Через неделю они бегали туда и обратно, не чувствуя усталости.

— Айда на турник к школе? — Рашпиль спросил брата.

— Мы ни разу не сможем подтянуться, чего зря туда ходить?

— Ну и что? Будем висеть.

— Висеть?

— Висеть на руках, сколько сможем. Сначала я буду висеть, а ты считать, а потом наоборот. Каждое утро будем добавлять секунды.

Они бегали всё дальше. Поначалу цеплялись и висели, сколько смогут.

Ладони потели, пальцы через какое-то время разжимались. Тот, кто висел, срывался. На его место прыгал второй, пока первый отдыхал.

Они срывались и висели, потом снова срывались, и так весь день, и день за днём.

Пробовали подтягиваться, но силёнок пока не хватало.

Тогда Рашпиль придумал такую систему:

Один висел, а второй сажал его себе на шею. Первый пробовал подтягиваться. Нижний слегка помогал, выпрямляя согнутые ноги.

Дело пошло на лад, к концу третьей недели братья втянулись.

Мышцы больше не болели, появилась дыхалка. Они пробегали по пять километров. К подтягиваниям добавились отжимания.

Кажется, в начале июля они уже могли самостоятельно подтягиваться по десять раз.

Часа с утра не хватало, и они начали вставать в пять. К бегу, отжиманиям и подтягиваниям прибавились плавание в пруду, уголок на турнике и старые ржавые десятикилограммовые гантели, найденные в сарае.

В старом журнале нашли описание упражнений.

Начали качать бицепсы, держась двумя руками за шары, но через месяц уверенно справлялись с одной гантелей в каждой руке.

Отчим как-то увидел их в окно поутру с этими гантелями и обсмеял.

Но это их нисколько не смутило, наоборот, только раззадорило и придало сил.

К концу августа они сильно изменились. Конечно, никаких огромных мускулов они себе не накачали, но теперь бледная кожа, худоба и тщедушность куда-то подевались.

Теперь их мышцы под кожей выглядели рельефно, будто состоящие из верёвочных канатов и волокон. А тела напоминали африканских воинов, масаи из книжек, которые отбирают еду у львов, а юноши выходят на зверя с одним копьём. Таким способом юноши из этого племени доказывают, что они уже стали мужчинами.

Они могли подтягиваться по тридцать раз, делать подъём-переворот, выход на прямых руках. Уголок могли держать сколько угодно.

На одной руке подтягивались по десять раз, а висеть на турнике стало так же легко и привычно, как и ходить.

За время тренировки они научились отжиматься по четыреста раз. Не сразу. Десять подходов по сорок.

В овраге на одинокой груше они повесили мешок с песком и отрабатывали на этом самодельном снаряде сначала одиночные удары, а затем и серии.

Каждый имел свою коронку. Это такой удар, который должен был свалить с ног противника при удобном раскладе.

Валька отрабатывал апперкот с отскоком: удар снизу вверх правой, сразу после прыжка в сторону.

Рашпиль — прямой левой. Все бьют правой. Либо боковым наотмашь по-колхозному, либо просто прямым.

В поселковых потасовках всё это знают. И опытные местные бойцы так и ждут таких ударов, чтобы, отклонившись назад, молниеносно ответить.

Поэтому Рашпиль здраво рассудил, что коронка должна быть неожиданностью и прилетать оттуда, откуда её меньше всего ждут.

Прямой левый подходил для этих целей как нельзя лучше.

Кроме полученных умений на турнике и выносливости, оба ещё и порядочно вытянулись за прошедшее лето.

Им не терпелось испытать себя, но пока они решили не лезть на отчима — всё же разница в массе тела и превосходство в физической силе играли существенную роль.

Вспомнили, что один из старшеклассников в конце года подтрунивал над худобой одного из братьев на заключительной линейке.

— Слышь, скелет, подвинься, мне девчонок не видно.

Хулиганистый девятиклассник Витька Шемякин сидел на школьной ограде и лузгал семечки.

— Сам ты скелет, — ответил Валька.

— Что ты ерепенишься? Я дуну, ты упадёшь!

Конфликт не успел разгореться, едва начавшись. Объявили построение по классам, и беседующим на повышенных тонах школьникам пришлось разойтись в разные стороны школьного плаца, где каждый класс имел собственное место.

А после линейки как-то не вспомнилось, Шемякин уехал к родне в другую деревню на всё лето.

— Валёк, а помнишь, как Витька тебя скелетом обозвал?

— Да, сука такой! Как не помнить, считай, при всей школе решил меня опозорить.

— Пошли! Мне кажется, он уже должен был вернуться. Послезавтра в школу, пусть повторит, что сказал.

— Пошли!

Они нашли дом Шемякина и вызвали его во двор.

Но загорелые рельефные тела под белоснежными майками на бретельках, хищные улыбки братьев, которые подросли за лето на целых полголовы, сильно смутили Витьку.

Он нутром почувствовал, что сейчас ему лучше не связываться с ними.

— Здорово, пацаны, семок хотите? Чего звали?

Шемякин вышел и попробовал завести свойский разговор, опасливо переводя взгляд с одного брата на другой.

— Здоровее видали. Ты помнишь, как Вальку на линейке скелетом обозвал и сказал, что если дунешь, то он упадёт? Ты ещё сидел на парапете?

Витька понял, что братья пришли его бить. В другой ситуации он, может быть, и схватился один на один, но сейчас, взглянув на набитые кулаки, решил врубить заднюю.

Братья настроены серьёзно. Огромные фингалы на оба глаза ему обеспечены.

А это в планы Витьки Шемякина не входило. Его бы засмеяли в первый же день.

В таких ситуациях надо брать умом и сообразительностью, как птица-говорун.

Иными словами, заболтать, а потом при удобном случае толпой отмутузить братьев.

— Нет. Не помню, пацаны. А что такое-то?

— Как не помнишь? — Валька угрожающе нахмурился и сделал шаг вперёд.

— Так, давно же было, пацаны. Вы что? Может, и сказал, брякнул не подумав. Вы это, пацаны, извините, если что.

— Нам твоё извинение не канает! — Рашпиль прикидывал, куда лучше бить — в солнышко или в челюсть.

— Почему не канает? Подождите, — Витьку Шемякина давно никто так не заставал врасплох.

— Ты выпендривался при всех, при всей школе? — Рашпиль напирал, ему не терпелось подраться, — а извинения без свидетелей просишь?

— Так, пацаны, стоп. Говно-вопрос! Если надо прилюдно, то я прилюдно извинюсь, послезавтра перед всей школой на линейке. Устроит?

Но братьям так и не удалось опробовать свои силы. Витька был вынужден извиниться в присутствии своих одноклассников.

Сделал он это коряво, но формально извинился.

На первое сентября оба брата подошли к своему противнику перед началом школьной линейки.

— Помню, помню. Обиделись, что скелетом назвал? Ну, извините.

Поторопился при своих товарищах «выполнить» обещание.

Интонация, с которой были произнесены извинения, конечно, звучала как издёвка. Но согласно мальчишечьим понятиям, Шемякин слово сдержал.

— А что такое, Витек? — поинтересовался один из них, разглядывая нахмуренных братьев.

— Да, всё нормально. Потом объясню.

— Ещё претензии к нам есть? — спросил Рашпиль.

— Не дерзи, малой.

— Если есть, то говори сейчас.

— Я слово своё сдержал, смотри, я с тобой культурно базарю, могу и по-другому.

Братья потоптались на месте. Выходила ничья. Можно было устроить драку, но не стоило это делать на глазах у всей школы.

— Пошли, — толкнул плечом брата Валька.

В конце концов, они добились своей цели, отстояли честь и репутацию. Шемякин извинился.

В то утро не удалось затеять запланированную потасовку.

А вот вечером отчим, набравшись, решил повоспитывать и наставить на путь истинный. Настроить на учёбу.

— Вы оба, сучата! — он еле вязал лыко, и его язык заплетался, — заканчивайте мне эти утренние забеги, нах. И чтобы одни пятёрки были.

Он вошёл в сарай, где братья обычно проводили время, пока отчим опустошал бутылки, сидя в доме на кухне.

Они стояли, насупившись, и слушали мужика. Его впервые интересовали их оценки.