— Любовь моя, это самое малое, что я мог для тебя сделать, — улыбаясь, сказал Альфред молодой жене. — Для меня подлинное удовольствие доставить тебе радость, так что не стесняйся, проси что-нибудь еще.
— Фред, я хотела бы повидаться с Джорджем и Эмилией, — оживленно проговорила Мейбелл. — Я очень хочу повидаться с нашими друзьями и поблагодарить Джорджа за его неизменную поддержку, которую он оказывал мне в самое трудное для меня время.
Улыбка погасла на лице графа Кэррингтона, и он сдержанно произнес:
— Увы, Мейбелл, я порвал всякие отношения с Джорджем. Поэтому, пока я жив, мистер Флетчер не переступит порога моего дома, и вряд ли ему будет приятно видеть меня.
— Но что случилось? — озабоченно спросила Мейбелл. — Вы поссорились? Из-за чего?
Альфред с минуту помолчал, не желая говорить о вещах, весьма ему неприятных. Но безграничное недоумение на лице его жены побуждало его открыть ей правду хотя бы для того, чтобы она не посчитала его самодуром.
— Джордж пытался отнять тебя у меня, Мейбелл, — глухо сказал он, избегая смотреть ей в глаза, опасаясь видеть в них всю ту же глубокую привязанность к своему сопернику. — Он влюбился в тебя настолько сильно, что легко переступил через наши дружеские узы, верность своей жене, через собственные моральные принципы. Я больше не доверяю ему, и не желаю больше встречаться с ним ни по какому вопросу.
— Этого не может быть! — не поверила Мейбелл. — Фред, почему ты так решил? Да, Джордж пытался ухаживать за мною в Уэльсе, но после того как я твердо дала ему понять, что люблю только тебя, он смирился с моим выбором, и вернулся к Эмилии.
— Ничего он не смирился! — резко возразил ей Альфред. — Вернее, смирился только наружно, и, пользуясь нашим доверием, пытался воплотить в жизнь свои коварные планы по твоему соблазнению. Когда я колебался в выборе спутницы жизни между тобою и мисс Мэллард, и спрашивал у него совета — не вернуться ли мне к тебе, он твердо принялся отговаривать меня от этого шага и склонять к женитьбе на Пэнси.
Теперь весь смысл поступков Джорджа Флетчера открылся и Мейбелл, и она, потрясенная таким коварством человека, которого считала своим лучшим другом, молчала. У нее просто не укладывалось в голове, что можно так изощренно лицемерить и строить своим друзьям ловушки Ее сердце заболело, когда она увидела страдание на лице своего любимого мужа, — он явно опасался, что она будет отстаивать свою дружбу с глубоко нравившимся ей Флетчером. Да, хотя ее привязанность к Джорджу претерпела сильный удар, она все равно продолжала любить этого молодого человека, — было в нем то редкое обаяние, против которого невозможно было устоять. Но своего мужа она любила гораздо больше, и самым сильным ее желанием было доставлять ему удовольствие и радость.
Мейбелл подошла к мужу и осыпала его лицо нежными поцелуями, стараясь своим ласками прогнать его печаль и тревогу по поводу ее возможного выбора не в его пользу. Ведь нередко женщины из чистого упрямства перечат своим мужьям, и поступают наперекор их словам. Но Мейбелл поклялась в день своей свадьбы самой себе, что она никогда не поссорится со своим любимым Альфредом, и была готова сдержать эту свою клятву. Ей оставалось только надеяться на то, что жизнь предоставит ей возможность достойно отблагодарить Флетчера за все его благодеяния по отношению к ней, не ставя при этом под удар свое супружеское согласие с Альфредом.
— Фред, если ты считаешь, что мне следует прервать все отношения с Джорджем, то я так и сделаю, — принялась она уверять своего благоверного. — Я буду избегать встречи с ним, хотя в Лондоне это сделать не так-то легко.
— О, Джорджа сейчас нет в столице, — с облегчением ответил ей муж. — Отец Эмилии тяжело заболел, и Джордж уехал вместе с нею к нему, чтобы управлять его поместьем.
— Пусть бог пошлет исцеление мистеру Остину, — с сочувствием произнесла Мейбелл, и прибавила: — А мы, Фред, займемся нашими делами, слишком долго мы ждали возможности жить вместе, не опасаясь того, что нас разлучат.
Альфред с готовностью принял предложение жены и для них потекли спокойные, безмятежно счастливые дни. Граф Кэррингтон недоумевал, как он раньше жил без Мейбелл. Она внесла столько любви и счастья в его дом, что его прежняя жизнь начала казаться ему сплошным унылым серым прозябанием. Молодая графиня Кэррингтон относилась не только к нему, но ко всем обитателям его дома с чуткостью и любовью, и слуги ценили это, работая не на страх, а за совесть. Ощущение редкой светлой гармонии начало сопровождать все дни Альфреда Эшби, и он понял, что он полюбил Мейбелл не только за ее редкую красоту и бесконечное женское обаяние, но также за ее доброту, которая оживила его омертвевшее разочарованное в жизни до встречи с нею сердце. Без нее он, в конце концов, стал бы законченным угрюмым мизантропом, чьим любимым занятием стало бы язвительное высмеивание всех проявлений человеческой природы. Мейбелл же вдохновляла его на подвиги, и для него не было большей радости, чем видеть ее счастливой.
Возвращение Мейбелл в Лондон можно было назвать триумфальным. Вся столичная знать наперебой старалась заполучить себе на вечер прежде опальную молодую жену министра финансов. Мейбелл помирилась даже со своей тетушкой Эвелин. Теперь, когда ее своевольная племянница вновь оказалась в фаворе у сильных мира сего маркиза Честерфилд сменила свой гнев на милость и вновь признала ее наследницей всего своего состояния. Правда, графу Кэррингтону пришлось выдержать тяжелый разговор с королем Вильгельмом. Вильгельм Третий откровенно был недоволен тем, что его министр женился на известной стороннице сверженного короля Якова, и он не мог простить Мейбелл, что она отвергла его любовные ухаживания. Но Альфред уже женился на опальной леди Уинтворт, и королю ничего не оставалось, как признать этот брак, поскольку в верном графе Кэррингтоне он нуждался не меньше, чем лорд Эшби в королевской милости. После открытого признания короля молодую графиню Кэррингтон приняла его жена королева Мария Вторая как одну из самых знатных дам страны.
Ради аудиенции у королевы Мейбелл пришлось ехать за город. Уже в 1689 году выяснилось, что старый городской дворец в Уайтхолле не может быть постоянной резиденцией новой королевской четы. Влажный городской воздух, полный угольной пыли из каминных труб — печально известный «лондонский смог» — был смертельно опасен для больных легких Вильгельма Третьего, и его здоровье в Лондоне ухудшилось настолько, что врачи предрекали ему не больше года жизни. Испанский посол полностью разделял эти опасения врачей, когда писал в донесении своему монарху: ' Короля невозможно узнать. Иногда приступ астмы продолжается у него до тех пор, пока слезы не начинают течь по щекам. И доктора считают его болезнь неизлечимой'. Вильгельму Третьему следовало немедленно покинуть английскую столицу, что он и сделал, обосновавшись в загородной резиденции Генриха Восьмого Хэмптон-Корте. Для уединенной частной жизни король Вильгельм приобрел за восемнадцать тысяч гиней загородную усадьбу у графа Ноттингемского, получившую название Кенсингтонского дворца. Но постоянной официальной резиденцией Вильгельма и Марии оставался Хэмптон-Корт.
Мейбелл поднялась вслед за мажордомом по парадной Королевской лестнице на второй этаж дворца и попала в приемный зал королевы, где церемониймейстер представил ее высокой черноволосой женщине, в чьем молодом худощавом лице нетрудно было узнать жесткие черты ее отца короля Якова Второго. Но у молодой королевы они выражали природное изящество и некую законченность, определенность типа Стюартов.
В отличие от мужа Мария Вторая была явно благосклонна к Мейбелл и приветлива с нею. Она знала, что эта молодая женщина оказала ее отцу неоценимую услугу, когда способствовала его побегу из Лондона, а также то, что графиня Кэррингтон стала матерью ее внебрачного брата. Втайне королева Мария мучилась угрызениями совести за то, что ей пришлось пойти против своего отца и встать на сторону его врагов. Ей пришлось сделать самый трудный для женщины выбор — выбор между отцом и мужем, которых она искренне любила, и этот выбор был вопросом жизни и смерти для обоих самых близких ей мужчин. Она выбрала мужа, твердо поддерживала его политику, но дочерняя вина продолжала терзать ее сердце. Расположение к фаворитке отца отчасти искупало эту вину, и Мария велела своим фрейлинам покинуть комнату, чтобы без помех поговорить с графиней Кэррингтон. Это соответствовало желаниям самой Мейбелл, — все связанное с королем Яковым продолжало живо волновать и трепетать ее сердце. Несмотря на то, что Яков Второй имел тяжелый и неуступчивый характер обе молодые женщины любили его, хотя по-разному. Вскоре они почувствовали обоюдную симпатию друг к другу, и их разговор принял доверительный характер. Мейбелл узнала от королевы, что католическая армия Якова Второго потерпела поражение от войск Вильгельма в Ирландии, но это поражение не смягчило его, и не склонило к сговорчивости, и он наотрез отказался от попытки примирения с зятем и дочерью, которые предлагали ему сделать его законного сына наследником английского престола, если мальчик примет англиканскую веру. Отклонил Яков Второй предложение польского Сейма стать королем Польши, поскольку этот сан мог помешать ему бороться за английскую корону, он же с маниакальным упорством стремился вернуться в свое бывшее королевство. Но большинство англичан было по-прежнему решительно настроено против короля Якова, и Мария Вторая печально заключила, что у нее нет ни малейшей надежды на встречу с отцом в ближайшее время.
