— Конечно, мистер Хэттон, я пойду к сэру Черчиллю, — поспешно произнесла Мейбелл, внутренне приготовившись к упорной борьбе за свою репутацию. Издатель был прав, следовало помириться с Мальборо, иного выхода у нее нет.

Графиня Кэррингтон вошла в длинный, с низким потолком, кабинет Хэттона, и увидела своего противника стоящим возле узкого окна и смотревшего на кофейню Капитула, расположенной на противоположной стороне улицы.

— Господин Черчилль! — окликнула его Мейбелл, желая привлечь к себе его внимание.

Герцог Мальборо повернулся к ней, и слегка поклонившись, произнес с насмешливой улыбкой.

— Доброго дня, моя дорогая. Могу сказать, что вы пользуетесь большим успехом у читающей публики. С тех пор, как статьи с упоминанием вашего имени начали печатать в «Дейли Курант» число посетителей Капитула увеличилось в три раза, всем не терпится первыми прочитать свежеотпечатанные листочки в этой кофейне о ваших похождениях. Право, жаль лишать достойных джентльменов такого славного развлечения.

— Джон, ты не можешь быть таким жестоким… — с отчаянием прошептала Мейбелл. Герцог Мальборо обнаружил столько злорадства, что она растерялась, не зная, как воздействовать на него. — Такое поведение подло и не достойно настоящего дворянина!

— А не подло, леди Мейбелл, играть моим сердцем? — гневно заявил в свою очередь Джон Черчилль. — Сколько раз ты мне давала надежду на свою благосклонность, завлекала меня, обманывала ложным приглашением на свидание! И после всего, что между нами было, ты заявляешь, что я поступаю недостойно⁈

Мейбелл молчала, не решаясь сказать разозленному мужчине, что такие надежды в нем подпитывало в больше степени его распаленное воображение, а не она сама. Она только один раз его обманула, когда бежала от короля Якова, и ей нужно было его невольное содействие. Теперь она сознавала, что ей нужно смягчить ожесточившееся сердце своего упорного поклонника, и снова превратить его если не в друга, то в терпимо относящегося к ней знакомого. Поэтому Мейбелл решила попытаться пробудить в нем чувство жалости и великодушия.

— Джон, не губи меня! — взмолилась она. — Да, я во многом виновата перед тобою, но неужели ты не способен простить слабой женщине, неужели ты действительно видишь во мне врага? Молю тебя, будь великодушен, перестань вредить мне и порочить мое имя, и бог зачтет тебе этот милостивый поступок. Скажи Хэттону, чтобы в его газете напечатали опровержение.

Но Джона Черчилля уже нельзя было успокоить словами. Слишком долго он ждал эту прекрасную молодую женщину, слишком много ночей мечтал о ней, чтобы за одну минуту отказаться от нее. Черчилль взял за плечи графиню Кэррингтон и, пристально глядя в ее глаза, сказал ей:

— Мейбелл, у меня возле Ричмонда есть загородный домик. За несколько свиданий в нем я согласен отпустить тебя. Время можешь выбрать сама. — мысленно он уже раздевал ее и ласкал ее безупречно сложенное тело, и молодая женщина содрогнулась, увидев в его глазах то неистовое желание, которое она часто замечала в глазах короля Якова. А Джон Черчилль продолжал шептать ей: — Соглашайся. Для тебя меньшим позором будет уступить мне, чем продолжать упорствовать в своем сопротивлении.

— Нет, я не могу изменить моему мужу, — отрицательно покачала головой Мейбелл, чем вызвала новый приступ ярости у герцога Мальборо.

Он резко оттолкнул ее от себя и процедил сквозь зубы:

— Тогда, леди Эшби, я буду ненавидеть вас до тех пор, пока вы не ответите на мою любовь!

Сдерживая рыдания в груди, Мейбелл выбежала из конторы Хэттона. Она шла по Пастерностер-роу, ничего не видя перед собою от застилавших глаза слез. Ей не удалось справиться с ситуацией, угрожающей ее потерей доброго имени и любви мужа, и не было никого, кто смог бы помочь ей в таком затруднительном положении. Больше всего Мейбелл боялась, что о позорных газетных публикациях узнает Альфред. Ей не хотелось даже думать о том моменте, когда он прочтет одну из этих мерзких статей, где его новоиспеченную жену выставляют еще более развратной, чем блудницу Мессалину. Какой удар будет нанесен его гордости! Мейбелл уже в достаточной степени узнала Альфреда, чтобы понять — свое достоинство он ставит превыше всего. Можно было не сомневаться, любимый муж навсегда отвернется от нее, а она не переживет новой разлуки с ним. Как ей жить без него? Неужели придется согласиться на предложение Черчилля? Мейбелл остановилась, как вкопанная, затем с отчаянием сделала отстраняющий жест рукой. После того как она узнала трогательную нежность супружеской любви Альфреда, она не могла предаться другому мужчине.

Несколько последующих дней Мейбелл прожила как на просыпающемся вулкане — предчувствие неотвратимой беды усиливалось в ней с неумолимостью рока. Она уже начала слышать ядовитый шепоток у себя за спиной, некоторые знакомые дамы окидывали ее презрительным взглядом, джентльмены сопровождали двусмысленными ухмылками. Окончательно молодая графиня Кэррингтон пала духом после последнего приема у королевы. Мария Вторая, столь благосклонная к ней в начале их знакомства, сделалась необычайно холодна теперь — она поверила тем порочащим слухам, которые ходили про бывшую фаворитку ее отца. Мейбелл поняла, что ее не желают видеть при королевском дворе, и вернулась домой угнетенная и подавленная. Ей нестерпимо захотелось увидеть Альфреда, и она тихо вошла в его кабинет, следуя чувству своей неизменной любви к нему. При этом Мейбелл боялась встретить негодующий взгляд глаз мужа, которые вдруг окажутся оторванными от чтения очередной порции газетных сплетен журналистов, вдохновляемых щедрыми гонорарами герцога Мальборо.

Граф Кэррингтон сидел на своем обычном месте за письменным столом, разбирая бумаги, присланные ему из министерства. Работы у него было столь много, что ему было не до малозначительных встреч со своими светскими знакомыми. Мейбелл облегченно вздохнула — ее любимый муж еще не узнал, какие толки про нее начали ходить в светском обществе.

Каким бы тихими не были ее шаги, Альфред все равно уловил ее дыхание. Он повернулся к ней, и с радостной улыбкой посмотрел на нее, любуясь ее побледневшим лицом, которое даже в состоянии беспокойства не потеряло своей прелести, после чего спросил:

— Ты что-то хотела, любовь моя?

— Нет, Фред, — поспешно сказала молодая женщина, для которой самым большим удовольствием было видеть любимого. И просительно добавила: — Если можно, я посижу тут возле тебя. Ты то и дело пропадаешь в министерстве, а мне хотелось бы больше видеть тебя.

— Если тебе не скучно лицезреть занятого бюрократа, то смотри, — ласково сказал ей граф Кэррингтон и вернулся к своим бумагам.

Мейбелл пользуясь разрешением, села на одно из кресел, и в молчании принялась разглядывать неповторимо прекрасные черты лица мужа. Кто знает, сколько она еще сможет наслаждаться своим счастьем. Не сегодня-завтра правда откроется, такие слухи нельзя утаить, если не подавить их в зародыше, и она потеряет Альфреда. Эти журналисты оказались такими убедительными, что она сама почти поверила в то, что является воплощением женской порочности. Что же ей делать, неужели все-таки придется уступить Мальборо, вытерпеть несколько интимных свиданий с ним? Через три, самое большое через пять ночей мужская страсть резко идет на убыль, и это не является слишком большой платой за то, чтобы сохранить любимого. Но стоило молодой графине посмотреть на мужа, как невозможность супружеской измены ясно отпечатывалась в ее сердце. Ей легче умереть, чем позволить кому-то другому стать ее любовником.

Альфред скоро почувствовал, что он не в силах продолжать чтение отчетов. От внешне спокойной Мейбелл исходила столь глубокая печаль, что его сердце начало тревожно ныть. В последние дни его любимая жена явно ходила сама не своя, и теперь это впечатление еще больше усилилось. После их свадьбы Мейбелл, уверенная, что все их беды остались позади, начала было оживать, а сейчас в ее глазах снова появилась эта внутренняя надломленность, затравленность беззащитного существа. Граф бросил озабоченный взгляд на жену. Возможно, ее плохое настроение возникло от того, что он в последнее время мало уделяет ей внимания. И Альфред решил не откладывать тот приятный сюрприз, который он утром думал сделать ей перед сном. Выдвинув ящик письменного стола, он достал футляр с большим сапфировым ожерельем, которое накануне сделали придворные ювелиры по его заказу, и с поцелуем преподнес его жене, говоря: