Держащий топор палач приблизился к маленькому тельцу, распростертому возле его ног, и Мейбелл начала лихорадочно читать молитву.

— Господи, прими мой дух в Твои руки, — молилась она, обращаясь в последнюю минуту своей жизни к Богу, не сомневаясь, что вот-вот на ее шею обрушится страшный удар топора, разрубающий ее жилы и крушащий ее кости. Но вместо этого две крепкие мужские руки оторвали ее от плахи, поставили на ноги и сорвали с ее лица черный платок, возвращая ее глазам казалось бы навсегда утраченный свет солнца. Мейбелл стояла, ничего не понимая. Перед ее глазами танцевали звезды, до нее доносился одобрительный гул толпы, кричали дети. Как оказалось, в последний момент не выдержали нервы у самого короля Якова, и он отменил казнь осужденной фаворитки, не взмахнув своим платком, который должен служить знаком для палача рубить голову.

Судебный пристав объявил о помиловании леди Уинтворт, и королевский офицер повел девушку в епископский дворец, где ее ожидал король.

Роскошная королевская спальня встретила Мейбелл запахом ладана и воска всю ночь горевших свечей, а обитатель этой комнаты постаревший, согбенный, нетерпеливо пошел к ней навстречу и прижал к себе дрожащими от волнения руками.

— Ваше величество, вы действительно простили меня? — робко спросила его Мейбелл, с тревогой всматриваясь в его морщинистое лицо.

— Да, девочка моя, я простил тебя, — пробормотал Яков Второй, снова наслаждаясь ее свежестью, молодостью и потрясающей красотой. — Как оказалось, я все могу простить тебе. Когда я представил себе, как твоя прекрасная головка катится по эшафоту, то понял, что мое сердце в ту же минуту разорвется от горя.

Теперь король сам не понимал, как он мог решиться на крутую расправу с Мейбелл. Девушка сделалась так дорога ему, что даже малейшее зло, причиненное ей, вызывало в нем душевную боль.

Мейбелл воспрянула духом, когда убедилась в истинных чувствах короля Якова, снова вернувшего ей свое расположение. Король пытался выдержать твердость характера до конца, но неодолимое влечение к Мейбелл снова положило его сердце к ее ногам. Затянувшаяся борьба между королевским деспотизмом и нежными чувствами на этот раз закончилась победой любви.

Молодая леди Уинтворт тут же решила воспользоваться своим влиянием на короля, чтобы замолвить словечко за других осужденных людей, которых судили вместе с нею.

— Сир, будьте великодушны до конца, помилуйте бедную вдову Элизабет Хайт и фермера Дэвида Гембла, — ласково сказала она королю. — Бог зачтет вам вашу доброту, а я буду любить вас еще сильнее.

Последние слова окончательно растопили лед в сердце Якова Второго, и он с готовностью произнес:

— Конечно, дорогая, я тут же пойду и издам указ о помиловании и прощении тех людей, за которых вы просите. Отныне все лица, которым вы покровительствуете, могут рассчитывать на мою милость.

Мейбелл в знак благодарности поцеловала руку королю, и Яков, окрыленный примирением со своей любимой фавориткой, поспешил в свой кабинет.

Девушка осталась на попечении служанок, которые принесли ей изысканный обед. Но пережитое утром потрясение Мейбелл было так велико, что она утратила аппетит, и из всех предложенных блюд согласилась выпить только небольшую чашку горячего бульона. В течении дня девушка старалась снова свыкнуться с мыслью, что жизнь, с которой она окончательно распрощалась утром, продолжается. Это оказалось очень странным делом — учиться жить заново. Одно не подлежало сомнению, больше она не могла допустить ни одной ошибки в своих отношениях с Яковым Вторым, и когда король вернулся к ней вечером Мейбелл снова уступила его пылким ласкам.

В этот раз Яков особенно долго и упорно занимался любовью с фавориткой. Он словно желал компенсировать себе долгую разлуку с нею. Пережившая накануне ужас ожидания смерти, Мейбелл оказалась совершенно измученной страстью короля. Однако она не посмела выразить недовольства, и с готовностью шла навстречу желаниям Якова Второго. И король почувствовал себя совершенно удовлетворенным. Глядя на обессиленную девушку, он поклялся самому себе, что скорее у голодного тигра вырвут из пасти его добычу, чем эту красавицу из его объятий. Рядом с Мейбелл Уинтворт Яков чувствовал себя молодым мужчиной, исполненным сил и энергии. Пока он остается на троне, эта чудная девушка будет принадлежать ему, и пожилой любовник Мейбелл ощутил удвоенное желание отстоять у мятежников свое право на королевскую власть.

Мейбелл стояла возле окна своей гостиной в Сент-Джеймском дворце и смотрела на деревья в вечерней темноте, сгущающейся за стеклом.

Толстый слой снега все больше покрывал парк. Он засыпал мраморные статуи античных богов и богинь, скамьи, а также все дорожки в саду. Деревья приобрели неясные, странные очертания в снежной мгле, делая неузнаваемым любимое место для прогулок придворных Якова Второго. Полная тишина не могла успокоить девушку, и она усиленно всматривалась в город, лежащий за дворцовой оградой, напряженно стараясь уловить идущие от него звуки и распознать их значение. В последние дни Мейбелл жила в состоянии постоянной тревоги, и она стремилась угадать, что происходит в кипящей от противоречивых страстей столице, в которой нынче решалась судьба страны и ее собственная. Но место событий было расположено слишком далеко, чтобы молодая леди Уинтворт могла без посторонней помощи узнать, что происходит.

Устав от бесполезного рассматривания вечернего Лондона Мейбелл отошла от окна и набросила на свои плечи палантин — меховую накидку из шкурок черного соболя. Она сильно озябла, — с тех пор, как дворяне и слуги начали массово покидать двор короля-католика, камины во дворце стали топить нерегулярно и плохо. Два истопника явно не справлялись со своей задачей, и покои королевской любовницы обогревались неполные полдня. За три часа потухшего камина стены успевали остыть, и в холодной гостиной стало по-настоящему неуютно.

Мейбелл покосилась на темный камин с остывшей золой и решила вызвать во дворец истопника, который служил в ее лондонском доме. Это было против правил дворцового этикета, но она не могла позволить себе мерзнуть после недавно перенесенной сильной простуды. Осенняя эскапада и пребывание в солсберийской тюрьме не прошли для нее бесследно — по дороге в Лондон ее подкосил сильный жар, лишивший ее на два дня сознания. Король Яков преисполнился нежных чувств к заболевшей девушке, и остановился в Рочестере — кентском городе, который расположился на дальних подступах к столице, прикрывающих путь к Лондону с юга. Свита короля также пребывала в Рочестере в полном составе, пока заболевшей фаворитке Якова не стало лучше. По велению короля ее плотно закутали в толстые меха и посадили рядом с ним в дорожную карету, которая поспешно тронулась в путь, едва ее пассажиры заняли свои места. Яков охотно задержался бы в Рочестере, поскольку Мейбелл еще не оправилась от своей болезни, но новости из столицы делались все более тревожными, и он не мог больше позволить себе задержку в пути. Последние мили дороги промелькнули для больной Мейбелл словно в тумане, она то и дело клонила свою голову в поисках невидимой опоры. Яков предупредительно положил голову своей юной фаворитки себе на плечо, поддерживая ее за талию, и они въехали в Лондон, тесно прижавшись друг к другу.

В Сент-Джеймском дворце Мейбелл наконец получила необходимый уход и лечение от самых лучших докторов столицы. Ее крепкий молодой организм помог справиться с болезнью в самые короткие сроки; тем не менее, она больше не переносила переохлаждения.

Скрипнула дверь, и лакей доложил ей о приходе истопника.

— Пусть он заходит, — оживившись, сказала Мейбелл. Ее обрадовало появление этого слуги, которого она ожидала лишь на следующее утро. Теперь ночь не будет для нее холодной, и жизнь начала вырисовываться в более ярких радужных красках.

Спустя минуту перед Мейбелл предстал пятидесятилетний мужчина в коричневой домотканой одежде. Он смущенно кланялся ей и мял в руках свою темную шапку. Молодая леди Уинтворт сразу узнала его.