Королева предложила молодой графине Кэррингтон стать ее фрейлиной, но Мейбелл желала посвятить свою жизнь мужу и детям, поэтому она с соответствующими словами благодарности отклонила лестное для нее предложение, пообещав при этом посещать все официальные приемы и балы Марии Второй. На этом они распрощались, и Мейбелл, довольная удачным знакомством со своей новой королевой, спустилась по лестнице на первый этаж дворца. Там, в огромной Картинной галерее она столкнулась с герцогом Мальбором, который в свою очередь желал засвидетельствовать свое почтение королеве Марии. Джон Черчилль, одетый в парадную военную форму, остановился, как вкопанный, увидев Мейбелл.

— Неужели это вы! — с нескрываемым изумлением воскликнул он. Он никак не ожидал увидеть здесь эту очаровательную девушку в качестве почетной гостьи королевы Марии.

В представлении Джона Черчилля молодая леди Уинтворт по-прежнему находилась в своем разоренном поместье в состоянии безнадежности и отчаяния, дожидаясь, когда он сможет с нею поговорить и решить ее судьбу. Он недавно вернулся из Ирландии, где успешно подавил все выступления якобитов, и ему еще не было известно о состоявшемся бракосочетании графа Кэррингтона и Мейбелл Уинтворт. Поэтому герцог Мальборо рассчитывал на сговорчивость прежде неприступной прекрасной леди, не подозревая, что чек, погасавший все долги Мейбелл перед ним, уже лежит в его кабинете.

— Да, сэр Черчилль, это я, — смеясь, ответила ему счастливая Мейбелл. Она догадывалась, что ее процветающий вид не является приятным сюрпризом для герцога и потешалась над ним. — Как видите, вопреки вашим предсказаниям, я не сгинула в провинциальном болоте без вашей помощи, и свет охотно принял меня назад в свои ряды.

— Как вам это удалось? — нахмурившись, спросил прославленный полководец. Нет, он не привык терпеть поражения, и тем более не собирался их терпеть от женщины, в которую он был влюблен.

— Лорд Альфред Эшби оказал мне честь женившись на мне, — беззаботно отозвалась молодая графиня Кэррингтон, и весело щелкнула пальцами перед самым носом герцога Мальборо, откровенно радуясь тому, что она избежала участи стать его сексуальной рабыней. — Прощайте, дорогой герцог! Видно, не судьба нам с вами стать прославленными любовниками.

Сказав эти слова, Мейбелл быстро побежала во двор, чтобы сесть в свою новую позолоченную карету, которая должна была отвезти ее к семье. Прошло совсем немного времени, как она покинула свой дом, а ее сердце уже начала томить тоска по самым близким и дорогим людям. Мейбелл владела обманчивая иллюзия, что отныне она является неуязвимой для своего незадачливого поклонника, и он не осмелится компрометировать жену королевского министра. При этом девушка не успела заметить, как выражение бешенства исказило лицо Джона Черчилля. Он был вне себя от того, что разбились все его надежды, связанные с леди Уинтворт, а также от ее насмешек над ним.

Герцог Мальборо был так разгневан, что даже позабыл о своем визите к королеве Марии. Он вернулся в Блэкхеймский дворец, и там принялся обдумывать план действий против дерзкой красавицы, насмеявшейся над ним. У него оставалось достаточно могущества и влияния, чтобы стереть жизнерадостную улыбку с ее лица и заставить ее считаться с ним. С этой целью Джон Черчилль вызвал к себе издателей столичных газет «Дейли Курант» и «Лондон Газетт», находившихся под его патронатом и приказал им начать подлинную информационную войну против графини Кэррингтон. Все злые сплетни и порочащие леди Мейбелл слухи, которые раньше шепотом обсуждались в полутемном углу, теперь становились достоянием всеобщей гласности. Клевета, часто сопровождавшая жизненный путь королевских любовниц, в случае с графиней Кэррингтон неизбежно обретала неопровержимость жизненного факта, благодаря умелому перу лондонских журналистов. Джон Черчилль очень надеялся, что гордый граф Альфред, за спину которого пряталась от него леди Уинтворт, после публикации рассказов о тайных похождениях его жены сам оставит свою вторую половину, чье имя будет покрыто несмываемым пятном публичного позора.

Герцог Мальборо позаботился о том, чтобы Мейбелл получила экземпляры газет с самыми яркими статьями, где наиболее полно смаковались подробности ее интимной жизни с королем Яковым. В одно утро из последних июльских дней, когда молодая графиня Кэррингтон собиралась на верховую прогулку, посыльный доставил ей запечатанный пакет без имени отправителя.

Движимая любопытством, Мейбелл принялась разбирать газеты, желая узнать, зачем ей прислали издания, которым было место в мужских кофейнях, где собирались самые отъявленные бездельники из высшего лондонского света. Через несколько минут усиленного чтения у нее потемнело в глазах. В газетах не только упоминалось о ее связи с королем Яковым, но ей приписывалось участие в разнузданных оргиях и бесстыдное заманивание мужчин в публичные дома. Правдой в этих статьях был разве что рассказ о начале ее знакомства с ее нынешним мужем и рождении ею ребенка от короля Якова. Мейбелл быстро сбросила газеты со своих колен, словно туда забрался гигантский отвратительный паук, грозящий удушить ее своей смертоносной паутиной, и по ее спине пробежала отвратительная холодная дрожь, как если бы она полностью обнаженной стояла у позорного столба на потеху собравшейся глумливой толпе.

Сначала молодая женщина не могла догадаться, кому понадобилось ее так порочить. Более того, она находилась в хороших отношениях с владельцем этих газет — Эдуардом Хэттоном. В прошлом он умолял ее заступиться за него перед королем Яковым, который собирался закрыть его предприятие за слишком вольнолюбивые публикации в защиту протестантских епископов, и она оказала ему эту услугу — уговорила короля простить дерзкого издателя. За что он теперь платит ей столь черной неблагодарностью как широкое распространение злостной клеветы на нее? Мейбелл быстро вытерла слезы с лица и решила тут же ехать к Хэттону, чтобы прояснить этот вопрос в его контору на Патерностер-роу.

В течение многих лет Патерностер-роу была пристанищем не только для издателей, но также для книготорговцев. Эта узкая, мощеная плитами улица находилась под сенью собора Святого Павла, и карета графини Кэррингтон объехала собор, но была вынуждена, не доезжая до Хэттона, остановиться перед столбами, препятствующими проезду экипажей. Таким образом, сохранялась тишина, необходимая для мыслительного процесса «отцов улицы». Мейбелл миновала однообразные складские помещения, занятые книготорговцами-оптовиками и увидела небольшой дом с вывеской, изображающей газету. Слуга открыл ей дверь и проводил в гостиную на втором этаже. После непродолжительного ожидания к Мейбелл вышел хозяин дома Эдуард Хэттон — невысокий сорокалетний мужчина в коричневом камзоле. Он имел весьма сконфуженный вид, и Мейбелл догадалась, что для него не является тайной, что печаталось про нее в его газетах. Тем лучше, решила про себя молодая графиня, это избавляло ее от долгих и неприятных объяснений целей ее визита.

— Мистер Хэттон, я весьма удивлена теми порочащими высказываниями в мой адрес, которые позволили себе ваши журналисты, — начала она, поднявшись с кресла для посетителей, в котором до того сидела, в волнении сжимая руки. — Могу ли я узнать, что заставило вас вылить на меня целую бочку грязи?

Глаза издателя забегали, и он смущенно проговорил:

— Миледи, видит бог, я не хотел этого делать. Но некое могущественное лицо, чьей власти я не могу противиться, приказал мне… хм, чтобы я изобразил вас в несколько разнузданном виде.

— И кто же это лицо⁈ — быстро спросила Мейбелл. Впрочем, она уже начала догадываться о ком идет речь, и когда Хэттон назвал имя герцога Мальборо, то не удивилась его ответу.

— Как вы понимаете, я ничего не могу сделать против его светлости, — жалобно проговорил издатель, мечтая про себя оказаться как можно дальше от всех этих разборок аристократов. — Могу дать вам совет полюбовно договориться с герцогом. Он как раз находится в моем кабинете, где мы решали вопрос о том продолжать ли упоминать ваше имя в моих газетах, или ограничиться уже написанным перед вашим приходом, и после известия о вашем появлении изъявил желание видеть вас. Советую согласиться, иначе вряд ли удастся положить конец его мстительности.