Евдокия засмеялась моему вопросу.

— Кто-кто? Ясновидящая? — она мотала головой из стороны в сторону, плечи её тряслись от смеха.

— Нет, ну я серьёзно. Что тут смешного?

Когда она успокоилась, объяснила:

— Менты про вас говорят, на ушах все стоят, я его по приметам сразу узнала.

— Ничего не понимаю, какие менты?

Ответ меня поразил как гром среди ясного неба.

— Да, Колька, племянник мой, участковым работает. Он рацию притащил и у меня оставил, говорит, чтобы мужики в опорнике не раздербанили и не пропили. Наши-то, деревенские, и не такое могут учудить.

— Радиостанцию? Милицейскую?

— Ну да. Телевизора и радио у меня в избе нет, вечерами скучно, вот я и наловчилась включать и слушать милицейскую волну.

— Ну-ка, погоди, — она отправилась во вторую комнату, которая служила спальней. Оттуда донеслось шипение радиоприёмника.

— Сейчас пока передач нет, — виновато сказала она, вернулась и села на табурет напротив.

— Обалдеть. И что? И про нас говорили?

— И про вас. Сначала, что сбежал опасный преступник, потом то, что трое, два парня и девушка устроили дебош в ресторане, избили официанта. По приметам точно ты, твой Рашпиль и его баба.

Вот оно что, значит, на вокзале транспортная милиция не зря вынюхивала и про троих расспрашивала.

Студент пришёлся как нельзя кстати. Но как объяснить, что она нас ждала?

— Вы сказали, что ждали нас раньше.

— А сон я видела, вещий. У меня все сны вещие, всегда сбываются с самого детства. Снятся, правда, редко. Может по году и даже по два ничего не сниться. Но если вижу сон, всё сбывается капелька в капельку.

— И вы прям нас во сне видели?

— Нет, просто во сне ви́дение мне было, что гости меня посетят. Троица. Только не ангелы, как на иконе, а две белых души и одна тёмная.

Я не очень верю в вещие сны, но её слова звучали убедительно. Старуха чем дальше, тем больше казалась вполне здравомыслящей, а ленточки в волосах просто причудой.

— А как вы поняли, что они не жених и невеста?

— Да очень просто. Они всё время в разные стороны смотрят. Нет между ними искры. Этот, так вообще её за человека не считает. Она для него то мебель, то отмычка для замков. Мир-то для него заперт. Вот он её и использует. А ещё скажу я тебе, он её совсем не топчет. Девка-то больно красивая. Если бы он был женихом, то она бы не смотрела на тебя голодными глазами.

— На меня? — я вытаращил глаза от удивления.

— Слепые вы всегда, мужики. Ничего в жизни толком не видите.

В комнате снова затрещала радиостанция, и из динамика донеслись обрывки переговоров. Два мужских голоса.

— Четвёртый, четвёртый, приём!

Второй отвечал неразборчиво.

Как же я совсем не подумал о том, что Евдокия приходится тёткой участковому милиционеру.

— Ты за ментов не беспокойся, — сказала она, словно снова прочитав мои мысли, — я вас не выдам, переночуете и поедете утром с Богом.

— У вас же Колька участковый.

— В том-то и дело. Из-за него молчать буду.

— Не очень понятно.

— Чего непонятного? Во сне голос сказал, что если Колька узнает о гостях, то умрёт он.

Старуха говорила об этом совершенно спокойно, будто рассказывала мне про поход на базар.

— Ну ладно, давай укладываться. Можешь мне верить. Бабушка тебя не обманет. С утра напеку вам в дорогу пирожков.

Она встала с табурета и направилась во вторую комнату. Я пожелал ей спокойной ночи и осмотрел скудное убранство избы.

Хоромина та ещё. В некоторых местах пол вспучился. Одно окно только на светлую сторону, два других на север — даже в солнечный день в избе темновато.

С потолка свисал атласный абажур с единственной лампочкой.

По стенам шла допотопная электропроводка с выключателями и розетками из далёких тридцатых годов.

Наверно, со времён электрификации рабочего посёлка, к ней ни разу не притрагивались. Провода испачканы белой краской.

Стены недавно белены. Русская печь, керосиновая конфорка, рукомойник с носиком на стене, рядом нарядное полотенце, наверняка повешенное к приезду гостей.

Под ними белая эмалированная мойка, из которой использованная вода стекала в ведро. Рядом кухонный комод.

Кружевные плетёные занавески на окнах, икона в углу, стол, лавки и собственно кровать, на которой мне предстояло спать.

Остальные удобства во дворе.

Несмотря на всю бедность, я бы даже сказал некоторую убогость обстановки, здесь было невероятно уютно и безопасно.

Я откуда-то знал, интуитивно чувствовал, что Евдокия говорит правду и не станет вызывать милицию.

Только сейчас я почувствовал настоящую усталость, навалившуюся на моё тело. Последние трое суток были довольно напряжёнными.

Убрав лишние подушки, я разделся и лёг. Не успела моя голова коснуться постели, как я провалился в глубокий сон.

Среди ночи в абсолютной темноте я проснулся оттого, что почувствовал, как чьи-то руки гладят меня по груди, животу, плечам и шее.

— Саш, я вся горю, — услышал я шёпот Алисы. Она лежала со мной в одной постели.

Моё мужское естество пробудилось, напряглось, и я стал гладить молодое женское тело в ответ.

По спине, талии, пояснице. Мои ладони скользнули ниже к её попе.

Она была без нижнего белья, абсолютно голой. Алиса прижалась ко мне обнажённым телом и поцеловала в губы.

Внутри всё пылало. Это был приятный огонь предвкушения тайны.

Я вот-вот должен был познать, каково это — быть с такой девушкой тёмной ночью в старом деревянном доме.

Это познание должно было содержать что-то дикое, первобытное, великое.

Кровать с железной сеткой предательски жалобно заскрипела под весом наших тел.

Мы замерли и прислушались к мирному посапыванию Евдокии, доносящемуся из соседней комнаты.

— Давай перейдём на пол, — тихо прошептала девушка и обхватила горячими губами мою мочку.

Меня будто ударило током. Мы торопливо встали с кровати. Я не дал ей стащить на пол перину, а развернул её лицом к столу.

Она почувствовала мои руки: одну на бедре, вторую на спине.

Я властно наклонил её вперёд и придавил её тело к столешнице. Ощущая возбуждение Алисы, я стал с ней одним целым.

Её дыхание стало прерывистым, оно задерживалось само по себе, без её воли, будто она ныряла и выныривала из пульсирующей неги.

Я же ощущал волны тепла и будто она втягивает в себя весь мир, а вместе с ним и моё тело, через своё игольное ушко.

Ту самую женскую петлю удовольствия, одарившую мужчин миллиардами мгновений счастья и одновременно принёсшая также много бед.

Меня бросало в приятную дрожь от осознания, что я обладаю этой красивой девушкой.

Потом я перестал думать и понимать, что происходит. Сознание, объединившееся с подсознанием, рисовало в воображении причудливые мозаичные узоры.

Когда всё закончилось, я обнаружил себя лежащим прямо на полу на спине рядом с Алисой.

Мы тихо, жадно и измождённо вдыхали воздух полной грудью и ощущали, что нам по-настоящему очень хорошо.

Она повернулась ко мне лицом и ещё раз поцеловала.

— Это было волшебно.

Она встала и начала нашаривать свою одежду в темноте.

— Подожди, не уходи. Объясни, что это было? — я наслаждался её силуэтом с трудом различимым во тьме избы.

— Потом, — прошептала она в ответ.

— А как же Рашпиль? Может, лучше останешься, а я утром с ним переговорю?

— Всё в порядке. Не переживай. Между мной и ним ничего нет. Не нужно с ним говорить.

— Как это?

— Не знаю, он после зоны как сам не свой. Короче, как-то так.

— Не понимаю.

— Не хочет женщин. Сказал, чтобы я отвалила. Типа, ты свободна.

— А раньше? Так было всегда?

— Нет. Раньше он был нормальным в этом смысле. С женщинами у него было всё в порядке.

— Вот как?

— Да, говорит, что на зоне ему кололи лекарство.

Лекарство? Иногда наркоманы так называли дозу наркотика. Это могло объяснять его неуравновешенное поведение, проблемы с алкоголем и перепады настроения. Я промолчал.