Я остановился, обратился к своим попутчикам:

— Сидите в машине и молчите в тряпочку, пока я вас не позову.

— Не, ну ты глянь, что это за дитё солнца?

— Угомонись, Рашпиль. Я тебя по-человечески прошу.

— Ладно, валяй. Иди договаривайся, только скажи ей, чтобы хату нам оставила, а сама в сарай валила.

Мне хотелось обернуться и врезать локтем с разворота в морду этого дятла, но я сдержался и вышел из машины.

— Здравствуйте, вы Евдокия?

Женщина ответила не сразу, она наклонила голову набок, разглядывая меня, потом заглянула в салон.

— Что-то вы припозднились, я вас вчера ждала. А что это за девка с вами?

Меня очень удивил такой ответ, поэтому я повторил вопрос.

— Извините, вы Евдокия?

— Евдокия, Евдокия. Вы ко мне на постой приехали. Так что за девка, говорю?

— А, это Алиса, невеста моего приятеля.

— Вот оно что, невеста…

У женщины поднялись брови, она всем своим видом выражала сомнение в моих словах.

— Ну, можно сказать, невеста. Или подруга близкая. А что значит припозднились, мне кажется, вы нас с кем-то путаете. Мы и не планировали этой дорогой вчера ехать. Так, случайно вышло.

На последние фразы Евдокия не обратила никакого внимания.

— Ладно, пошли в дом. Зови своих жениха с невестой.

Она махнула рукой в сторону машины, развернулась и зашла за порог своей цветастой избы.

Я сделал жест своим попутчикам. Правые дверцы машины открылись одновременно.

Рашпиль посмотрел в сторону багажника, оценивая мои шансы добраться до стволов первым.

— Да не буду я их трогать. Успокойся. Если ты будешь вести себя вменяемо без закидонов, то мне нет нужды.

Будто соглашаясь со мной, Рашпиль кивнул, а потом мотнул головой в сторону избы:

— Ты первый.

Я развернулся и зашагал в сторону крыльца.

Хорошенько вытерев ноги о половик перед дверью, я оглянулся на своих попутчиков и, переступив порог, вошёл в сени.

— Разувайся и проходи.

Довольно просторная комната, в которой находилась хозяйка «весёленького дома», видимо, служила гостиной, столовой и кухней одновременно.

Она стояла спиной ко мне у печи и чистила картошку рядом с кухонным шкафом, столешница которого была накрыта толстой клеёнкой с цветами и выполняла роль разделочной поверхности.

— Ещё раз здравствуйте, Евдокия. Нам бы переночевать у вас.

— Переночуете, не волнуйся.

Сзади раздался топот. Алиса и Рашпиль тоже вошли в избу.

— Разувайтесь, — строго приказала вошедшим Евдокия, — картошку будете?

— Да, с удовольствием, — ответил я за всех. — Нам тут в деревне по дороге к вам сказали, чтобы мы денег не совали. Даже не знаю, как можно отблагодарить вас за гостеприимство.

— А чего тут знать? Это им в деревне деньги не нужны, им колхоз платит, а мне не помешают, — старуха повернулась к Алисе, — что стоишь столбом? Иди помогай, вот нож, вот картошка.

Алиса неловко закивала головой и метнулась к кухонному столу.

— Не боись, хозяйка, не обидим, бабки есть! — Рашпиль хлопнул в ладоши и потёр их друг о дружку, будто предвкушал ужин с картошкой.

— И много есть? — спокойно спросила Евдокия, не оборачиваясь.

— А много надо? — парировал, улыбаясь, Рашпиль.

— А сколько тебе не жалко, столько и надо, у меня тут прейскуранта нет.

— Для хорошей хозяйки нам ничего не жалко, да, Сантей? — посмотрел на меня Рашпиль, — горилочки бы нам, или самогоночки.

— Обойдёшься, урка, — твёрдо ответила Евдокия, — ты уже сегодня натворил делов из-за бухла, вон своих подставил, с тебя хватит.

У Рашпиля вытянулось лицо. Мы с ним переглянулись. Старуха не могла знать таких подробностей…

— Ну нет самогонки, так нет. Я со своим уставом в чужой монастырь не лезу. А с чего это я урка? — не растерялся с ответом Рашпиль.

— У тебя всё на роже написано. И она тебе не невеста. Пользуешь ты её, вот и всё.

Евдокия смотрела осуждающе на Рашпиля.

— Да, рожей я и вправду не вышел, не Ален Делон. А вот если ты всё знаешь, мать, скажи мне, что нас ждёт? Что впереди-то?

— Какая я тебе мать? Постыдился бы. Известно, что ждёт.

— Что ждёт?

— Плохо ты кончишь, вот что. Но только ты сам себя в эту пропасть тащишь.

— Походу, у тебя и вправду крыша съехала, баба Евдокия, как в деревне говорят.

— Может быть, я и вправду безумна? — она посмотрела сначала на меня, потом на Алису, будто интересуясь нашим мнением, но не дождавшись ответа, продолжила, указав пальцем в сторону деревни:

— Что же, может быть и так. Только я намного нормальнее тех, кто считает, что в шестьдесят нельзя вплетать в косы ленты. Они безумно глупы! В шестьдесят, когда бо́льшая часть жизни прожита, можно делать всё что угодно, лишь бы не во вред другим людям.

— Вот это по мне. Я тоже люблю делать всё, что душеньке угодно, — Рашпиль сел за стол. С его лица уже съехала его ехидная улыбочка.

— Нет, тебя это не касается. Ты так заигрался в пацанские игры, что ты больше не умеешь жить обычной, нормальной жизнью вне тюрьмы. И всё твоё нутро так и норовит попасть обратно.

— Значит, мы оба с тобой ненормальные, бабка. Одинаковые.

Он говорил это, пряча глаза. Невероятно. Казалось, что Рашпиль стыдился.

— Нет. Не одинаковые. Я делаю всё, что пожелаю, потому что я свободна и так решила, а ты из страха перед людьми и миром. Ты думаешь, что главное для человека — деньги, а я думаю, что совесть. Вот мы и делимся друг с другом тем, чего у нас в избытке.

Странная была эта шестидесятилетняя женщина. Она разговаривала с матёрым уголовником так, будто мать, справедливо спрашивающая со своего чада.

Рашпилю стало совсем невмоготу находиться в избе.

— Пойду, покурю, а то смотрю, что в хате не курят.

Он суетливо полез в карман, извлёк спички и сигареты и пробкой вылетел на крыльцо.

После ужина старуха распределила места для ночлега следующим образом:

— Ты поедешь с ней спать в сарай. Там есть лавки. Матрас, одеяла и подушки я вам выделю, а там уж как сами разберётесь, — обратилась она к урке.

Тот молча кивнул, не поднимая головы. Он вообще теперь весь вечер молчал, и это вполне устраивало всех присутствующих.

— Спасибо, бабушка, — поблагодарила Евдокию Алиса.

— Тебе постелю здесь в избе, в этой комнате на кровати.

Я посмотрел на койку с высокими перинами, стоявшую в углу у стены, рядом с окном.

На кровати, кроме перин, располагалась целая пирамида из подушек, уменьшающихся в размерах от основания к потолку.

Подушки, словно паутиной, были накрыты тонкими кружевными салфетками из белой бязи.

— На ней моя матушка отошла в мир иной, мёртвых не боишься? — старуха пытливо смотрела на меня.

— Надо бояться не мёртвых, а живых. Чего их бояться?

— Кто вас городских знает. Вот и хорошо, что не боишься. Ну, я пошла за постелью. Мы тут в деревне рано ложимся.

Она явно давала понять, что «банкет» окончен.

Вернувшись через пару минут с ворохом постельных принадлежностей и матрасом, Евдокия вручила всё это Рашпилю.

— В сарае не кури. Спалишь сарай — прокляну до конца дней, будешь болеть и воли тебе не видать. Бычки в баночку собирай, не разбрасывай.

Рашпиль кивнул и зло посмотрел на меня, мол, ну и местечко ты, Сантей, откопал для ночлега, но ничего не сказал.

Алиса пожелала нам спокойной ночи, а затем Рашпиль с девушкой направились к выходу.

— Ну что, внучок, как ты с ним связался? Небось тоже лёгких денег захотел? — спросила бабка, когда мои спутники скрылись за дверью.

— Выходит, что так. Только я с ним не по своей воле. Можно сказать, что, помогая ему, я отдаю долг.

— Нехорошие люди тебя принудили к этому.

— Вы и о них знаете? Бабушка, можно спросить?

— Валяй.

— Откуда вы всё это знаете?

— Что всё?

— Ну что он беглый зек, что Алиса ему не невеста, про нехороших людей. Вы сказали, что нас раньше ждали. Вы что, и вправду ясновидящая?