Звук упавшей скамейки привлек к месту событий молодого друга графа Кэррингтона, офицера Джорджа Флетчера.

— Кэррингтон, нужна моя помощь? — спросил он, окидывая раскрасневшегося барона Вайсдела презрительным взглядом.

— Если вам не трудно, Джордж, принесите шпагу. Сей достойный джентльмен путается в оружии как слепец, — отозвался Альфред Эшби, и холодно спросил у Вайсдела: — Вы будете сражаться, барон, или предпочтете, чтобы я сразу пронзил вас, как мерзкого таракана?

Вайсдел, вынуждаемый к честному поединку, посмотрел на графа Кэррингтона взглядом, полным неприкрытой ненависти, и с усилием проскрипел прерывающимся от волнения голосом:

— Я буду сражаться.

— Вот и славно, — Джордж Флетчер бросил к ногам Вайсдела шпагу. — Вы жили как подлец, сэр Эразм, постарайтесь хотя бы умереть, как подобает дворянину!

— Не слишком ли рано вы меня хороните, молодой человек? — ядовитая улыбка барона Вайсдела свидетельствовала об его твердом намерении пережить всех находящихся в этот момент в одной комнате с ним. — На вашем месте я бы не был так уверен.

— Довольно слов, перейдем к делу, — Альфред Эшби резким движением руки скинул с себя летний плащ, и, обнажив свою шпагу, встал в боевую позицию. Барон Вайсдел сделал молниеносный выпад, и они скрестили оружие. Несколько минут дуэлянты сражались столь ожесточенно, что чашки эфесов то и дело бились друг об друга, а лица противников оказывались совсем рядом. Несмотря на свою худощавость барон Вайсдел был очень силен, и с легкостью мог выдерживать тот бешеный темп поединка, который навязал ему граф Кэррингтон. Не в пользу возлюбленного Мейбелл было то обстоятельство, что он позволил гневу и негодованию управлять своей рукой, тогда как в поединке с Вайсделом требовались хладнокровие и выдержка. Но барону удалось вывести Альфреда Эшби из душевного равновесия своими коварными попытками посеять в сердце Мейбелл сомнения в искренности его любви к ней, и кровь ударяла в голову графа Кэррингтона, когда он видел ненавистное лицо Вайсдела. Граф Кэррингтон держался благодаря своему фехтовальному мастерству, которое он оттачивал годами, но барон Вайсдел был опасным противником, и умел пользоваться каждым промахом своего врага, допускаемого тем в поединке. Скоро он ранил правую руку Альфреда Эшби, и, хотя рана была неглубокой, она сильно кровоточила. Граф Кэррингтон перебросил шпагу в свою левую руку, которой он, к счастью для себя, владел почти так же свободно, как и правой, благодаря упорным тренировкам. Он принялся отбиваться от своего соперника, следя за тем, чтобы тот не нанес ему еще одной раны.

Видя, что ход поединка начал складываться не в пользу графа Кэррингтона, Мейбелл принялась громко молиться, прося бога помочь выстоять ее возлюбленному. Барон Вайсдел скрипнул от злости зубами, когда в своих молитвах Мейбелл принялась упоминать имя его противника. Он поначалу пытался не обращать внимания на молитву своей жены, но нежный голос Мейбелл опутывал его руки невидимыми нитями и сковывал его движения, давая Альфреду Эшби возможность для маневрирования.

Не выдержав этой пытки, барон Вайсдел резко повернул голову к молящейся девушке, и злобно крикнул:

— Немедленно замолчите, сударыня! Я приказываю вам не подавать голоса до тех пор, пока я не расправлюсь с вашим любовником!

Он отвлекся всего лишь на мгновение, но этого оказалось достаточным, чтобы шпага Альфреда Эшби безошибочно пронзила его сердце. Барон Вайсдел рухнул как подкошенный, а Мейбелл проворно вскочила с колен, еще не веря тому, что бесчестный негодяй, упорно преследовавший ее последние годы, сражен.

— С бароном Вайсделом покончено? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Да, леди Мейбелл, граф Кэррингтон наконец-то избавил землю от одного из гнуснейших гадов, посланных адом в наш мир, — ободряюще улыбнулся ей Джордж Флетчер.

Невольное выражение жалости появилось на лице девушки, когда она еще раз посмотрела на убитого человека, но все же ее в этот момент больше всего занимало здоровье возлюбленного. Мейбелл поспешила к Альфреду Эшби и перевязала его раненую руку своим батистовым платком, после чего радостно повисла на его шее. Счастливый граф Кэррингтон пылко обнял Мейбелл, не смотря на боль, которую ему причиняла рана, и Джордж Флетчер невольно позавидовал им обоим, умеющим так полно насладиться своим чувством любви. И молодому офицеру захотелось, чтобы его застенчивая невеста Эмилия Остен, отбросив светские условности, так же открыто радовалась встрече с ним, как Мейбелл Уинтворт вниманию графа Кэррингтона. Для них двоих остальной мир явно перестал существовать. Но чопорное семейство протестантского священника Джошуа Остена не одобряло какие-либо проявления живого чувства, и молодому Флетчеру оставалось только надеяться на то, что после свадьбы он научит свою милую Эмилию не бояться порывов своего чистого сердца, и также от души радоваться каждому прожитому дню.

— Не пора ли нам пуститься в дорогу? — громко спросил он, видя, насколько сильно влюбленные увлечены друг другом. Они совсем потеряли счет времени, а им нужно было покинуть дом барона Вайсдела до прихода городской стражи. — Кони и карета уже готовы, и ждут вас у входа.

— Но куда мы направимся? — обеспокоенно спросила Мейбелл. — Признаюсь, я совсем расхотела плыть в Голландию, и мечтаю вернуться в Гринхиллс. Я недавно рассталась со своей маленькой Арабеллой, но мне кажется — прошли долгие годы с тех пор, как я в последний раз держала ее на руках.

— Ты снова скоро увидишь нашу малышку, любовь моя, обещаю тебе, — твердо сказал Альфред Эшби, с нежностью глядя на нее. — Отпала необходимость нам укрываться в Голландии. Герцог Монмут высадился в Англии, и скоро владычеству католика Якова наступит конец!

— Ого-го, и у нас будет истинный король, король-протестант! — с воодушевлением произнес Джордж Флетчер. — Сперва, конечно, придется подраться, но тем слаще будет момент, когда мы увидим Монмута на английском престоле!

Мейбелл не понимала ликования мужчин, радующихся при упоминании Монмута, оспаривающего английский престол у своего дяди Якова Второго. Ее при мысли о назревающей новой гражданской войне охватывали тревога и неясное предчувствие какой-то беды. Но мудрая женщина никогда не будет открыто оспаривать решения мужского ума, поэтому Мейбелл попыталась хотя бы внешне разделить воодушевление своих спасителей.

— Я буду молиться за вашу победу, — чистосердечно пообещала она им. — Надеюсь, господь будет милостив к вам!

В этот момент в спальню вошла настороженная непривычной тишиной в доме экономка Вайсдела Марта. Увидев лежащее в луже крови тело своего обожаемого хозяина, она громко закричала от ужаса и опрометью бросилась бежать из комнаты.

— Все, нам надо уходить, — с тревогой в голосе произнес Джордж Флетчер. — Через несколько минут эта женщина приведет сюда городскую стражу.

Мейбелл и Альфред Эшби вняли благоразумному совету своего друга, и поспешно вышли во двор, радуясь благополучному окончанию своего пребывания в доме барона Вайсдела и одновременно беспокоясь о своем будущем. Запряженная шестеркой гнедых лошадей карета действительно ждала их у входа, и как только они уселись в нее, она тут же покатила по мощеной булыжниками дороге, увозя их на запад навстречу новым приключениям.

Изгнанный Джеймс Скотт, герцог Монмут высадился на берегу Лаймского залива в начале июня 1685 года ясным безмятежным днем, не предвещающим ни бури на море, ни смятения в людских сердцах. Он был настолько уверен во всенародной поддержке своих притязаний на английский трон, что явился в Англию не с хорошо вооруженной армией, а с небольшой группой своих сторонников, насчитывающей восемьдесят восемь человек.

Поначалу все складывалось согласно замыслу мятежного племянника Якова Второго: разрозненные отряды дворян-протестантов присоединялись к нему каждый день, а фермеры Девоншира и Дорсетшира являлись целыми толпами. Монмут не пожалел, что последовал совету шотландского графа Аргайла начать вторжение в юго-западной Англии; местный люд встречал его с ликующей радостью как долгожданного избавителя, и его армия постоянно пополнялась. За короткий срок Монмуту удалось сформировать из добровольцев пять пехотных полков, кавалерийскую часть и артиллерийскую прислугу для имеющихся в наличии четырех орудий. Однако Лондон и центральные графства выжидающе молчали. Да, население в них тоже было за Монмута, но все же Яков Второй был легитимным королем, совершенно законным образом вступившим на английский трон, и было не так-то просто открыто отречься от законного монарха. Если западную Англию захлестнула волна энтузиазма, связанная с появлением желанного претендента, то остальные графства ожидали от него блистательных побед, чтобы в свою очередь без опаски присоединиться к нему. Монмута поддерживали по всей стране, но это по большей части была пассивная поддержка.