таком случае Алисе грозит опасность.

Одно дело на словах дать свободу, другое — иметь реальный повод обвинить в измене.

В преступном мире такое не прощается.

Я быстро накинул на себя одежду и выскочил во двор вслед за Алисой, как раз тогда, когда её фигура скрылась за воротами сарая.

Я обшарил весь двор и никого не нашёл.

Сколько я ни всматривался и ни вслушивался, ничего подозрительного мне обнаружить не удалось.

Я подкрался к сараю и услышал громкий мужской храп. Похоже, урка всё-таки спал всё это время и ничего не знал о нашем внезапном ночном свидании.

Постояв ещё немного для верности, я решил, что мне мелькнувшая тень привиделась впотьмах, и отправился обратно в кровать.

Я прилёг, мечтательно перебирая в памяти ощущения ночной встречи с Алисой, и снова не заметил, как заснул.

На этот раз я проснулся оттого, что услышал, как Евдокия возится со своим тестом на кухне.

— Проснулся?

— Доброе утро, который час?

— Уже седьмой, я всегда в четыре встаю. Кто рано встаёт, тому Бог подаёт.

— Это точно, — сказал я и улыбнулся.

— И что же это ты у нас такой довольный, как кот, съевший сметану.

— Жизнь прекрасна, бабушка.

— Ты бы поосторожнее с этой жизнью. Я тебе вчера не для того про девку сказала, чтобы ты тут мне трах-тибидох устраивал.

Вот это поворот, неужели она всё слышала?

— Простите, наверное, мы разбудили вас, старались не шуметь.

— Дело не в шуме, у тебя всё на лице написано.

Евдокия продолжила:

— Я тебя не осуждаю, сама по молодости горячая была, за что и поплатилась. Говорят, до свадьбы ни-ни, может оно и правильно, да только что молодым телом поделаешь? Оно любви и ласки требует.

Я слушал её с интересом. В словах старухи не было ни капли пошлости.

— Девка она, конечно, хорошая и видная, но только не пара она тебе.

— Почему?

— Натура у неё такая, ей всё время приключения на свою задницу нужны.

— Спасибо за совет.

— Дело твоё, но ты бы повременил с этим делом, не нравится мне этот урка. Ненадёжный он, скользкий, как уж.

— Если честно, мне он тоже не нравится, но он только с виду грозный, а так подухарится и сдувается.

— Нет, ты его за дурака не держи. Внимателен будь с ним, сынок. Я наколки тюремные читать умею, ему человека убить — раз плюнуть.

— Откуда такие знания, если не секрет?

— От верблюда. Вставай, умывайся, буди своих, завтракать будем, а потом вам в дорогу собираться надо.

Рашпиль зашёл в избу первым. От вчерашнего стеснения и задумчивости не осталось и следа.

Он уселся во главу стола с наглым видом.

— Так, что у нас есть пожрать, мать?

— Я тебе не мать, что дадут, то и придётся пожрать.

Он ухмыльнулся.

— Ну не мать, так не мать.

Следом зашла Алиса.

— Всем доброе утро, бабушка Евдокия, чем мне вам помочь.

— А вот и наша краля!

Что-то изменилось в его поведении, с чего бы это.

Я бросил быстрый взгляд на оттопырившуюся на спине рубашку. Так и есть. Ствол. Он добрался до ключа и вытащил оружие.

Чёрт, неужели Алиса приходила ночью за этим? Даже если и так. Я провёл одну из лучших ночей в своей жизни. Оно того стоило.

— Ну, как поспала наша краля? — докапывался до Алисы Рашпиль, — или, может, совсем не спала?

Алиса покраснела и, смутившись, опустила голову.

Его глаза хищно блестели.

— А с кем ты спала? — он оскалился в улыбке, — сладко было нашей крале? Ой, как сладко…

— Так, хватит! — я стукнул ладонью по столу и вскочил.

А дальше произошло и вовсе неожиданное.

Рашпиль стремительно потянулся за спину, чтобы выхватить пистолет до того, как я подскочу и врежу ему.

Но не успел. Раздался звук закрывающегося затвора, а за ним щелчки взведённых курков.

Из спальни быстро вышла Евдокия с двустволкой в руках и приставила ружьё к его затылку.

Рашпиль замер.

— Ну-ка, руки на стол! Я не шучу, дробовик заряжен! Ишь, чего удумал!

— Бабка, не дури, убери ружьё, — прохрипел, не оборачиваясь, Рашпиль. Он всё видел прекрасно в отражении оконного стекла.

— Забери-ка у него пистолет из-за пояса, Александр.

— Вот сука, старая! — огрызнулся урка, когда я вытащил у него из-за спины свой ТТ.

— Ты за базаром-то следи. А то грохну тебя, даже глазом не моргну.

— Не грохнешь, — было непонятно, кому беглый зек больше хотел внушить эту мысль: себе или Евдокии.

— Ошибаешься. Я десять лет от звонка до звонка оттрубила в зоне по «сто третьей», за умышленное. Завалила гада одного, снасильничал он и сухим вышел из воды.

Почему-то меня совсем не удивил рассказ бабки.

А вот Рашпиль явно напрягся — видимо, бабка сидела по серьёзной статье.

— А потом на зоне узнала, что, если малость косить под дурочку, можно справку получить — и делай что угодно. Ничего тебе за это не будет.

— Справочку-то я получила, добрые люди помогли. Те самые, с зоны. Правда, пришлось дважды в дурке полежать, но это после зоны — как санаторий. Зато теперь живу в своё удовольствие, пенсию по нетрудоспособности получаю, и никто мне не указ.

— Ладно, хватит. Убери ружьё, я всё понял. Вон Сантей свой ствол забрал. Что я вам сделаю-то теперь?

— Нет, не хватит. Крестик верни.

— Какой такой крестик?

— Крестик ты взял вон там с комода, с утра лежал на месте. Он всегда там лежит. Мне этот крестик батюшка подарил. Дорог мне этот крестик.

— Да не брал я никакого креста, чего это сразу я? — пальцы урки в гневе скрючились.

— Вон с постояльца своего спрашивай.

— Крестик золотой, православный. Я с шеи сняла в тот день, когда того ублюдка убила. С тех пор он на комоде и лежал. Я прикасалась к нему, только когда пыль на комоде и на крестике протереть нужно было. Верни обратно.

Она с усилием ткнула Рашпиля в затылок, так что его голова качнулась вперёд.

— Будя, будя тебе, бабка. Каюсь. Вспомнил, что нашёл похожий крестик, думал, кто-то обронил. Не знал, что твой.

— Нашёл? Где нашёл?

— Не помню уже: то ли во дворе, то ли на земле в сарае. В кармане он у меня, в штанах. Дай достану, ты только смотри не продырявь мне черепушку на радостях.

— Врёшь ведь, мерзавец, и не краснеешь…

— Выходит, вру. Прости меня, бабка.

Это снова что-то новенькое в его репертуаре. Он сначала поднял и развёл в стороны руки, как сдающийся в плен солдат, потом медленно полез в карман за крестиком.

— Где второй ствол? Где браунинг? — спросил я, когда Рашпиль вернул Евдокии украденный крестик.

— В машине, в бардачке.

— А ключи от машины?

Он полез во второй карман и выбросил ключи от зажигания и дверных замков на стол.

— Саша… — Алиса была готова оправдаться, но я не дал ей договорить, приложил указательный палец к губам.

— Т-ш-ш. Потом. Сходи, пожалуйста, посмотри, действительно ли оружие лежит в перчаточном ящике.

Я протянул Алисе связку.

Она кивнула и вышла во двор.

— Ну и что прикажешь тобой делать? — я смотрел на урку, думая, что Евдокию мне сам бог послал.

— Как что? Любить и жаловать, — Рашпиль рассматривал свои руки.

— Назови хоть одну причину, по которой тебя стоит любить?

— Любят не за что-то, а просто так. Потому что я человек, товарищ и брат. Так ведь у вас в кодексе строителя коммунизма записано?